Один из старейшин вручил вождю тоненькую каменную плитку; на ней красной краской были нарисованы пять квадратов – размер взимаемой дани. И внутри этих квадратов стояли белые крестики – знак того, что дань внесена.
– Говори, Тимн.
– Великий вождь! Я не умею говорить красиво, как сборщик податей. Пусть мои руки скажут за меня. Посмотри, о вождь, на его пояс! Этот акинак я отковал и золотом чеканным украсил рукоять и ножны. А за это он мне долг простил, своей рукой крестик на бирке начертал.
– Он лжет! За акинак я расплатился, у меня есть свидетели!
Марсагет, гневно сверкнув глазами, поднял вверх бронзовый топорик. Сборщик податей умолк, склонившись перед вождем.
– Мы тебя уже слушали! – повысил голос вождь. – Теперь слово старейшин.
Седобородый жилистый старик с желтыми рысьими глазами важно поклонился вождю, разгладил бороду.
– Старейшины внимательно выслушали обе стороны, – начал он. – Мы хорошо знаем и всеми уважаемого сборщика податей и кузнеца Тимна. Не верить им мы не можем. И все же, коль речь зашла о чести и достоинстве обоих, необходимо установить истину…
Старик прокашлялся и жестким скрипучим голосом закончил речь:
– Мы считаем, что и тот и другой должны принести клятву покровительнице очага вождя племени. Законы предков священны и непоколебимы. Они гласят: за ложь Великой Табити клятвопреступник должен умереть.
Словно легкий ветерок пробежал среди напряженно застывших воинов и ремесленников. Даже некоторые старейшины, видимо не подготовленные к такому повороту событий, зашептались, заволновались. Побледнел сборщик податей, на лице у кузнеца Тимна под туго натянутой кожей забегали желваки. Вождь внимательно посмотрел на закаменевшего Тимна, затем перевел взгляд на сборщика податей и старейшин.
"Превеликие боги! – подумал Марсагет. – Чем приходится заниматься в такие смутные времена… Когда так нужно всеобщее единение, находятся люди, готовые из-за личной корысти глотку перегрызть ближнему. Интересно, что за счеты у сборщика податей с Тимном?"
В виновность кузнеца вождь не верил. Был Тимн искусным мастером и хорошим воином, не раз сражался бок о бок с вождем в дальних походах. Но даже вождь был бессилен что-либо изменить в приговоре старейшин, когда они в своих действиях ссылались на древние законы и обычаи. Только в военное время вся власть принадлежала вождю племени. Да и негоже было ему противиться воле старейшин, тем самым расшатывая довольно зыбкое перемирие между ним, старейшинами и жрецами, которое установилось еще в те времена, когда они прочили в вожди его младшего брата, а он с акинаком в руках доказал несостоятельность их притязаний…
Все ждали решения вождя.
– Пусть будет так…
Повинуясь знаку седобородого старейшины, один из воинов подал ему небольшой горшочек с нарисованным белой краской на крутых лощеных боках изображением Табити. Трое старейшин в полном молчании вошли в дом и через некоторое время возвратились, держа на вытянутых руках горшочек, доверху наполненный золой и тлеющими углями.
Первым подошел к старейшинам сборщик податей и, прикоснувшись левой рукой к горшочку, слегка охрипшим голосом произнес священную клятву. За ним последовал и кузнец Тимн. Глядя прямо в глаза вождю, он повторил слова клятвы:
– Клянусь именем Великой Табити, что я ни в чем не виновен перед вождем и племенем, и что обвинение, предъявленное мне, – напраслина! И пусть падет на меня и моих предков до седьмого колена праведный гнев великой богини, если я осквернил свои уста ложью.
Снова выступил вперед желтоглазый старец.
– Великий вождь! Кто-то из них принес ложную клятву! И он должен умереть, иначе несчастья и беды обрушатся на тебя и твою семью. Нужно звать гадальщиков.
Вождь сумрачно кивнул…
Прибыли три гадальщика с пучками тонких ивовых прутьев, перевязанных лыком. Не говоря ни слова, среди общей тишины гадальщики начали раскладывать прутья в ряд, один к одному.
Неожиданно дробный стук копыт нарушил мрачную тишину церемонии гадания. Во двор влетел молодой воин на саврасой лошади и закричал:
– Великий вождь! Горят сторожевые огни!
Марсагет вздрогнул. Каленым железом обожгла мысль: "Абарис!" Стараясь быть спокойным, спросил у воина:
– С какой стороны?
– С северной.
"Неужели сарматы так близко, в лесах Борисфена? Когда же они успели? И сколько их?
Возможно, это не главные силы, а передовой отряд…"
– Объявить общий сбор! Военачальников – к северным воротам! Все стада пригнать с пастбищ! – Марсагет отдавал приказания, облачаясь в доспехи, принесенные оруженосцем.
