- И что же мы сбросим за борт, сэр? - спросил тот же самый солдат уныло, как будто ему уже он уже слышал все это раньше и убежден, что ничего не получится. Пехотинец провел языком по зубам, словно они оставались последним, на что ему оставалось надеяться.
- А корабль мы остановим вот как, - продолжил Рэймидж, подавляя внезапное желание хорошенько встряхнуть этого парня и жалея, что разрешил задавать вопросы. Он говорил медленно и четко: ошибок быть не должно. - Фок-мачта едва держится - почти все ванты и бакштаги правого борта перебиты. Дюжина парней с топорами может за несколько секунд подрубить оставшиеся, и мачта рухнет за борт - за левый борт. Она и станет якорем. - Пять тонн древесины, снастей и парусов, упавших в воду, но все еще соединенных с кораблем вантами левого борта, заставят судно резко повернуть, а именно это ему и было нужно. - А в тот момент, когда фок-мачта упадет за борт, мы поставим контрбизань и крюйс-марсель. Это заставит корму двигаться вперед, тем временем как обломки мачты вынудят нос развернуться.
- А что французы, сэр?
Вопрос задал матрос, и вопрос далеко не праздный: в отличие от "зубастика" моряк явно не был профессиональным Фомой Неверующим.
- Если они будут находиться прямо напротив нас, когда мы развернемся практически "на пятачке", у них останется не более нескольких секунд на то, чтобы открыть огонь. Если это все-таки произойдет, - Рэймидж счел нужным подстегнуть людей, - нам крышка. Если хотя бы половина бортового залпа придется нам в корму, никто из вас не увидит больше портсмутского мыса. Так что молитесь и ничего не напутайте.
Осталось всего лишь несколько минут. Что нужно сказать еще? Ах, да:
- Теперь о шлюпках: боцман - вы командуете красным катером; помощник плотника - у вас черный катер. Старшина грот-мачты - тебя зовут Уилсон, не так ли, - ты возьмешь гичку. Я пойду на баркасе.
Ну и последнее: вы, ребята, - он указал на дюжину моряков, стоявших ближе всех к гакаборту, - будете работать топорами. Возьмите их у боцмана, идите на бак, и стойте у оставшихся вант и бакштагов по штирборту. Распределитесь по своему усмотрению и ждите, когда боцман отдаст команду рубить снасти - это произойдет, когда вы услышите, что я говорю по-французски.
Рэймидж вспомнил, что надо поглядеть на "Баррас". Он все ближе. В песочных часах тают последние песчинки…
- Ну что же, выполняйте.
Он жестом подозвал Уилсона.
- Отбери несколько марсовых и будь готов поставить контрбизань и крюйс-марсель. Ничего не предпринимайте без моей команды, но как только наступит время, работайте, как будто за вами гонятся все черти преисподней. Потом подтягивайте к штирборту шлюпки через порты на полуюте.
"Баррас" находился уже не более чем трехстах футах от них, хотя при таком свете легко ошибиться. Скорее всего, прошло минут пять. "Предположим, - подумал, он, ощущая неприятный холодок в спине - что французы не догадываются о моем замысле…"
- Боцман, помощник плотника, Уилсон! - когда те подошли, Рэймидж спрыгнул с фальшборта. - Как только мы повернем и корабль остановится, отправляйтесь вниз и сажайте людей в шлюпки. Отваливайте, едва окажетесь на борту. Старайтесь держаться вместе: как только будет возможность, мы соединим шлюпки линем. В случае чего, точка рандеву будет находиться в пяти сотнях гребков к северу отсюда: это примерно пять минут гребли в направлении на Полярную звезду. Вопросы есть?
Вопросов не было. Боцман выглядел спокойным: теперь, когда появился тот, кто мог отдавать ему приказы, он стал действовать быстро и эффективно. Помощник плотника был флегматичным малым, а Уилсон принадлежал к той породе людей, о которых говорят "сам черт ему не брат".
- Тогда выполняйте, - бросил Рэймидж.
Двое повернулись и ушли, но боцман задержался. Он казался немного смущенным.
- Хотел бы я, чтобы ваш папа был здесь, сэр.
- Вы, значит, не доверяете мне?
- Нет-нет! - Запротестовал боцман. - Я о другом. Я был рядом с ним в то время, сэр. Это неправильно, все, что они сделали. Он бы гордился вами, сэр!
С этими словами он ушел. Странно, подумал Рэймидж, он никогда не говорил раньше, что плавал с моим отцом. Не очень-то ободряет, когда в такой момент сыну напоминают о том, что "они сделали" с его отцом. Впрочем, похоже боцман хотел таким образом уверить его в своей преданности.
Оставалось сделать еще две вещи, а новый взгляд на "Баррас" подсказывал, что времени осталось совсем мало. Рэймидж убедился, что Джексон находится поблизости. Американец осклабился:
- Скоро он окажется на расстоянии броска вашего ножа, сэр!
Рэймидж улыбнулся: его искусство в обращении с ножом, которое он еще ребенком перенял от сицилийца, служившего кучером у отца во время их пребывания в Италии, было хорошо известно.
