– Гордыня твоя, Жак, тебя и погубила! – толковала она кузнецу. – Возомнил себя выше Господа, над людьми потешался, козла за дьявола выдавал – вот Господь от тебя и отвернулся. А дьявол сразу углядел твою червоточину и шасть прямиком в козла или в черного – уж и не знаю в кого, может, и в обоих. Покайся, грехи отмоли, службу отслужи, кузницу святой водой от нечисти очисти – и живи, как все люди, добрым, веселым католиком!
– Да не за христианским напутствием я пришел! – забубнил из-за кружки малость оживший кузнец. – Дьявол он или человек, вы все-таки посматривайте – может, попадется. А мне, господин Шевро, свинья теперь позарез нужна!
– Ну что ты за человек, Жак! – всплеснула руками тетушка Франсуаза. – Неужто не образумишься?! То козел, то свинья – так и мудришь, так и мудришь! Воистину, горбатого могила исправит!
– Раз сарацина нет, без свиньи не обойтись! – не желая раскрывать тайн ремесла, глухо и непонятно объяснил кузнец.
Господин Шевро быстро сообразил, что это дельце можно выгодно провернуть, поэтому грозно обвел опухшими глазами кухню, погрозил всем кулаком и, прихватив флягу с кружками, сказал:
– Пойдемте, господин Смит, потолкуем спокойненько у меня!
* * *
– Какая вы, тетушка Франсуаза, смелая! – восхищенно сказала Жаккетта, когда за управляющим и кузнецом закрылась дверь. – Так хорошо с этим грубияном говорили! Всю правду ему в глаза высказали, да так складно! А господин Шевро одно заладил: "Господин Смит, да господин Смит".
– Может, для кого Кривая Нога и "господин Смит", – хмыкнула тетушка Франсуаза. – А только с той поры, как тридцать лет назад мы с ним в кустах целовались, так он для меня Жаком и остался, ирод колченогий! И тогда он надо мной не верховодил, а уж сейчас и подавно!
* * *
Через день вся округа доподлинно знала, что же произошло в кузнецовой роще: Кривая Нога давно спутался с дьяволом, который управлялся за него по хозяйству.
До поры до времени кузнец и дьявол ладили. Но Кривая Нога вошел во вкус легкой жизни, и одного рогатого ему показалось мало.
Недолго думая, он обзавелся и вторым. Да, видать, хилого сторговал, потому что принялся его наилучшей стряпней прямо с графиньского стола откармливать.
Первому черту показалось обидным, что новичка булками потчуют, он и решил поквитаться.
Дождался грозы – и давай выяснять, кто главней! Вон, когда молнии били – это черти на огненных хлыстах сражались.
Но первый силы свои не рассчитал. Второй-то на сдобе отъелся и давай его мутузить. Пришлось первому бежать.
Скользнул змеей вокруг дуба – а второй его и настигни! В дуб загнал, исхлестал и в клетку свою (для пущего позора) запер.
Сам же в преисподнюю подался – перед другими бесами хвалиться!
"А коли не верите – подите посмотрите, как черти у сарая по земле когтями скребли и дуб пополам развалили!"
Маловеров не находилось.
Желающих впустую тратить собственное здоровье и рисковать конечностями, чтобы вернуть кузнецу сбежавшую нечистую силу, тоже не нашлось.
Больше ради порядка стражники обошли замок, лениво тыкая копьями в темные углы. На кладбище никто, конечно же, не заглянул: всем известно, что никакой дьявол по доброй воле у часовни прятаться не будет. Что он, совсем чокнутый?
На всякий случай окропили жилые покои святой водой и на том успокоились.
Пусть кузнец волнуется, раз такой непорядок в хозяйстве завел. Так ему, злыдню ехидному, и надо!
Некоторые (на голову бойкие) так даже загордились чуток: в каких еще землях услышишь, что местный кузнец двух чертей дома держал, а они передрались, по лбу его треснули и удрали!
Не одну полную кружку первоклассного вина можно таким рассказом честно заработать…
Опять же уважение кругом. Особенно если небрежно упомянешь, что помогал нечистую силу искать.
И даже застукали их, голубчиков, в старом овине. Но хитрые черти начали кидать в кюре прелую солому и, пользуясь суматохой, выскочили через дыру в ветхой крыше…
Глава XIII
Важные новости разлетаются быстрее перелетных птиц.
Уже вся Гиень знала, что графини де Монпезá вот-вот покинут родные края и отправятся в дождливый Ренн.
Спеша засвидетельствовать свое почтение и пожелать счастливого путешествия, со всех концов небольшими группками опять потянулись гости.
Первыми, как обычно, нарисовались де Ришары, дю Пиллон и несколько ближних мелких дворян.
