"В комнате политпросветработы",- выходя во двор, подумал Саша. Он прямо с разбегу распахнул знакомую дверь и, держа в руке свою сумку, остановился.
- …Для всех нас большая честь служить на заставе имени Героя старшины Панкратова…- У накрытого кумачом стола стоял старший лейтенант Лузгин.
Саша понял, что дядя Андрей проводит беседу с пограничниками.
Саша не знал, уйти ему или остаться. Старший лейтенант посмотрел на него и ничего не сказал. Председательствовавший Лавров молча указал на стул возле стенки. Саша потоптался у порога, прошел к стулу и сел,- спрашивать сейчас о записи в дневнике было не время.
- …Панкратов отбил у противника остров, парализовал батарею, сковал движение противника по единственной на нашем участке дороге и этим создал серьезный перелом в ходе боев…- Говоря о переломе в ходе боев, старший лейтенант ни полслова не упомянул о том, как он со своим взводом шел через горящий лес, ни о Лаврове, который вместе с Панкратовым целых два дня удерживал остров и, когда остался один, держался еще сутки, прикрывая отход заставы.
Саша знал: дядя Андрей никогда не говорил о своих заслугах. Как видно, не любил говорить о себе и Лавров.
- …Шестого июля сорок первого года противник силою двух батальонов перешел государственную границу и окружил нашу заставу,- продолжал старший лейтенант.- Двадцать шестого июля мы по приказу командования прорвали кольцо окружения и с боями начали отход, без продуктов, со всем вооружением и ранеными. Мы прошли сто шестьдесят километров по территории, занятой врагом, в условиях резко пересеченной местности, и только тридцатого июля соединились с основными силами…
Слушая дядю Андрея, Саша читал тексты лозунгов вокруг портрета отца. Сверху было написано: "Никакое численное превосходство противника не может заставить пограничника отказаться от боя с проникшим на нашу территорию врагом".
Рядом с портретом, на полосках кумача висели короткие надписи:
"Бдительность - сильнейшее оружие пограничника".
"Принял присягу - от нее ни шагу".
"Беспечность допустил - врага пропустил".
И слева от портрета крупными буквами:
"Всегда и везде будь таким, каким был Панкратов".
- …С каждым днем,- продолжал старший лейтенант, - все больше наглеют враги мира и демократии, все больше активизируется иностранная разведка. Встречая десятую годовщину героической обороны заставы, мы помним имена тех, кто отдал свою жизнь за Родину, помним славное имя нашего героя - старшины Константина Панкратова. Мы всегда и везде должны твердо помнить, что все иностранные разведки стремятся заслать к нам в Советский Союз больше шпионов, чем в любое другое государство. И мы с вами обязаны не допустить ни одной провокации, ни одного нарушения советской границы!
- Кто просит слова? - поднялся Лавров.
- Я! Разрешите мне! - крикнул, поднимая руку, сидевший в первом ряду шофер Зябрин.
Саша заметил, как недовольно поморщился Лавров, а старший лейтенант принял спокойно-невозмутимый вид.
- Слово имеет Зябрин,- сказал старшина.
- Весело и радостно на душе каждого из нас, когда мы готовимся к нашему празднику! - без передышки выпалил Зябрин.
Начало у него вышло гладко, но, сообщив о своей радости, он запнулся и, нахмурив брови, уставился глазами в стол, обдумывая следующую фразу. Потом, не поднимая глаз, как бы между прочим, полез в карман гимнастерки, но, ничего там не отыскав, стал лихорадочно шарить по всем карманам. Наконец, выудив откуда-то клочок бумажки, Зябрин откашлялся и продолжал:.
- Вдохновляет меня великая честь,- читал он по бумажке,- быть воином нашей славной Советской Армии, воином нашей Родины, великая честь доблестно и мужественно защищать границы на заставе имени Героя Советского Союза старшины Панкратова. Я, Зябрин Роман Сергеевич, хорошо занимался на учебном пункте, получил две благодарности, взысканий пока не имею и в дальнейшем обещаю быть бдительным…
Зябрин сел. Саше стало как-то неловко за него, но все. держались так, будто Зябрин сказал то самое, что и полагалось. Только старшина Лавров иронически улыбнулся, да как будто чего-то ждал старший лейтенант.
- А ну, давайте я скажу,- раздался густой и низкий голос.
- Ага, Зозуля,- обрадовался старшина.- Слово имеет сержант Зозуля.
Высокий, внушительного вида Зозуля поднялся и заслонил собой окно. В день приезда Саши был он в поварской куртке, а сейчас в гимнастерке с двумя орденскими планками на левой стороне груди.
- Я так думаю,- начал Зозуля,- от скромности наш Зябрин не помрет…
По рядам пробежал легкий смешок.
