В дверь постучали. Константин Павлович вздрогнул. Вечер разливался над озером в Бельведерском парке. Шелест листвы стихал, и дубрава наполнялась слабыми сумеречными тенями. Чувство покоя отхватывало сердце при взгляде на умиротворяющие картины. Почему люди не живут так же радостно и скромно, как трава и птицы? Почему полны зависти и взаимных обид?
От него уехал брат Николай. Они никогда не были дружны. Сказывалась разница в возрасте. И заносчивый характер младшего. Почему он, Константин, второй сын государя, должен уступать право на трон? Потому что попался в хитро сплетенную сеть?
Дверь приоткрылась. Генерал Курута просунул в щель кудлатую голову.
- Ваше высочество, граф Станислав Потоцкий просит принять его.
Константин вздрогнул. Вот уже третий год он не встречался с этим человеком. Гроссмейстер Великого Востока Польши. Собственной персоной. Какая честь!
В кабинет вслед за Курутой вошел высокий, стройный человек с лицом почти идеальной лепки. Его движения были исполнены достоинства, а голос, когда он поздоровался, - уверенности. Умные глаза смотрели пристально и понимающе. Без настороженности. А остеречься стоило. По долгу службы цесаревич преследовал таких, как незваный гость.
Впрочем, делал это неохотно, о чем знала вся Варшава.
- Ваше высочество простит мою дерзость, - начал граф, присаживаясь. Хотя ему никто этого не позволял. Пустая формальность. Его градус был так высок, что особы императорской фамилии могли бы сами постоять в его присутствии. - Осмелюсь напомнить вам наш разговор двухлетней давности.
В ноябре двадцать второго года имущество масонских лож Варшавы было конфисковано. В Вильно полиция сжигала на улицах гробы, семисвечники, звезды, мертвые головы и еще много чего из ритуальных предметов. Именно тогда Потоцкий, улучив момент, сказал великому князю:
"Вы разоряете людей, влияние которых еще может вам пригодиться".
Пришел час.
- Мы внимательно следили за визитом его высочества Николая Павловича, - гость улыбнулся. - И мы услышали ваш призыв.
- Призыв? - повторил Константин.
- Не отказывайтесь. То, о чем молчат уста, можно сказать иначе.
Напрасно Никс надулся, думая, что спектакль предназначен для него. Те, кому слал приветы со сцены цесаревич, увидели и поняли. Он не мог гласно объявить истину, но хотел, чтобы о ней догадались. И ужаснулись несправедливости.
- Каковы ваши предложения? - с легкой усмешкой спросил Константин.
- Это зависит от того, каковы ваши нужды.
Собеседники несколько мгновений смотрели друг на друга.
- Вас лишили прав, - вкрадчиво продолжал гость. - Их можно вернуть.
- Как? - Цесаревич набычился.
- Наши возможности обширны. Ведь не думаете же вы, что подписка о неучастии в ложах может заставить наших братьев прекратить работы?
Константин покачал головой.
- В Петербурге, так же как и в Варшаве, великое делание продолжается. Пусть тайно, - кивнул граф. - Наши братья помогут вам в обмен на некоторые договоренности.
- Какие?
- Вы догадываетесь, что большинство ваших офицеров - члены лож? Они поддержат вас в критический момент, когда встанет вопрос о короне. То же произойдет и в столице империи. Но при одном условии. Если вы согласны вступить на престол, как конституционный монарх, и гарантировать свободы, вас встретят колокольным звоном.
Повисла пауза.
- Я хочу подумать, - произнес цесаревич.
- Конечно, - улыбнулся Потоцкий. - Только не слишком долго. Ведь предложение может быть сделано не только вам.
Глава 4
Толки
Москва.
- Чтобы книга продавалась, ее надо продавать! - Похоже, эта простая истина не приходила в голову собеседникам Полевого. Издатель диву давался их высокоумной наивности. А в запасе были еще и благородное негодование, аристократическое чистоплюйство, презрение к выгоде и забота об общественном благе. Судьба "Фонтана" ничему не научила!
Беспутный братец Сверчка - Левушка - не скрывал списков, и когда пришло время покупать книгу, владельцы копий не спешили раскошеливаться. Половина тиража застряла на складах.
- Впору пойти застрелить Пушкина, лишь бы сбыть барахло с рук!
Такого кощунства супруги Вяземские простить не могли и с негодованием воззрились на гостя. Его простонародная манера резать правду-матку никак не вязалась с убранной цветами и китайским фарфором гостиной княгини Веры. Работа над "Телескопом" шла полным ходом. Полевой приезжал в Большой Чернышевский переулок за материалами. Князь Петр Андреевич почти не разгибался над столом. Добрая половина того, что должно было составить первый номер, принадлежала его перу, другая - корреспонденция Александра Тургенева. Но мысль пристроить "Онегина" - ну хоть куда-нибудь - не давала Вяземскому покоя. Тем более теперь, когда Сверчка загнали за Можай.
