- Предоставь Сильвестра мне, - ответил Энтони. - Он мой друг.
- А что, если у меня будет ребенок? Тоже велишь Сильвестру заботиться о нем? Пусть в конце концов Сильвестр женится на мне, чтобы ребенок не родился на свет бастардом?
- У тебя не будет ребенка, - произнес Энтони. Судя по выражению его лица, он собирался насвистывать или жевать соломинку.
- Откуда ты знаешь?
- Я же сказал тебе, что учился. А я всегда учусь добросовестно, прорабатываю все части, изучаю все вопросы, все возможные проблемы. В том числе и то, как сделать, чтобы у женщины не было бастарда.
Она ударила его по щеке и сразу же устыдилась. Он не боится сделать ей больно, но он прав. Он должен был быть самим собой - и ради этого наказывал весь мир.
- Извини, - пробормотала она.
Он пожал плечами.
- Если тебе так легче…
- Избавь меня от своего чертова высокомерия, - прошипела она. - Тут плакать хочется, а ты хладнокровно заявляешь мне, что тебе абсолютно безразлично.
- Чего ты хочешь, Фенхель? Чтобы я ползал перед тобой на коленях или чтобы сказал графу Рипонскому, что я не буду строить корабль, а буду считать горошины в стручке, потому что люблю девушку больше самого себя?
- Может быть, я хочу, чтобы тебе было хотя бы больно, - ответила она, пытаясь подавить рвущийся наружу комок в горле. - Не только мне одной.
- А кто сказал, что мне не больно?
Фенелла сдалась, вышла из-под козырька под дождь и позволила обнять себя. И только теперь девушка заметила, что он не стоит прямо, а щадит покалеченную ногу. Он погладил ее по спине, зарылся губами в волосы.
- Пойми меня. Если ты не сможешь, то однажды я сам себя понимать перестану.
- Все в порядке, - прохрипела она. - Я понимаю тебя лучше, чем мне бы хотелось. И мне действительно жаль, что я ударила тебя по лицу.
Он поцеловал ее в лоб.
- Можешь бить меня по лицу, пока держишь себя в руках и не выбиваешь мне зубы. Я же не говорю, что я достойный любви парень и тебе как-то нужно со мной справляться. Но ты не должна думать, что я не забочусь о тебе. Это несправедливо.
И, несмотря ни на что, Фенелла рассмеялась.
- Ага. Значит, это несправедливо и ты недостойный любви парень. И как же, прости, пожалуйста, ты обо мне заботишься?
- Я даю тебе лучшее, что у меня есть. - Он поднял голову и махнул рукой, указывая на улицу, ведущую прочь от порта. - Моего Сильвестра. За это я заслуживаю не побоев, а поцелуев.
Фенелла рассмеялась еще громче, поцеловала его в щеку и в следующий миг услышала стук подков. По улице на своей рыжей кобыле скакал Сильвестр, и поначалу из-за дождя показалось, что по обе стороны седла у него тяжелый багаж. Бурдюки с вином или мешки с зерном.
- Энтони! - крикнул он, и лицо его прояснилось, словно в этот дождливый омерзительный день ему в Портсмуте явился архангел Гавриил.
Теперь он подъехал достаточно близко, чтобы Фенелла увидела, что эти пакеты - вовсе не бурдюки с вином. Он попытался было спешиться, но привески помешали ему.
- Считай, что я тебя обнял, - заявил он, обращаясь к Энтони. - Судя по всему, я не могу спешиться.
- Ух ты! - удивленно воскликнул Энтони. Сразу два? - Затем он подошел к лошади сбоку и одарил Сильвестра улыбкой, которой улыбался только ему.
Сильвестр глубоко вздохнул.
- Мне тебя не хватало, Энтони.
- Мне тебя тоже, Сильвестр.
На несколько ударов сердца Сильвестр положил руку на черную копну волос Энтони, и Энтони стоял, не двигаясь. Потом поднял голову.
- Ты не представишь мне свое потомство? Кстати, я зол, что никто из вас мне об этом не написал.
- А как насчет тебя? - слегка упрекнул его Сильвестр. - Этот тип пишет мне целые страницы о сосновых шпангоутах и латинских парусах, но ни слова о том, с кем проводит дни и нет ли у него насморка.
- У меня не бывает насморка, - заявил Энтони. - А дни я провожу с сосновыми шпангоутами и латинскими парусами. А вот мой друг Сильвестр…
- Это не мои дети! - перебил его Сильвестр и покраснел. - Или мои. Теперь, судя по всему, да. Я не знаю.
Старший из двух, едва вышедший из грудничкового возраста, заплакал. Фенелла бросилась на помощь Сильвестру, отпихнула в сторону испуганного Энтони и сняла ребенка с лошади. У нее не было абсолютно никакого опыта в обращении с детьми, но малыш у нее на руках успокоился. Фенелла смотрела на него, размышляя, откуда она знает, что это девочка.
- Это Элизабет, - тихо произнес Сильвестр. - А ее братца, который, к счастью, спит, зовут Люк. Добрые христианские имена.
