Вторая песня длилась целых пять минут, и прекратилась так же резко, как и первая. Мужчина достал из костра новые угли, снова бросил на них содержимое красного мешочка и, не переставая пылко молиться, снова очистил себя дымом. Внезапно он упал на четвереньки, и стремительно, под пронзительную ритмичную песню, которую снова затянули женщины, пополз прямо к нам на четыре-пять ярдов. Потом песня снова резко оборвалась; он уткнул лицо в землю, так что его нос вошел в нее, и одновременно женщины издали долгий крик, или скорее писк: "Цик!" Мужчина четыре раза касался лицом мягкой земли, и каждый раз, когда он поднимал это, его глаза, казалось, сияли ярче чем прежде, пока не стали похожи на два черно-зеленых огненных шара. После четвертого раза и он и женщины подняли руки, подражая белкам, и четыре раза пропищали "Цик!", резко поворачивая головы и пристально глядя поочередно направо, налево, в небо и в землю. Мне это казалось все все более и более забавным.
Если Вы когда-либо видели белку или бурундука, которые внезапно останавливаются и начинают копаться в земле в поисках корешка или закопанного ореха, то поймете, что после этого сделал мужчина. Женщины, снова начав ритмичную песню, быстро поползли мимо костра и в поднятыми руками уселись на корточках вокруг него. Внезапно мужчина, с вспотевшим лицом, облепленным землей, выпрямился; женщины резко прекратили петь, наклонились к нему и вместе пропищали "Цик!"
Это для меня было слишком; я громко рассмеялся, и затем задрожал от страха, испугавшись того, что наделал.
ГЛАВА VII
– Ты с ума сошел! – прошипел Ворон мне на ухо, поднимая ружье.
Очевидно, все услышали мой смех; они выпрямились и оглянулись вокруг и друг на друга, словно не веря своим ушам. Мужчина что-то сказал, говорил, и женщины кивнули; потом одна из них указала прямо на заросли шиповника, в которых мы прятались. Тогда он встал на ноги, и, что-то сердито говоря, направился к нам. Женщины поднялись и последовали за ним. Он, очевидно, привел свою семью, чтобы втайне провести священную церемонию белки, и теперь полагал, что кто-то из его людей шпионили за ним и решили над ним посмеяться.
Достаточно было видеть это, чтобы все понять, но я увидел, что Ворон поднимает ружье. Для меня убийство безоружного человека было недопустимым, и я протянул руку и наклонил ствол вниз за мгновение до выстрела. Питамакан свое ружье даже не поднимал. Он схватил свою сумку и помчался назад, в том направлении откуда мы пришли, и сейчас, забыв о своем достоинстве, Ворон так же быстро бежал вместе с нами.
Сквозь облако дыма из его ружья я увидел, что женщины отступили и повалились друг на друга; потом, схватив свою сумку, я видел, что все они бегут к лагерю. Мужчина бежал первым и, стараясь всех поднять, кричал громче всех. Я сомневаюсь, что кто-то из них нас рассмотрел или увидел, в каком направлении мы побежали.
Не забыв перепрыгнуть через тропу, мы мчались вниз по склону долины, не останавливаясь, пока между нами и зарослями шиповника не осталось несколько миль. Густые заросли молодого бальзамина послужили нам хорошим убежищем, и мы, задыхаясь от бега и жажды, нырнули в них. Часы, которые мы провели там до наступления ночи, были очень тревожными. Каждую минуту мы ожидали появления врага на склоне холма, но никого не было видно или слышно. Вероятно, они решили, что мы были разведчиками большого военного отряда, и сразу согнали лошадей и приготовились защищать свой лагерь.
Пока мы лежали в зарослях бальзамина, обычно молчаливый Ворон много раз сказал о магической церемонии, свидетелями которой мы были. Казалось, что это произвело на него неприятное впечатление.
– Без сомнения, то что там было – очень серьезная церемония, – сказал он, – и мы ее прервали. Для нас это очень плохо, у нас могут быть большие неприятности.
Питамакан был с ним согласен, и когда, уже в темноте, мы пошли дальше, оба они чувствовали себя подавленными. Мои усилия прояснить ситуацию потерпели неудачу.
По темному лесу идти было трудно, но когда, обойдя лагерь, мы вышли на травянистую равнину, света звезд стало вполне достаточно, чтобы осветить нам дорогу. Отойдя от лагеря на безопасное расстояние, мы подошли к реке и удивились тому, какая она широкая. Вода в ней была очень холодная и когда мы напились, стали дрожать от холода. Я предложил развязать сумки и перекусить вяленым мясом, но Ворон не разрешил; он сказал, что мы должны беречь наши припасы, до тех пор, когда нам действительно нечего станет есть.
За ночь мы прошли много миль вниз по долине; иногда нам встречались большие тропы, но мы следили за тем, чтобы не оставить на них следа. На рассвете мы были около необычно тихой реки, сделали плот из плавника и переправились на южный берег. Недалеко от берега мы нашли другую тропу. Свежих следов на ней не было, поэтому мы решили, что можем охотиться и готовить еду, не попадаясь на глаза кор-д’аленам. Куропаток там было множество, и мои друзья быстро добыли их достаточно , чтобы хватило на несколько человек.
