- Дайте, - смилостивилась графиня. - Я приколю на платье.
Пушкин просиял. Утренний туалет хозяйки украсился подснежниками на корсаже.
- Отчего вы давно у нас не были? - спросила Лиза светским тоном. Но тут же перебила себя: - Александр Сергеевич, уступите Саше свою трость. Неужели вы не видите, как она на нее смотрит?
Поэт всучил Александрине собачку, и та оседлала палку, забыв про лошадь.
- Я самоедка и езжу на лайках! Но-о!!!
Теперь собеседники могли говорить спокойно. Ребенок на минуту отвлекся.
- Так где вы бываете? - повторила графиня, склоняя голову к плечу и внимательно глядя на Пушкина. - Неужели в салоне госпожи Ризнич?
Гость нахмурился, потом улыбнулся, словно придумав удачный ответ.
- Когда человек страдает сердечным недугом, он избегает места, где заразился.
Лиза рассмеялась.
- Вы влюблены в Ольгу? Нет, постойте. Я угадаю. В Варю Волконскую? Нет? - На губах графини дрожала лукавая улыбка. - В кого же у нас можно влюбиться?
Поэт многозначительно молчал.
- Почитайте что-нибудь.
Обычно он этого не делал. Разве даме. И разве наедине.
- Древние называли Тавриду вратами в Аид. Я сделал набросок о Прозерпине, полюбившей простого юношу.
Графиня приготовилась внимать. Она была благодарным слушателем и если что-то умела, так это проявить участие и высказать одобрение. Лишь бы не обидеть доверившегося человека.
Плещут воды Флегетона,
Своды тартара дрожат,
Кони бледного Плутона
Из Аида бога мчат.
Вдоль пустынного залива
Прозерпина вслед за ним,
Равнодушна и ревнива,
Потекла путем одним.
Пред богинею колена
Робко юноша склонил.
И богиням льстит измена:
Прозерпине смертный мил…
- Стихи еще не отделаны. - Пушкин не был доволен собой. Почему он смущался в присутствии этой женщины? Что в ней? Она мила, не более.
- Вы, должно быть, много трудитесь. - Графиня кивнула каким-то своим мыслям. - Я не верю, чтобы такая легкость давалась сама собой.
Поэт чуть не подавился воздухом. Она блаженная? Или святая? Никто никогда не задавал ему подобных вопросов.
- Мадам, я работаю, как лошадь, - признался он.
Оба засмеялись.
- Я почему спрашиваю, - извиняющимся тоном пояснила Лиза. - Потому что, упражняясь на фортепьяно, трачу уйму времени. А все потом говорят: смотрите, как просто!
Они пошли рядом, разговаривая и шутя.
- Вы чудесно играете. Здесь больше нет такой музыки. Даже в театре!
Лиза зарделась.
- Можете посещать наш дом, когда я занимаюсь. Раньше муж… - Она запнулась, подумав, что не стоит касаться семейных дел.
Из кустов вылетела Александрина и на всем скаку срубила прутиком желтую головку одуванчика.
- Я Жанна д’Арк! - Целый ворох мелко накрошенных одуванчиковых листьев посыпался матери на платье.
Графиня с хохотом отскочила. В это время на втором этаже распахнулось окно.
- Лиза! Я сбился! - Михаил Семенович с таким укором глянул на жену, что бедняжка поперхнулась собственным весельем.
Воронцов скользнул по гостю недовольным взглядом, молча поклонился и с силой захлопнул ставню.
Гельсингфорс.
Путешествие в Вильно оказалось очень интересным. Во-первых, Аграфена по очереди соблазнила обоих спутников, да так, что ни один не знал про другого. Во-вторых, шпионская миссия сама по себе увлекательна. Издалека Груша видела польские войска, но все необходимое - численность там, и размещение - разузнал Львов. Так что ей не пришлось особо утруждаться. Зато она ходила с Боратынским по магазинам, нагружая бедного юношу пирамидами коробок и заражая его сладким ядом своих любовных откровений. Очаровательный штрафник читал ей стихи:
Как много ты в немного дней
Прожить, прочувствовать успела!
В мятежном пламени страстей
Как страшно ты перегорела…
Она воображалась ему розой, сломанной бурей. Все еще свежей и облитой влагой недавнего дождя, но с поникшими лепестками.
Раба томительной мечты!
Чего еще душою хочешь?
Как Магдалина, плачешь ты
И, как русалка, ты хохочешь!
- Какие у вас интересные сравнения, - дразнила его Груша. - Решено, отныне я буду зваться русалкой. Вы умеете плавать? Хотите со мной на взморье?
Юноша краснел до корней волос. Немудрено, что, когда на вторую ночь в Вильно дама проскользнула к нему, он не оказал сопротивления. А утром выдавил из себя со слезами на бумагу:
В ней жар упившейся вакханки,
Горячки жар - не жар любви.