- Это дети Рейфа Хенли, да?
Сильвестр кивнул.
- Никто не хочет связываться с семьей еретика. Они оба остались бы в "Domus Dei".
"Domus Dei", приют, который содержали августинцы, располагался за южной стеной Портсмута и представлял собой высокое здание из песчаника. Тут давали кров тем, кто не мог позаботиться о себе сам: старикам, больным, беднякам и паломникам, направлявшимся в Винчестер, и, в случае необходимости, осиротевшим детям еретиков. Дюжина братьев и сестер делала все возможное, но приют трещал по швам, а процент выживания маленьких детей был очень маленьким.
- Рейф Хенли - это тот человек, которого сожгли, - пояснила Энтони Фенелла.
- Только не начинай плеваться ядом, который источает твой отец Бенедикт, - пригрозил Сильвестр.
- Я ничего не начинаю, - ответил Энтони. - Просто хотел дать простой совет: спрячь этих детей от дождя.
Сильвестр поглядел на луку седла.
- Я просто взял их, - признался он. - Ни мой отец, ни тетушка понятия не имеют об этом.
- Это неважно! - воскликнула Фенелла. - Ты поступил совершенно верно, и твои отец с тетушкой будут считать точно так же.
- Ты, как обычно, золото, - улыбнулся ей Сильвестр. - Вы оба пойдете со мной, правда? Иначе, если я пойду один, сердце уйдет в пятки и я струшу.
- У меня вообще нет сердца, которое могло бы уйти в пятки, - ответил Энтони. - К тому же мне нужно к отцу Бенедикту.
- Ничего тебе не нужно! - отрубил Сильвестр. - Кроме того, чтобы быть с нами. - Когда Энтони попытался было скрыться, он схватил его за шиворот и притянул к себе. - Сейчас ты пойдешь с нами. Никаких отговорок. Поскольку тебя у нас не было, мы с Фенеллой попытались тебя придумать, но, если быть до конца честными, успехом затея не увенчалась.
Энтони был ниже и худее, чем Сильвестр, но не калека и не слабак. Он мог бы вырваться.
- Может быть, ты отпустишь меня? - мягко произнес он. -
Или собираешься задушить своего друга?
- Я еще не решил, - ответил Сильвестр. - В любом случае я не собираюсь позволить тебе сбежать к этой ищейке, священнику. Уж лучше задушу тебя.
- Ты шантажист, Сильвестр.
- А ты мой пленник. - Слегка подтолкнув его, Сильвестр выпустил Энтони, и молодые люди втроем, как в детстве, когда они играли на верфи, направились в Саттон-холл.
9
Джеральдина
Гринвичский дворец, декабрь 1524 года
Замок был просто загляденье, просто чудо после бесконечной скуки. С тех пор как двор переехал в Гринвич для подготовки к празднованию Рождества, Джеральдина каждое утро бегала к турнирной площадке, где работники сооружали из балок и парусины нечто похожее на крепость времен расцвета эпохи рыцарства. Роскошный муляж с красными и золотыми знаменами и правдоподобно воссозданным подъемным мостом нужен был для турнирной игры, которая должна была проходить начиная с пятого из двенадцати праздничных дней. Пятнадцать молодых придворных попросили короля позволить провести новомодный дивертисмент, и король охотно согласился.
Он сам потребовал от вившихся вокруг него людей вывести празднование в этом году на новый уровень. В укромных уголках двора поговаривали, что король, который когда-то был так свеж и бодр, устал: устал ждать сына, который все не рождался, устал от одних и тех же развлечений, от знакомых лиц и, в первую очередь, от своей невзрачной королевы, которая, судя по всему, опережала его в старении, словно лошадь, убегающая прочь вместе с повозкой.
Джеральдина почти сочувствовала королеве Екатерине. То, что Господу было угодно сотворить уродливых мужчин, в некоторой степени было понятно, но почему, ради всего святого, он создает уродливых женщин? Впрочем, Джеральдина никогда не испытывала сострадания по отношению к другим людям. Она никому не позволяла заметить, что временами страх сковывает ее дыхание от мысли, что однажды ее карета тоже уйдет, а она не успеет вскочить на подножку. С тех пор как она, оказавшись рядом с Анной, вошла в круг приближенных королевы, у нее было достаточно вина, благодаря которому скрашивались мрачные дни, а также теплые комнаты, смех и порок, заглушавшие тишину. Предстоящие двенадцать рождественских дней давали повод забыть о повседневности. Джеральдина твердо решила с головой окунуться в удовольствия, зажечь свою свечу с обоих концов, пока у нее еще есть воск.
Расцвеченный яркими красками замок на турнирной площадке казался ей очень многообещающим: что-то должно было произойти. Постройка росла, а между двумя знаменами возводились украшенные барьеры для поединков. Об актерах судачили все вокруг. Эти пятнадцать энтузиастов хотели бросить вызов всему остальному двору: тот, кто чувствовал себя достаточно смелым, мог попытаться взять штурмом мост и ворота или выйти к барьеру, чтобы сразиться в поединке.