- Вот ему и радостно, и счастье его великое вдохновляет, дохать ему не дает, а вот я спрошу, что ж тебя вдохновило в казарме стрельнуть? Тоже от успехов или как?.. А вчера ходит Зябрин по заставе и хвалится: "От я каже, Гали письмо напысав, так напысав!.." (Зозуля, когда хотел сказать особенно выразительно, говорил по-украински.) "Ты, каже, Галя, пытаешь, як тут у наряды ходють? Так от я тоби и отповидаю: иду я до граныци з балалайкою, лизу на стину, ногы до финнов звишу и граю им "Пидгорну", а воны, каже, мене слухають…" Нет, чтоб растолковать той же Гале, что на границу, мол, ходить не баранку крутить,- того и гляди, ненароком из своих кого поймаешь да километров за восемь на заставу приведешь…
Хохот покрыл слова Зозули.
- А потом говорит: "Взысканий не имею и в дальнейшем обещаю быть бдительным". Так ты, значит, свою бдительность настрополил, чтоб взысканий не дали?.. Ну, а с политподготовкой,- продолжал Зозуля,- дело у Зябрина швах?
- Верно! Слабовато еще,-поддержал его старший лейтенант.
- Я ж и говорю - слабовато. Книжки он не читает, радио не слушает. "Я, говорит, человек технический, мне, говорит, обратно машину давай, тогда я покажу". Ну вот, взял бы Зябрин да сам бы про себя все чисто и рассказал, а то людям приходится…- Зозуля с обиженным видом не спеша сел на место.
Саша хохотал громче всех. Он понимал, что совсем нечего было Зозуле обижаться. Здорово он разделал Зябрина! Так и надо, чтоб не хвастался.
- Неверно все это: я книжки читаю,- выкрикнул Зябрин,- и политподготовкой занимаюсь!
- Нет, верно! - припечатал Лавров.- Политподготовка у Зябрина самая что ни есть тормозная часть. И выстрел он произвел по несерьезности. А в казарме стрелять не положено. Болтает много,- болтать тоже не положено! Кто еще просит слова?
Саша не видел, кто попросил слова: в окне за марлевой занавеской торчала Алькина голова. Гримасничая, Алька подавал ему знаки. Он не мог пустить в ход руки, потому что руками держался за подоконник. Надо было уходить.
- Разрешите выйти? - спросил Саша.
Старший лейтенант и Лавров, конечно, заметили Алькину сигнализацию и, молча кивнув, разрешили.
Саша выбежал во двор.
- Чего ты?
- Во! - сказал Алька.- Осколок нашел…
На ладони у Альки лежал продолговатый кусочек ржавого, зазубренного металла, но из-за этого вовсе не стоило вызывать с собрания. Саша молчал.
- А я еще зеленого кузнеца поймал, - сказал Алька,- здорового! Хочешь послушать, как он в коробке шуршит?
- Но ты понимаешь, что я был на собрании?
- Я понимаю,- согласился Алька.- Саша, давай на саблях сражнемся,- попросил он,- а то я все один да один…
Саша хотел было отругать Альку, но последнее время он действительно почти не занимался с ним. А один попробуй-ка, серый волк - и тот взвоет.
- Когда плохое настроение, надо работать,- сказал Саша.
"Пожалуй, и правда, надо поработать. На собрание пойдешь - скажут: "Что за беготня?" И Саша решил поработать так, чтоб как говорил дядя Андрей, каждая жилочка заиграла.
- Тетя Нюра! - крикнул он, подходя к дому.- Давай дров наколю или бочку поставим, воды натаскаю. Мы с Алькой живо!
- Дрова у нас есть. Вот разве картошку окучивать? - ответила Нюра.
- Давай! - с радостью согласился Саша.- Пошли, Алька!
- Я знаю, где огород, я видел! - не меньше, чем Саша, обрадовался Алька.
Размахивая сумкой, Саша отправился в сарай, взял тяпку с отполированной рукояткой и перелез через изгородь. На огороде он решил поработать и хорошенько подумать, что ему делать со схемой и как узнать, для чего начертил ее отец. Саше все больше хотелось посмотреть, что же там, на гребне Больших бугров и в гроте под сосной, там, где отец пометил выход источника? Сбивая пушистые шапки одуванчиков, Саша и Алька шли по тропинке между грядками.
Среди темно-зеленых рядов картошки, усыпанных белыми и сиреневыми цветами, как флаги, алели маки. Ветер отворачивал в сторону их красные с фиолетовыми полосками лепестки, шевелил точно покрытую изморосью тугую листву. Издали доносился рокот мотора.
Саша прошел туда, где были сложены, как ограда, вывороченные с поля камни. Прямо перед ним в белый, качающийся на ветру цветок впился толстый мохнатый шмель. Саша согнал шмеля и принялся за работу.
- Капустницы, капустницы! - крикнул Алька и, сорвав с головы тюбетейку, побежал за бабочками.
Конечно, окучивать картошку совсем не героическое дело, но, как и в любой работе, здесь тоже есть трудности. Преодолеешь их, и сам станешь крепче волей Саша решил одним махом пройти целых пять длинных рядов картошки и до тех пор не отвлекаться и не делать перерыва, пока все не закончит. Если он выдержит, значит у него есть воля.
Ритмично и размеренно взрыхляет тяпка землю, осыпаются комья, вздрагивает темная бархатистая зелень. И так куст за кустом один ряд, второй, третий… Наконец все пять.