Впавшая было в тоску перед непонятным будущим, мадам Изабелла несколько воспрянула духом, и небольшое общество принялось развлекать себя, чем возможно в такое жаркое время.
Из-за этой гостевой суматохи Жаккетта никак не могла попасть в склеп, где несчастный нубиец уже третьи сутки сидел на диете из засохших булок.
* * *
Вот и сегодня: вместо того чтобы разбрестись по комнатам и спокойно подремать при закрытых окнах, общество решило предаться одному из самых прекрасных искусств – музицированию.
Расклад музыкантов вышел такой: мадам Изабелла играла через пень-колоду (что поделать, трудное детство), мадам Беатриса не отличалась ни слухом, ни голосом, шевалье дю Пиллон наизусть помнил только непристойные, разухабистые песенки, чета де Ришаров тоже особыми талантами в этой области не блистала, а уж обо всех остальных гостях и вышеперечисленного сказать было нельзя!
Поэтому все они охотно остались слушателями, предоставив молодежи показывать свое умение.
* * *
Жанна села за столик, на котором стоял маленький, отделанный перламутром и слоновой костью клавикорд. Рене расположилась рядом, с лютней в руках. И девушки приятным дуэтом (в монастыре умели вбивать в будущих дам основы хороших манер) начали концерт.
Теплый, живой тембр клавикорда и серебристое звучание лютни хорошо гармонировали с небольшими, но красиво окрашенными голосами девушек, унося слушателей в романтические дали.
Пасторали сменялись меланхоличными серенами и грустными альбами. Элегии перемежались балладами и сирвентами прошлых веков, и все присутствующие млели от удовольствия.
Камеристки примостились позади гостей, около дверей, и тоже наслаждались пением.
Все, кроме Жаккетты. Она, сидя на низеньком табурете и изобразив полное внимание, пыталась думать.
С непривычки дело шло довольно туго, но Жаккетта не сдавалась. Поняв, что упрямая голова словами думать не хочет, она заставила себя рисовать в мозгу картинки возможных событий.
* * *
Думала же Жаккетта о том, куда девать нубийца и как его кормить.
Сначала возникла довольно интересная картина: Абдулла сидит в конюшне и увлеченно жует овес и сено.
Но Жаккетта, изругав на все корки свою глупую голову, решительно ее стерла.
Вторая картина была пореалистичней: Абдулла сидит в кладовой и жует аппетитный окорок. За продуктами к праздничному ужину входят тетушка Франсуаза, повара и управляющий…
Вторая картина Жаккетте тоже не понравилась.
Картина третья перенесла нубийца в их (Жаккетты и Аньес) комнату: Абдулла сидит под Жаккеттиной кроватью и жует Жаккеттин же обед. Входит Аньес, заглядывает под кровать и падает замертво при виде сбежавшего от кузнеца дьявола. Жаккетта, плача, стоит над свежей могилой подруги…
Картина четвертая засунула несчастного нубийца в потайной ход под башней.
Жаккетта с корзинкой съестного тычется во все закоулки, напрочь забыв верную дорогу в тех лабиринтах, и в конце концов натыкается на труп истощенного, умершего от голода Абдуллы…
Бедная Жаккеттина голова так измучилась, выдавая различные ужасы, что стала трещать по всем швам.
"Да ну его! – отказалась от дальнейших раздумий Жаккетта, уставшая от видений. – Пусть сидит в склепе, чай граф его не покусает! А молиться в часовне святой Агнессе я каждый день могу, когда время есть. Кто мне запретит?"
* * *
Медленно возвращаясь в реальный мир, она услышала последний куплет элегии Ричарда Львиное Сердце, который проникновенно пела Жанна:
Напрасно помощи ищу, темницей скрытый,
Друзьями я богат, но их рука закрыта,
И без ответа жалобу свою
Пою…
Как сон, проходят дни. Уходят в вечность годы…
Но разве некогда, во дни былой свободы,
Повсюду, где к войне лишь кликнуть клич могу,
В Анжу, Нормандии, на готском берегу,
Могли ли вы найти смиренного вассала,
Кому б моя рука в защите отказала?
А я покинут!.. В мрачной тесноте тюрьмы
Я видел, как прошли две грустные зимы,
Моля о помощи друзей, темницей скрытый…
Друзьями я богат, но их рука закрыта,
И без ответа жалобу свою
Пою…
– Вот-вот! – тихонько пробурчала Жаккетта, совсем забыв, где находится. – Друзей полна коробка, а поди монетку выпроси! Сидит, бедолага, и поет с горя. Холодный и голодный – только петь и остается…
Сидевшие впереди господа услышали ее резюме и чуть не покатились со смеху, смазав торжественный финал.