- Как вам не стыдно? - сказала княгиня Вера. - Нужно думать о несчастном поэте. Без копейки денег. Без права выезда из своей пустыни…
- Это настоящее убийство! - поддержал ее муж. - Да наша деревня хуже каторги! Ни книг, ни театра, не с кем слово молвить. Он обречен на гибель. А его талант - на забвение. И потом, на что ему жить?
Полевой едва приметно пожал плечами.
- Остаются только авторские гонорары. А у него на руках один "Онегин". Да где-то бродит по городу раздерганная тетрадь с элегиями, которую он проиграл Всеволожскому в карты.
Николай оживился.
- Нельзя ли ее перекупить?
- Без согласия Пушкина - нет, - отрезал Вяземский. - Чем вам "Онегин" плох?
- Тем, что его у вас нет, - просто отвечал издатель. - Ведь нет?
Вера кивнула. Ей удалось переписать только письмо Татьяны. Остальное Сверчок, наученный горьким опытом, унес и спрятал. Никаких копий. История с "Фонтаном" его разозлила.
- Но Пушкин сам просил меня заняться этим делом. Обещал передать текст первой главы, - начал было Петр Андреевич.
- Теперь он не в Одессе, - перебил его собеседник. - А гораздо ближе. Причем к Петербургу, а не к Москве. У него больше выбор, и нет гарантий, что он вручит поэму именно вам. Пока текста нет, говорить не о чем. Да и что он продает? Отрывок без начала и конца. На мой вкус, успех более чем сомнителен.
- Но вы даже не читали! - возмутилась Вера.
- Для того чтобы предсказать, ходовой товар или нет, это не обязательно, - вздохнул Полевой. - Если бы вещь была целая… А то глава из романа в стихах. Что за зверь? Будет дописан, нет? Славны бубны за горами!
- Разве имя Пушкина само за себя не говорит? - Княгиня была очень расстроена.
- Скандал продает книги, дорогая Вера Федоровна. - Издатель поклонился и поцеловал ей ручку. - Если постоянно не подпитывать известность вашего друга самыми невероятными историями, до которых он мастак, имя сотрется, как имя Батюшкова после сумасшествия в Италии, или Баратынского после того, как его забрили в солдаты. Пока все ломают голову о причине ссылки Пушкина под Псков, момент удачный. Но вскоре явится другая новость, и о нем позабудут.
- Разве можно забыть такую несправедливость? - Вера стукнула кулачком по столу. - Меня вышвырнули из Одессы без всякой причины! Где еще в мире возможно подобное беззаконие?
Муж глянул на нее поверх круглых очков. Княгиня благоразумно не распространялась в свете о попытке устроить Пушкину бегство. Прекрасная тема для скандала! Но нет, о таком лучше помалкивать.
- Причина ссылки Пушкина - одна строчка об атеизме, - сказал Петр Андреевич. - Половине Москвы это известно. Правительство даже не стыдится вскрывать частные письма. Вот о чем надо кричать на каждом углу!
- Скучно и сухо, - махнул рукой Полевой. - Людям подавай чего-нибудь попроще и посочнее. Преследование, коварство, роковая страсть. Переберите-ка по пальцам его тамошних ба… дам. Калипсо - любовница Байрона. Сойдет. Ризниц - прекрасная негоциантка. Мелковата. Собаньская? Вот это козырь. О таких романы пишут. Но искусительница, жертвой которой пал поэт - слишком брутально. Сочувствовать будут только ему, причем с оттенком презрения. Что вы там писали о его волокитстве за графиней?
Вера с укором глянула на мужа. Значит, пока она делилась его откровениями с Пушкиным, он афишировал ее письма перед Полевым.
- Я только зачитывал интересные кусочки, - немедленно отозвался Петр Андреевич. - Право же, у тебя прелестный слог. Николай говорит, что ты прирожденный журналист…
- Так о графине?
- Там не было ничего предосудительного. Я оставалась единственной поверенной огорчений Пушкина и свидетельницей его слабости. Он впал в отчаяние, что покидает Одессу, особенно из-за чувства, которое развилось в нем буквально в последние дни. Впрочем, оно целомудренно и серьезно только с его стороны.
- Жа-аль, - протянул Полевой. - Вот это был бы скандал. Прекрасная дама, полюбившая бедного изгнанника. Ревнивый муж, использующий служебное положение для мести. Благородный поэт, готовый отстаивать свою честь с оружием в руках. Чем не романтический сюжет? Публика с ума бы сходила… Правда, Воронцов не годится в злодеи.
- Очень даже годится! - Вера вспыхнула. - Какое вельможное хамство! Взять да и вытолкать женщину из города.
- Вандал, - поддержал ее муж. - Не скажу о его прежних заслугах, но сейчас он решительно изменился. В свете должны об этом знать. Общественное мнение существует и мстит за Сверчка.
Полевой крякнул. Он говорил сугубо отвлеченно, потому что понимал: "Онегина" ему не видать, как своих ушей. Пушкин вернулся и постарается сам улаживать дела с издательствами. Если Вяземский этого еще не ощутил, тем горше будет разочарование. А он купеческими кишками чует: нет интереса. Видать, у его сотоварища задето кровное. Раз баба так бесится.