Мужик пошевелил рукой, приоткрыл похожий на куриную гузку рот, о чем-то распорядился.
Никитина живо подтолкнули вперед, нажали на плечи: согнись. Он стряхнул руки стражи. Но сзади его ловко шибанули под коленки, сбили наземь, заставили стоять так, глядеть на владыку Джунара снизу вверх.
Афанасий скрипнул зубами, поднял потемневшие глаза, стал смотреть прямо.
Асат-хан, столкнувшись со взглядом Афанасия, нахмурился, перекосил рот,
- Имя? Откуда пришел в город? - резким жестяным голосом спросил он. Зачем?
Афанасий, улучив миг, быстро поднялся, оттолкнул стражей, расправил плечи. Его схватили за руки. Он напрягся, швырнул воинов в стороны, шагнул, задыхаясь, вперед:
- Русский я… Вели, хан, воинам отстать. Не вора поймали.
Подоспевшая стража уже висела на нем.
- Силой говорить не заставишь, - выдираясь из цепких рук телохранителей, крикнул Никитин. - Не стану… Пусти, чертово племя! Ну!
Его опять повалили. Ворочаясь под грудой насевших воинов, Афанасий все же заметил: думные подались к Асат-хану, что-то советуют, мальчик-толстячок перепугано отодвинулся назад, а сам владыка Джунара положил на колено стиснутую в кулак руку, гневно кричит…
Груда насевших тел исчезла. Афанасий утер разбитый рот, сплюнул кровью, поднялся. На исцарапанном лице его плясала злая усмешка: "Что, взяли?"
Асат-хан дал знак:
- Подойди ближе.
Афанасий подошел. Лицо у хана было довольное, словно драка невесть какую радость ему принесла. Смотрел он по-прежнему недобро, но уже с любопытством.
- Ты не трус, - оказал хан. - И аллах не обидел тебя силой. Это хорошо. Позволяю тебе стоять… Если ты можешь стоять.
Афанасий опять сплюнул набежавшую в рот кровь. Не нашелся что сразу ответить, только кивнул.
- А теперь говори правду, - с ухмылкой оглядываясь на угодливо улыбающихся своему бесстрашному хану думных, сказал Асат-хан. - Кто ты и откуда?
- Русский. Из Твери, - скрывая издевку непонятного ответа мирным тоном, ответил Никитин. - А звать меня - Афанасий, сын Никитин.
- Не лги. Ты христианин! - оборвал его хан.
- Верно. Только доносчики твои, хан, худы. Говорят, да не все. А я все выкладываю. Христианин, из русской земли, тверской.
Хан приподнял брови. К его уху склонился седобородый думный, пошептал.
- Эта… земля - где? - спросил хан.
- Да не видать отсюда. За двумя морями. За вашим, Индийским, да за Хвалынью.
Хан оглянулся на своих людей, ему опять пошептали.
- Города свои назови.
- Города? Москва, Нижний, Ростов, Киев, Тверь, Новгород, Углич… Да разве все перечислишь? Земля-то у нас не малая.
- Таких городов нет.
- Есть, хан, такие города. Просто не ведают люди твои про них. Ну, немудрено. И у нас про ваши не слыхали. Так, сказки всякие плетут…
- Про Индию знает весь мир! - оборвал Асат-хан. - А если у вас не знают, то как же ты услыхал?
Окружавшие Асат-хана воздевали руки, заводили глаза: дивились непревзойденному уму повелителя. Афанасий покачал головой.
- Я человек бывалый, походил по свету. Но, видишь, и я всей правды не знал. Мне сказывали - торг в Индии богатый и купцов привечают. Выходит, солгали.
- Не суди раньше срока! - испытующе вглядываясь в Никитина, опять прервал его Асат-хан. - Я тебе не верю. Чем ты докажешь правоту слов своих?
Никитина осенило: "Охранная грамота!"
Сказал:
- Вели, хан, твоим воинам мою суму принести. Фирман тебе покажу.
Хан, казалось, был озадачен.
- Какой фирман?
- От правителей наших русских…
- Принести фирман! - сердито покосился на думных Асат-хан. - Ты что же? Послан сюда?
Никитин подумал: "Соврать? Наплести с три короба? Все равно, ведь, ни беса в русской грамоте не понимают. - Но тут же возразил себе: - Не гоже. Стоило бы обмануть чертей, да своя совесть дороже. Выйдет - испугался".
Он отрицательно мотнул головой.
- Никто не посылал меня. Сам пошел, на свой страх и риск.
- Один, так далеко? - улыбнулся с ехидцей Асат-хан.
- Зачем один? Везде товарищи находились. И в Мазендаране, и в Кашане…
- Ты шел через Персию?
- Да. До Гурмыза. Оттуда - плыл.
- Это мы знаем… Так как же твоя земля называется?
- Русь.
- Русь?.. Кто у вас султан?
- Мой край не мусульманский. На Руси не султаны - князья.
- Но они подчиняются халифу?
- Никому они не подчиняются. Своим умом живут.
- Халиф - наместник пророка!
- А князь - христов.
- Все равно! - назидательно сказал хан. - Халиф есть халиф, ему должны подчиняться все. Ведь у вас правители мусульмане?