Осторожно ступая, чтобы обогнуть лежащие в самых причудливых позах тела убитых, лейтенант перешел на другую сторону квартердека, туда, где находились раненые.
- Эй, ребята, до скорой встречи в Гринвиче!
Один два голоса отозвались на это упоминание о доме слабым "ура".
- Мы оставляем вас, но не бросаем, - продолжил Рэймидж, сомневаясь впрочем, что они заметят разницу. - С полудюжиной пушек мы не можем драться, а они - он указал на "Баррас" - могут взять нас на абордаж когда им заблагорассудится. У них на борту есть хирург и медикаменты, а у нас нет. В вашем положении плен предпочтительнее. Одному из вас дадут в руки фал от флага: спустите его, как только мы покинем корабль, так что французы просто взойдут на корабль и не причинят вам вреда. Мы - те, кто не получил ран…да, мы бежим, но для того, чтобы продолжить борьбу. О последнем бое "Сибиллы" будут ходить легенды. Так что… спасибо вам, и удачи.
Все это звучало довольно фальшиво, и, произнося последние банальности, он чувствовал комок в горле из-за переполняющих его чувств. И тем не менее, в ответ на его слова раздалось "ура".
- Боцман, впереди все готово?
- Да, сэр.
- Кстати, - сказал он, обращаясь к Джонсону, - если французы откроют огонь и со мной что-нибудь случится, немедленно дайте знать боцману, и уничтожьте пакет, который, как вы видели, я положил в карман. Это очень важно. Теперь передайте конец фала в руки одному из раненых и убедитесь, что он понимает, что нужно делать.
- Есть, сэр.
"Удивительно, насколько хладнокровен этот американец", - подумал Рэймидж.
Глава 2
Рэймидж забрался на койки, сложенные на планшире. Боже, "Баррас" уже совсем рядом - ярдах в ста, и почти на траверзе. Он мог различить носовой бурун и легкий пенный след за кормой. Рэймидж поднес рупор к уху, направив раструб в сторону линейного корабля, но ничего не услышал.
На мгновение у него создалось впечатление, что французский капитан намерен подвести свой корабль к борту "Сибиллы" без ненужной спешки. Это, безусловно, было правильное решение - меньше риска повредить борт или сцепиться снастями.
"Если только… - и тут Рэймиджа охватил ужас, а по коже побежали мурашки, - если только я не заблуждался с самого начала. А не мог не заблуждаться, поскольку француз должен видеть, как тяжело повреждена "Сибилла": она глубоко сидит в воде и неуклюже кренится; он понимает, что ее не удастся отбуксировать в Тулон. И сближается только для того, чтобы нанести coup de grace, который грянет с минуты на минуту: череда вспышек пробежит по ряду пушечных портов "Барраса", как отсверки зарниц на горизонте, и я вместе со всеми оставшимися на "Сибилле" можем считать себя покойниками.
Я мнил себя таким умным, думая, что тщеславие француза побудит его захватить "Сибиллу" в качестве приза, но мной руководило стремление выжить, и я не принимал в расчет другие возможности. И вот теперь я все равно что приговорил к смерти раненых, которые кричали мне "ура" несколько секунд назад".
Пока эти мысли роились в его голове, он не переставал внимательно прислушиваться, хотя и отстранил рупор от уха. "Впрочем, это бесполезно, - подумалось ему, - все равно я не услышу на таком расстоянии, как французский капитан дает команду открыть огонь, а если и услышу, то какая разница?"
Он разозлился на себя, и это помогло прогнать страх. Еще не все потеряно. Безусловно, это рискованная игра. Он рискнул предположить, что "Баррас" не откроет огонь, пока не окажется на расстоянии оклика. А в этот момент он находится еще слишком далеко.
Рэймидж поймал себя на мысли, что думает о пятнадцатой статье Свода Законов Военного Времени, которая с поразительной четкостью всплыла в его памяти: "Всякий, кто, находясь на флотской службе - (Бог мой, самое время цитировать эти строки!) - из трусости или предательства сдаст подчиненный ему корабль врагу …если вина его будет доказана… повинен смерти".
Что же, даже трус или предатель должен быть живым, чтобы предстать перед судом, а насколько Рэймидж мог судить, перспектива эта была весьма сомнительной.
На каком расстоянии сейчас "Баррас"? Было чертовски трудно судить об этом в почти полной темноте. Ярдов семьдесят? Рэймидж снова приложил рупор к уху. Ага, теперь он сумел различить голоса французов: пока обычные приказы и подтверждения. Они, должно быть, чувствуют себя совершенно уверенно (на что у них есть основания), иначе разговоры были бы оживленнее. Не откроют ли они огонь слишком быстро? Если бы что-то вызвало некоторое замешательство или сомнение на борту "Барраса", это помогло бы им выиграть время. "Я приведу вас в замешательство", - злорадно подумал Рэймидж, поднеся к губам рупор.
Он вовремя отдернул руку, и закричал, обращаясь к баку:
- Боцман! Отставить рубить снасти, когда я начну говорить по-французски. Не начинайте без моего приказа.
- Есть, сэр.