- Наверное, мой человек, который должен был присматривать за подарком, уснул, - произнес маленький граф, не икнув ни разу. - Но я не терплю подобных вещей. - Он вынул из-за пояса хлыст, размахнулся и со свистом ударил мужчину по лопатке. Мужчина, казалось, не почувствовал ничего. Он неспешно повернул голову.
Джеральдина сдавленно вскрикнула. Если прежде она дрожала от холода, то теперь внутри у нее все обратилось в лед.
- Ты здесь для того, чтобы беречь кобылу для дамы! - рявкнул маленький граф. - Не для того, чтобы прохлаждаться.
- Я не прохлаждаюсь, - произнес мужчина, и голос у него был словно из металла. - Мне слишком холодно для этого, и ваши удары не согреют меня. - Он встал и принялся отвязывать кобылу от колышка.
- Тут ты прав, - произнес граф и примирительно потрепал его по плечу, по которому только что ударил.
Мужчина молниеносно пригнулся, уходя от руки и бросив на своего хозяина взгляд, с дьявольской точностью передавший его мысль: "Noli me tangere. Не прикасайся ко мне". Маленький граф попятился.
Мужчина спокойно застегнул пряжку на поводьях и протянул Роберту Маллаху. Тот взял дрожащую руку Джеральдины и вложил в нее поводья.
- Животное отличного завода с португальской кровью, - произнес он. - Оно принадлежит вам. Кобылу зовут Бьюти, "Красота", поскольку, находясь рядом с вами, я забываю все остальные слова.
Еще несколько часов тому назад Джеральдине хотелось, чтобы та белая лошадь, на которой она ехала в замок, принадлежала ей, но сейчас она не удостоила своего благодетеля ни единым взглядом. Кое-что произошло. Землетрясение. Комета, ударившаяся о землю у ее ног.
Перед ней стоял мужчина с демоном в голове, братоубийца, тот, кого нельзя называть.
- Джеральдина Саттон, - произнес он и насмешливо скривился.
10
Фенелла
Портсмут, Март 1525 года
- А почему именно Петрарка? Почему не какой-нибудь другой итальянский поэт?
Они лежали в траве. Энтони помогал Фенелле делать перевод, который попросил у нее Сильвестр. Воздух был прохладным, а небо такое красивое, словно уже наступила весна.
- Ты слишком многого хочешь от простого мужчины, Фенхель. Я ведь ничего не понимаю в поэтическом искусстве. Только в кораблях. Может быть, этот Петрарка понравился мне, потому что напоминает мне кораблестроение. Он знает, где должен находиться тот или иной шпангоут, он строго придерживается законов формы, и только когда все стоит правильно и находится в равновесии, он позволяет себе выпустить пар.
Фенелла наклонилась к нему, покрыла его лицо нежными поцелуями.
- Если ты ничего не понимаешь в поэтическом искусстве, то я ничего не понимаю в умных людях, сокровище мое.
Он улыбнулся.
- Я по-прежнему не уверен, стоит ли тебе называть меня своим "гвоздем в гроб".
- Не стоит, дурачок. Ты мое сокровище, которое я хочу хранить, и я не люблю, когда ты ешь эти штуки. - Она указала на узелок, в который он собирал на болоте побеги солероса и морского хрена. - Ты знаешь, как мне больно поглощать за столом сэра Джеймса сочные вкусности, в то время как ты вынужден довольствоваться мокрой травой?
Положив голову на руку, он выудил из узелка побег и положил его в рот.
- Мне нравится есть это, Фенхель. Мы ели это в море, потому что оно было свежее, неиспорченное, не такое, как та жратва из бочек, и потому что это можно было собрать везде, где мы бросали якорь. Мне действительно нравится. И как ты могла подумать, что мне будет плохо от того, что называется морским хреном?
Она расхохоталась и поцеловала его в губы, соленые и немного отдающие хреном. Он прав. Ему это отлично подходит. Каждые две недели приезжая в Портсмут на коне, которым разрешал ему воспользоваться граф, он играл с ней в нежные игры и вел себя с непривычным озорством. Лишь изредка она заставала его, оглушенного от боли, с прижатыми к вискам ладонный, а один раз он разрешил ей обнять его и молча укачивать.
Теперь же он улыбался почти дерзко и гладил ее округлые бедра.
- Вкусности сэра Джеймса идут тебе на пользу.
- Что ты себе позволяешь? - Она ударила его по пальцам и сверкнула глазами. - Хочешь сказать, что я становлюсь слишком толстой?
- Как ты могла подумать обо мне такое? - Энтони убрал руку, словно смертельно обиделся. - Я хотел сделать тебе комплимент! И что получил взамен?
- Ты лжец, Энтони Флетчер. Ты никому и никогда не делал комплиментов - в крайнем случае, Сильвестру, потому что в его руках ты точно воск.
Он сел, прижал ее к себе.
- С тобой я не таю. Тебе я нравлюсь таким колючим, какой я есть на самом деле, ведь правда?
"Ты мне ужасно нравишься, - подумала Фенелла, - и я не знаю, как смотреть сэру Джеймсу в глаза. Признаться, я сошла бы с ума от гордости, если бы стала твоей женой. Но если ты так расцветаешь от той жизни, которую ведешь сейчас, то получишь от меня поцелуй и благословение".