Мы пожарили их на бездымных углях из сухой коры хлопкового дерева, и, съев по три штуки, прошли дальше еще несколько миль и расположились на день в ивовой роще на берегу реки.
После нашей встречи с Уколотыми Сердцами днем мы прятались в лесу рядом с рекой, а ночью шли. Мясо белохвостого оленя, которого Питамакан подстрелил из лука, обеспечило нас едой.
Перед рассветом на третью ночь глухой рев предупредил нас о том, что водопад рядом. Мы поспешили туда через прекрасный открытый лес и вскоре после восхода увидели прерию, на которой тут и там возвышались небольшие скалы и поросшие соснами холмы. Перед нами текла среди темных камней глубокая Грин-Ривер, срываясь с высокого уступа. Это был водопад, теперь известный как Спокенский, о котором говорили нам Речные Люди, точнее верхний из двух его уступов.
Поскольку мы не видели ни людей, ни вигвамов, ни лошадей, ни собак и вообще каких-то признаков жизни, то не смогли противиться искушению пройти от дерева к дереву и от скалы к скале, пока не оказались прямо напротив самого водопада. Оттуда открывался прекрасный вид на местность на много миль вокруг; никаких признаков присутствия людей – столбов дыма, костров – мы не видели.
Были, однако, свидетельства того, что место это часто посещается – угли от костров многочисленных очагов, сломанные вигвамные шесты, упавшие стойки для вяления рыбы, кости, выброшенные мокасины и одежда, которые повсюду валялись на земле. Утро мы провели, любуясь водопадами и в поисках тропы к Змеиной реке. Она была еле заметной – очевидно, ей не пользовались несколько лет.
Следующим утром начался следующий этап нашего путешествия – от водопадов до Змеиной реки. Весь день мы шли по пересеченному плато, изобиловавшему множеством озер, на которых было множество дичи. Мы добыли и зажарили нескольких гусей – достаточно для того, чтобы сделать запас на несколько дней. На четвертое утро после ухода от водопадов мы дошли до небольшого ручья, который тек на юг по темной, покрытой вулканическими породами долине. К вечеру мы достигли места слияния этого ручья с другим, большим, и шли вдоль него, пока не пришли в глубокий каньон, где встали лагерем на ночь. Кроме нескольких ив, там не было никаких деревьев, и у нас ушло много времени на то, чтобы собрать достаточно дров, чтобы поджарить уток, добытых за день.
Следующим утром, поскольку нам не хотелось идти по каньону, а тропу мы потеряли, мы поднялись на его восточный склон и, пройдя вдоль него несколько часов, оказались на краю холма, возвышающегося над большой рекой, которая, без сомнения, и была Змеиной рекой. Речные Люди описали ее как быструю реку с мутной грязной водой, именно это мы и увидели
Тут была тропа, и когда мы удостоверились, что никаких людей в узкой долине не было, мы спустились туда и прошли низом к устью каньона, вдоль которого шли.
По длинным рядам стоек для сушки рыбы, которые мы нашли на берегу, было ясно, что здесь было любимое местом для стоянки местных индейцев, и, очевидно, ушли они недавно, потому что зола в кострищах была еще пушистой. Лошадиные следы, пересекавшие реку, показали, что лагерь переехал на юг.
Мы продолжали наш путь вдоль реки, и к ночи обнаружили, что наш путь перекрыт высоким утесом. Поскольку было слишком поздно возвращаться и искать путь из каньона, мы приготовились расположиться лагерем, где оставались до утра. Весеннее половодье оставило среди камней много плавника, мы использовали его для костра. В этом месте никаких признаков людей не было, поэтому мы решили, что это вполне безопасно
Прошедшим днем мы не охотились, поэтому впервые после ухода от Речных Людей поужинали сушеным мясом и корнями, которыми те наполнили наши сумки. Ночь была холодная. Северный ветер дул вверх по реке; он свистел среди высоких скал и делал реку похожей на море, в котором высокие волны с шумом бились о скалистый берег. быструю воду в изменчивое море, которые бились шумно против скалистого берега. Большой валун закрывал наш костер от порывов ветра. Подперев головы ладонями и наслаждаясь теплом, мы сидели, наклонившись к огню, вокруг костра. Но особого счастья я не испытывал; хоть я этого открыто и не признавал, все же я сожалел, что так далеко забрел, и хотел бы оказаться в безопасности в форте Бентон с дядей Уэсли и Цисцаки.
Питамакан меланхолично заметил, что высоко над нами в скалах кричат и плачут духи, которых приносит сильный ветер, они завидуют нам, потому что сами обитают высоко и не могут наслаждаться теплом костра.
– Но давайте же будем смелыми, – сказал он. – Надо надеяться на лучшее. Разумеется, мы добудем шкуру собаки-рыбы и невредимыми вернемся домой.
И, чтобы помочь себе, он затянул песню волка.