В комнату вошла заплаканная Галина. Она в запальчивости сунула Валентине желтую залапанную бумажку и, задыхаясь, присела на стул.
- Разбойники! Звери! Они нас разорят! Они! - Галина закрыла изуродованное морщинами лицо и снова задергалась в судорогах.
Валентина равнодушно прочла безграмотный текст самодельного ордера на конфискацию имущества и ниже приписку:
"А также гражданка Валентина Сунцова мобилизуется для работы в рудкоме и в школе, куда предлагается ей явиться к тов. Качуре".
А в самом конце - размашистая, неразборчивая подпись. Но поняла, что это подпись его - Медведева.
Трудмобилизация была объявлена в субботу вечером на общем собрании рабочих и служащих. Это второе собрание под председательством техника Яхонтова прошло спокойно. Он же докладывал и ближайший план предстоящих работ.
Тунгусников было немного, и те, видимо, пришли из праздного любопытства и желания подтрунить над медведевской затеей. После доклада было принято громкое решение: "Открыть работы воскресником. Не вышедших лишить пайка и жилища".
Утренний сбор был условлен в конторе, а после собрания секретарь Залетов составил именной список боровских жителей и улыбался в свою желтую бороденку, когда очередь доходила до тунгусников.
- Ваше социальное происхождение и занятие?
- Такое же, как и ваше, - отшибали те.
- Родились все из одного места, а вот крещены по-разному, - заметил в шутку Сунцов.
В этот вечер он был необыкновенно подвижен и даже услужлив. На глазах у всех он два раза подходил к Василию и дружески заговаривал с ним.
Старые приискатели перемигивались при этом.
- Смотри, как подсевает…
- Без мыла прет…
- Вишь, как скоро взял тон…
Утром, в серые сумерки, в первый раз после трехлетнего молчания зазвонил приисковый колокол. И будто дрогнула тайга от давно не слышанных звуков. В ответ медным звоном запело эхо в хребтах.
День был теплый, на дворе пахло талым снегом. Удары колокола мягко дрожали над прииском и где-то в лесах падали, затихали.
Около конторы густо собирался народ.
Бабы отдельным колком, как тетерева на току, будоражили утреннюю тишину. Мужики пыхали трубками и цигарками. Некоторые записывались у Залетова и разбирали сваленные у конторы кайлы и лопаты.
- Рваная армия труда, - сказал Яхонтов, обходя кучки собравшихся. Глаза его горели непотухающими угольками, а губы растягивались в улыбке.
И чувствовал себя опять так же, как раньше - на разбивке.
Вот первый штурм, к которому он готовился с начала приезда на прииски. Сотни рук сегодня сделают первый толчок в мертвые недра, правда, еще холостой толчок, но важна репетиция.
А репетиция удалась: почти все приисковые мужчины и женщины высыпали из своих закоптелых казарм.
Секретарь Залетов захлопнул испачканную тетрадь и подошел к Василию с открытыми от улыбки зубами.
- Все собрались кроме шпаны, - и отмечать нечего! - сказал и раскатисто рассмеялся.
- А ну, постройся в два ряда! - крикнул Василий и вытянул руку, указывая фронт.
Приискатели один за другим начали примыкать. Неумело и от этого забавно подражали военным; у большинства бродни задрали кверху рыжие утиные носы, а на головах - не шапки, а лохмотья звериных шкур.
Женщины одной скученной фалангой слева беспорядочно топтались и галдели в споре за места.
Мужчины пускали колкие смешки:
- А ну, подравняйтесь, бесштанная команда…
- Эй, женский батальон!
Василий прошелся вдоль по вытянувшейся шеренге. В глазах у каждого чувствовалась скрытая радость. У Василия сильнее стучало сердце.
В стороне строились подростки. В реве детских голосов слышался весенний гомон и молодой задор.
Солнце еще не поднялось над хребтами, когда разрозненные кучки людей двинулись к мастерским. Василий пошел впереди и первый ударил лопатой в сугроб.
В конторе и клубе заправляла Настя.
Подоткнув высоко подол и громко шлепая голыми пятками по полу, она расплескивала направо и налево бурный поток своих слов:
- Эй, почище, бабочки…
- Вот тут дресвой прихватите!
- Не для кого-нибудь, а для себя, бабочки!..
Бабы наперебой бросали ей колкости и вечное недовольство:
- Ой, для себя ли?
- Да она-то для себя глотку дерет, а нас-то тут и не увидишь.
- Вишь, команду какую взяла, - как муж, так и жена.
- А как же? Где болото, там и черт, это обязательно!
- Вот все у нас так… Давно ли к бахтистам нас суматошила, а теперь в комунию волокет.
- Это уж, как наповадится собака за возом бегать, хоть ты ей хвост отруби, а она все свое…
- Ой, не грешите, охальницы, - заступались другие.