Ржание коней, крики, звон оружия наполнили акрополь, мгновенно превратившийся в военный лагерь. Желтоглазый старейшина подошел было к вождю, видимо намереваясь сказать, что нельзя прерывать священное гадание, но, встретив его властный и твердый взгляд, потупился и постарался спрятаться за спины своих собратьев: время Марсагета наступило – перед лицом опасности необходимо беспрекословное повиновение вождю.
Марсагет ускакал вместе с дружинниками. Двор опустел. Только клубы пыли да гадальщики, торопливо собиравшие ивовые прутья в связки, напоминали о недавних событиях.
ГЛАВА 4
Возле ворот царило столпотворение: кричали охрипшими голосами пастухи, тревожно ржал лошадиный молодняк, шарахаясь от тяжелых щелчков кнута, блеяли овцы и козы, словно привидения возникавшие на короткий миг перед глазами, чтобы тут же исчезнуть в густой пыльной пелене. Перед воротами с гиканьем и свистом носились воины, отлавливая арканами жеребцов, и тут же, взнуздав их, присоединялись к дружинникам, в полном боевом снаряжении уже собравшимся у подножья вала. Несколько небольших отрядов, оторвавшись от общей массы, переправились вброд через обмелевшую речушку и рассыпались по степи.
Когда Марсагет прискакал к воротам, там уже собрались почти все военачальники племени. Они стояли на валу, пристально вглядываясь в ту сторону, где зловещими вестниками близких бед упирались в безоблачное небо дымные столбы. Вождь спешился и поднялся на вал. Военачальники не спеша, с достоинством поклонились ему. Томительно долго потянулось тревожное ожидание вестей от отрядов разведчиков. Уже пригнали последний табун и собрались все воины племени, как вдруг дымные столбы начали уменьшаться, бледнеть, а затем и вовсе исчезли.
Воины задвигались, заговорили, передавая друг другу эту новость. Марсагет переглянулся с военачальниками в невольном облегчении и снова принялся всматриваться вдаль – он ждал подтверждения, что тревога ложная. Когда в степи появлялся неизвестный отряд, дозорные обязаны были зажигать без малейшего промедления кучи хвороста, подбрасывая в огонь охапки свежескошенной травы. Дым поднимался вверх и служил знаком для других сторожевых постов, и они тут же зажигали такие же сигнальные костры. Если выяснялось, что это не враги, а чаще всего купеческие караваны лесных жителей, угрюмых и немногословных будинов, которые не любили выходить в открытую степь и пробирались сквозь лесные дебри только им известными тропами, передовой пост сообщал остальным об этом при помощи тех же костров: их зажигали и тушили через определенные промежутки времени.
Вот и теперь на горизонте начали появляться кудрявые дымные облачка, словно ожерелье из серых, быстро тающих бусинок. Марсагет хмурясь подсчитывал их количество: сигнальные костры принесли пока неожиданные и необъяснимые вести, и нужно было дожидаться возвращения разведывательных отрядов. Ясно было только одно, что это не вражеские дружины. Но почему в таком большом количестве? И кто?
Из кустарника на противоположном берегу янтарно-прозрачной речушки выехали два всадника и, замутив спокойную гладь, одним махом проскочили мелководье.
"Наконец-то" – обрадовался вождь: это были воины Меченого.
Они долго и обстоятельно что-то докладывали вождю, изредка, для большей убедительности, подтверждая слова скупыми жестами. Лицо Марсагета просветлело. Внимательно выслушав донесение, вождь сел на коня и медленным шагом направился к акрополю. Большая часть воинов разъехалась, и только самые любопытные собрались в кружок, обсуждая и смакуя на все лады подробности рассказа своих товарищей…
Вечерело. Караван Радамасевса приближался к Атейополису. Женщины и дети вылезли из душных и темных жилищ на колесах и бодро вышагивали рядом с повозками, радуясь вечерней прохладе. Впереди каравана по-прежнему ехал вождь с военачальниками, а также Абарис и присоединившийся к ним в пути Меченый. Воинов, сопровождающих караван, стало меньше – несколько отрядов отправились на разведку. Не видно было и стад, угнанных пастухами в степь, на пастбища.
Когда первые повозки приблизились к броду, солнце уже до половины спряталось за дальними лесами. Перед воротами Старого Города стояли военачальники Марсагета во главе с вождем, старейшины, чуть сзади дружинники и небольшая группа женщин – жен военачальников; среди них выделялась пурпурной накидкой Опия. В лучах заходящего солнца ярко сверкали золотые обкладки горитов, бронзовые шлемы, богато разукрашенные золотом и драгоценными камнями чеканные пояса. Переливались всеми цветами радуги многочисленные золотые бляшки, нашитые на одежды женщин, мягкими желтыми и голубовато-зелеными искрами вспыхивали ожерелья на белых, тонкого полотна платьях, серебрились на запястьях змейки браслетов.