- Зачем? - ответил Никитин. - Они у нас свои, русские. Православной, христианской веры.
Хан пожал плечами, советники его иронически улыбались.
- Это так же немыслимо, как лошадь в плуге! - засмеялся Асат-хан.
- А у нас на лошадях и пашут! - спокойно ответил Афанасий. - Это у вас на быках…
Асат-хан рассмеялся, закидывая бороду, сцепив руки на животе. Смеялись советники. Хихикал мальчик. Растянул рот до ушей писец. Оскалила зубы стража.
- Аллах свидетель… Аллах свидетель, что только это… и может… заставить меня… поверить!.. - еле выговорил Асат-хан. - Ну, а воюют… воюют… на коровах, а?
Хохотали все. Хохотали весело, смеясь над этим грязным, избитым, оборванным человеком, с таким серьезным видом говорящим явные глупости. Полоумный он или шут?
Мальчик-толстячок сделал пальцами рога, замычал, эта разобрало всех еще пуще.
Афанасий стоял спокойно, разглядывая гогочущих людей. Ну и олухи, прости господи! Чего ржут?
Наконец Асат-хан немного успокоился.
- Хорошо, - сказал он. - Хорошо. Пусть у вас пашут на конях. А дыни у вас растут не на деревьях?
- Нет. Дыни у нас не растут совсем, - ответил Афанасий. - Холодно у нас для них. Всякому растению свое нужно. При наших зимах ни арбуз, ни дыня не вынесут.
- Какие же это зимы?
- А вот когда снег идет, в шкуры звериные люди с головой укутываются, печи топят ежедень…
- Печи?
- Ну, очаг такой в доме складывают, греются возле него.
И опять все рассмеялись. Где слыхано дома нагревать? Куда тогда человеку от жары деваться?
- Удивительная, удивительная у вас земля! - произнес Асат-хан. - Все наоборот… Мужчины у вас не рожают ли?
- Ну, нет! - сказал Афанасий. - Вот у мусульман, слыхал я, грех такой случается, что мужика вместо жены держат. У нас за это убили бы.
Внезапно на площадке стало тихо. Асат-хан еще улыбался, но лица кой у кого из думных вытянулись, глаза забегали.
"Ох, кажись, на больную мозоль я им наступил! - подумал Афанасий. Пронеси, господи!"
На счастье, послышался цокот копыт, люди в беседке неестественно оживились. Прискакал воин, посланный за сумой.
Суму кинули Афанасию.
- Покажи фирман, - холодно оказал Асат-хан.
Афанасий порылся в барахлишке, достал из-под грязного исподнего бережно завернутую в холстинку, но уже изрядно потертую грамоту московского наместника князя Александра, протянул хану.
- Вот.
Грамоту принял писец, повертел, повернул вверх ногами, озадаченно сморщился.
- Дай сюда! - раздраженно прикрикнул Асат-хан.
Но и он только пялился на бумагу, как баран на новые ворота.
- Что же здесь написано? - недовольно спросил хан. - Что это за письмо?
- Письмо славянское, уставное, - объяснил Афанасий. - А написано ко всем князьям, мурзам, ханам, бекам, чтобы мне торговать не мешали, обид не чинили. И имя мое указано: Афанасий Никитин. Вон печать стоит. А дал грамоту русский князь.
Хан медленно скомкал грамоту, бросил к ногам Никитина.
- Выдумать можно многое. Не верю тебе. Не знаю ни твоей земли, ни твоих князей и знать их не хочу. Но ты сам признался, что ты христианин. Так?
- Так.
- Ты знаешь законы страны?
- Не знаю, хан.
- Все равно. Незнание закона - не оправдание. Должен был знать. А закон говорит: каждый неверный, если он ступил на землю султаната, должен принять веру пророка. Иначе его берут в рабство и обращают в ислам силой. Ты хорошо слышал?
- Помилуй, хан…
- Молчи. Ты слишком смел и дерзок, чтоб мы захотели лишиться такого человека. Мы любим смелых людей. Вот тебе мое слово: или примешь нашу веру, получишь жеребца и тысячу золотых, или будешь обращен силой, простишься с конем и станешь моим рабом, пока кто-нибудь за тебя тысячу золотых выкупа не даст. Смелые рабы мне тоже нужны. Понял?
- Шутишь, хан… - побледнев, но еще пытаясь улыбнуться, сказал Никитин. - Кто же за меня заплатит? Нет… За что же так? Ну, нельзя торговать - отдай коня, я уйду…
- Здесь не рынок и с тобой не торгуются! - отрезал Асат-хан. - Я все сказал. Эй, уведите неверного! Коня на конюшню. А за купцом следить… Слушай, ты, христианин… Четыре дня тебе сроку на размышление. В день поминовения пророка ты дашь мне ответ. Иди!
Страшные это были дни. Казалось, не успевает солнце взойти, как уже начинает клониться к закату. И что еще страшнее - этого никто не замечает. И все - прежнее. И холмы за городом, и грязь на дворе, и житейские разговоры вокруг.
Афанасий держался. Расспрашивал о стране, обедал в обычные часы, беседовал о погоде с Хасаном. Но ясно понимал, что положение его безнадежно. За ним следят. Бежать нельзя, да и не имеет смысла. Без денег и товара в чужой стране он погибнет.