Он рассказал ей, что граф велел ему делать чертежи, а затем представил их королю. Чертежи, которые весь остальной мир считал безумием, равно как и идею положить корабль набок, чтобы после многих лет плавания заново обсмолить и обшить его. Через уста своего графа он мог представить королю то, о чем мечтал с самого детства: о гордом флоте, который постоянно будет поддерживаться в порядке, вместо того чтобы возводить его на скорую руку в случае войны. О флоте, способном на гораздо большее, нежели покачиваться на волнах узкого пролива в мирные времена.
То, что король загорелся, чувствовалось до самого Портсмута. Генрих VIII не только сделал графа Рипонского одним из своих приближенных, но и послал строителей, чтобы те увеличили верфь, - как только сошел снег. Энтони приезжал постоянно, наблюдал за работой. Он строго следил за тем, чтобы каждый бассейн был сделан достаточно широким и мог вместить в себя большой корабль. Водоизмещением пятьсот тонн. Его "Мэри Роуз". Ибо целью Энтони было превзойти ее. Впрочем, к тому все и шло.
Фенелла молилась, чтобы он не заметил косых взглядов и шипения. Для жителей Портсмута ничего не изменилось. В их глазах у него на лбу по-прежнему была печать Каина, и, когда они смотрели на него, Фенелле, как и раньше, казалось, что она слышит их рев: "Повесить чудовище!"
- Что случилось, Фенхель? - Он коснулся губами ее лба и висков. - Кошка дорогу перебежала?
- Нет, нет.
- Да, да. Если не хочешь рассказывать, скажи: "Занимайся своими делами", но не пытайся обмануть меня.
Она взяла его лицо в ладони, одарила его сладчайшей из своих улыбок.
- Занимайся своими делами, любимый. Как думаешь, мы сможем перевести еще немного из Петрарки?
- А нужно?
- Сильвестру хочется. Он говорит, что не сможет толком разобраться с новыми мыслителями, которыми восхищается, пока не прочтет Петрарку.
Энтони согласно кивнул.
- Да, охотно верю, что Сильвестра восхищает подобный способ пробивать головой стены. Меня он пугает, словно черта ладан, но знаешь ли ты, как его называют в Италии?
- Скажи мне.
- Rinascimento. Возрождение. Тебе нравится?
Фенелла кивнула и провела пальцем по губам Энтони, произнесшим слово.
- Если я когда-нибудь снова вернусь в Италию, то пришлю тебе еще поэтов Rinascemento, - произнес он. - Рассказать тебе, что сделал этот Петрарка? Он поднялся на гору, хотя ему там совершенно нечего было делать. Без причины, просто чтобы доказать самому себе: я могу одолеть гору. Чтобы крикнуть: "Привет, гора, я Франческо Петрарка! Я пишу стихи, на которых можно ходить под парусом, люблю девушку по имени Лаура и могу все, что захочу".
Энтони казался таким увлеченным, что она рассмеялась, - и тут же испугалась.
- Не пытайся повторить его поступок, слышишь? Ты не Франческо Петрарка, ты не можешь одолеть гору.
- Что ты такое говоришь? - Он упрямо тряхнул головой, нахмурился, поднял брови. Фенелла ни капельки не удивилась такой реакции. - Я любимый сын дьявола. Я могу не только то, что хочу.
- Когда ты так говоришь, мне перебегают дорогу стаи черных кошек.
- Скажи Джеральдине, чтобы она свернула им шеи.
- Что?
- Джеральдине Саттон. - Он прищурился, и глаза его стали узкими, как щелочки. - Ангелу Портсмута. Когда она была шестилетним ангелочком, я видел на болотах, как она свернула шею черной кошке. Кошка исцарапала ей все руки, но Джеральдина не сдавалась, скручивала дальше, как прачка выкручивает простыни.
В какой-то момент бедное животное испустило дух. Заметив это, девчонка взвизгнула и отшвырнула труп в сторону, как можно дальше.
По телу Фенеллы побежали мурашки. Энтони мгновенно оказался рядом, сжал руками ее щеки.
- Нельзя было тебе это рассказывать, - произнес он. - Никому не говори, особенно Сильвестру.
- Ты видел это, когда тебе было шесть, и никому не рассказал?
Он зло рассмеялся.
- Дьявола не пугают ангелы, которые убивают кошек, Фенхель.
- Энтони, пожалуйста, ты когда-нибудь перестанешь? Ты не дьявол, ты не убийца и уж подавно не тот человек, который бессмысленно мучит животных. Если бы не твоя нога, ты мог бы подняться на гору и сказать ей: "Привет, гора, я - Энтони Флетчер. Я строю корабли, меня любит девушка по имени Фенхель Клэпхем, и я люблю мир больше, чем готов в этом признаться".
- Если бы я захотел, моя дурацкая нога не помешала бы мне, - возмутился он.
Фенелла была рада, что убитые кошки и дьявол были позабыты.
- Ну ладно. Если твоей гордости от этого легче, я признаю: ты можешь одолеть гору, но не хочешь.
- Нет, не хочу. - Довольный собой, он вздохнул.
- А что ты хочешь одолеть?
Его глаза сверкнули.
- Море.