Солнце клонилось к паужину. С юга, с гор, тянул легкий ветер. Кучки рабочих, захватив равные участки, отходили все дальше и дальше.
Валентина, в оленьей дохе и унтах, неумело долбила лопатой снег и мешала Качуре с Яхонтовым. Их участок оставался белым островком.
Рабочие обидно посмеивались:
- Ну, ну, нажимай, антилигенция!..
- Вишь, собрался битой да грабленой и плетутся на козе.
- Эй, богадельщики!
- Лопатка-то, видно, не музыка… На ней не так завихаривает барышня!..
Другие степенно унимали:
- Да бросьте вы, трепачи… Вишь, деваха и так разомлела, как паренка в печке… Дай, привыкнет - нашим бабам пить даст… Силы-то у ней, как у ведмедицы. Вон как сложена… Выгуль девка!
- А дух из ее вон!
- Пусть поработает за всю свою породу!..
Василий, смахивая пот со лба, подошел к Валентине.
- Что, упарились, товарищ Сунцова?.. А ну-ка, давайте я…
Он взял у нее из рук лопатку и весело заглянул в глаза.
- На первый день с вас хватит… Садитесь, отдохните, а мы докончим этот клочок.
Ударяя раз за разом, он разбил на куски снежную глыбу и, выкидав наверх комья, свалился, обливаясь потом, в кружок к женщинам.
- Куча мала! - крикнула Настя, вскочив верхом к нему на спину. - Вот же конь гулялой!
- Он двадцать пудов попрет и не крякнет.
- Здоров, якорь его возьми, как листвяжный пень! - смеялись приискатели.
Старшие драгеры поднимались и, вскидывая на плечи заблестевшие на солнце лопаты, направлялись к конторе.
- Шабаш!
И так же, как утром, рабочая армия с веселыми криками возвращалась к кладовым, стуча инструментами. Василия догнали Качура и Вихлястый. Оба они, с обмытыми потом лицами и горящими глазами, заговорили вперебой:
- После такого воскресника не мешало бы ребят побаловать.
Голос Вихлястого звучал неврастенически-радостно.
- Да и не квасить ее нам, - поддержал Качура, суетливо поспевая шагать за Василием. - Только народ она дразнит!
- Да о чем вы толмачите? - недоумевал Василий.
- Как о чем, самогонки-то у нас ведерок двадцать, поди, будет? У мужиков-то отняли! - наклоняясь, шепнул Вихлястый.
Василий, дернув головой, засмеялся.
- Сейчас же выльем вон, чтобы не воняло ею на прииске.
Вихлястый и Качура враз кинули на него испуганные взгляды.
- Да ты чего, облешачил, парень? - обидчиво заскрипел Качура упавшим голосом. - Ведь здесь тайга, а не город. Там тоже - из рукава, а тянут! Зачем растравлять людей? Они кабы не знали про это…
- Выдать, конечно, - отчеканил за их спиною голос техника Яхонтова.
Василий с удивлением взглянул на него и приотстал, выравниваясь.
На упрямом лбу Яхонтова не было обычных складок, и черные глаза не прятались в глубокие орбиты.
- Вот и я говорю тоже, - обрадовался Качура, - ведь не для пьянства, Борис Николаевич, а так, чтобы добро не пропало зря. И наряду будет веселее.
- Ясно! - поддержал Яхонтов. - Если мы не выдадим, то они сами возьмут и правы будут.
Василий расхохотался.
- Чудаки! Вам самим хочется нутро смазать… Ну, я же не возражаю! Правду говорит Качура - тайга… А сегодня мы заробили по хорошей баночке. Но только это в последний раз.
На крыльце конторы их поджидала кучка рабочих и баб с Никитой во главе.
- Порцию, начальство! - крикнул кто-то с задорным смехом, и за ним раздались десятки осипших, пересохших голосов:
- Порцию!!!
Толпа в тесной давке нажимала на крыльцо, обтаптывая друг другу ноги. Жарко дышали груди.
- Вот, видишь, - толкнул Яхонтов локтем Василия. - Все в курсе дела. Грамотный народ!
Василий так же, как и утром, протянул руку.
- А ну, подравняйся!..
И когда ряды вытянулись и закачались зигзагами, как туловище большого змея, он вскочил на крыльцо.
- Товарищи! Мы сегодня в первый раз ударили по тяжелой разрухе… И здорово трахнули… Поэтому ничего не будет пакостного, ежели смочим загоревшую утробу. Но только вперед - к чертовой матери эти порции! От них воняет старым дурманом.
Над тайгою спускался тихий теплый вечер, и чуть слышно шумела дубрава. С гор легкий ветерок приносил смолистые ароматы.