Его искреннему раскаянию Груша не поверила. Поэты, они ведь не совсем мужчины. Так, предмет для удовлетворения дамского честолюбия. Важного занятия нет. Чинов тоже. Связь с ними не может считаться чем-то серьезным.
Львов - другое дело. Парень расторопный, внимательный. Все записывал, вычерчивал и составлял планы. По его выкладкам выходило, к Вильно постоянно прибывают польские войска. Вроде на учения. Никого в городе это не беспокоило. В столице, как видно, тоже. Но береженого Бог бережет. И адъютант не видел в своей миссии ничего необычного. Иной расклад - отношения с женой начальника. Здесь ему было страшновато. Но и отступать он не привык.
Груша забавлялась от души. На обратном пути, проезжая через станцию Фридрихсгам, она оставила в журнале регистрации запись по-французски: "Принц Душка-Дурашка с половиной своего двора и гарема". Кто посмеет пенять генерал-губернаторше?
Между тем Арсений Андреевич и сам получил кое-какие сведения. За два дня до возвращения "разведывательной миссии" его навестил генерал-адъютант цесаревича Константина граф Ожаровский. Они были знакомы по прежней службе, и подобный визит не заключал в себе ничего необычного. Если бы не дела в Вильно…
Ожаровский слыл красивым малым. Когда-то именно с ним императору изменила многолетняя любовница Мария Нарышкина. Теперь, глядя на гостя, генерал невольно сравнивал его с государем.
- Садитесь, ваше сиятельство. Что привело вас в Гельсингфорс?
- Сознайтесь, что вы озадачены моим визитом? - усмехнулся граф. У него была такая ясная и такая дерзкая улыбка, что становилось ясно, на какие кренделя небесные Нарышкина променяла тихие жалобы августейшего друга.
- Да-с, - озадаченно кивнул Арсений. - Странно ехать из Варшавы в Петербург через Финляндию.
Ожаровский энергично кивнул.
- Но я имею к вам конфиденциальный разговор. Считайте, что я веду его от своего имени и от имени генерала Куруты. Хотя, конечно, его высочество великий князь Константин Павлович осведомлен о моей миссии.
Закревский молчал.
- Вы уже, наверное, знаете, что наши войска дислоцированы возле Вильно?
Генерал кивнул.
- А также, что его императорское величество чрезвычайно болен.
Снова наклон головы. Арсений чувствовал, что сейчас безопаснее объясняться жестами.
- Все в руках Господа и, может статься, что вскоре его высочество цесаревич отправится из Варшавы в Петербург, чтобы осуществить свои законные права.
Все это было ясно, как божий день. Генерал-губернатор Финляндии не понимал другого: при чем здесь он. И его корпус.
- Если Всевышний лишит нас нынешнего государя и его высочество проследует к отеческому престолу, - осторожно проговорил Арсений, - кто может этому помешать?
Ожаровский снова улыбнулся. И на этот раз его белозубая, острая, как сабля, ухмылка не понравилась генералу.
- Так вы согласны с тем, что цесаревич - законный преемник императора?
Закревский вытаращил глаза. Сомнения на этот счет у него не возникало.
- Однако есть люди при дворе и в гвардии, которые думают иначе, - продолжал генерал-адъютант. - При осуществлении своих прав его высочество может встретить сопротивление. Чтобы этого не случилось, вверенные Константину Павловичу войска должны сопровождать его в столицу. Такое передвижение…
Ах, вот оно что! Арсений выпрямился. Его высочество хочет иметь защиту из польских частей. А передислоцироваться из западных губерний к Петербургу они могут только с согласия прилежащих войск.
- Вы зря теряете время, граф, - сухо сказал Закревский. - Государь болен, но вовсе не на краю могилы. А если Бог призовет его, то никто не станет препятствовать законному наследнику перебраться в столицу. Однако перевести вслед за собой иностранные войска на территорию России, ни я ни другие командующие корпусов не позволят. При первом шевелении я двину свои части в Литву и перекрою границу.
Ожаровский встал.
- Вы называете польские войска "иностранными"?
- Одиннадцать лет назад я с ними воевал. Что изменилось?
Одесса.
Михаил Семенович сердился на супругу. Не то что бы Лиза подала повод. Боже упаси. Но граф испытывал непривычное раздражение. Это мучило его. Утром он вздумал браниться с ней из-за Пушкина. Нашла компанию!
- Сударыня, я не помню, чтобы приглашал этого человека.
Лиза вертела в руках соломенную шляпку. Она знала, какие россказни ходят о поэте по городу. Если их заметят вместе на прогулке, это не послужит ей к чести.
- Но он сам вряд ли виноват…
- Что не делает его более приятным. - Лицо Михаила оставалось хмурым. - Двадцать четыре года! Я в его возрасте вел переговоры о присоединении Имеретии.
- Которые провалились. - Супруга всегда умела сдернуть графа с небес на грешную землю.
- Никому об этом не говори, - рассмеялся он. - Но все же! Есть разница? В канцелярии полно дел. Говорят, этот Пушкин нуждается. Ну, повози пером по бумаге!