- Я понимаю, война неизбежна, она приближается, как циклон, но эта неопределенность отношений наших стран с Россией может тянуться еще долго. Каким же образом мы сможем помешать "Авроре" поднять паруса и уйти к своим берегам?
Прайс пожевал губами и нахмурил густые брови:
- Всеми средствами.
Делая вид, что не замечает раздраженного вида Прайса, и желая от всей души, чтобы этот надменный англичанин высказал свои затаенные мысли без недомолвок, де-Пуант, слегка улыбнувшись, сказал:
- Обстоятельства иногда бывают сильнее наших самых пламенных желаний. Насколько мне известно, русский фрегат сейчас ремонтируется, пополняет запасы продовольствия. А когда все это будет сделано, русские, без сомнения, долго мешкать не будут - они поднимут паруса и уйдут… просто уйдут!
- А мы захватим "Аврору"! - резко сказал Прайс.
- До объявления войны?
- Если нужно будет - до объявления.
Грубая простота и обнаженность этого ответа смутили и даже испугали осторожного французского адмирала. Свидетель многих политических переворотов во Франции, он хорошо знал, как изменчивы бывают в его стране оценки тех или иных поступков людей. То, что сейчас будет воспринято в высших сферах благосклонно, при изменении политики государства может быть строго осуждено. Не лучше ли быть простым исполнителем чужой воли и не проявлять инициативы!
Все эти мысли промелькнули в голове де-Пуанта, пока он делал вид, что наслаждается ароматом сигары.
- Но это противно законам международного права, - заметил он.
Теперь, в свою очередь, усмехнулся английский адмирал. Внутренние колебания были совершенно чужды ему. Прайс был уверен в незыблемости своей империи, в правильности ее политики. Свои действия он рассматривал как разумные и естественные. Так, по его мнению, должен был бы поступить всякий другой английский офицер.
Желая, очевидно, рассеять нелепые, на его взгляд, сомнения своего собеседника, Прайс сухо сказал:
- Военные корабли Англии и Франции направляются на Дальний Восток не ради прогулки. В самом недалеком будущем нам предстоит уничтожить весь тихоокеанский флот русских. Это вы знаете не хуже меня… Можем ли мы в такой момент считаться с международным правом и не захватить русский фрегат, который сам лезет нам в руки!
Произнеся еще две-три незначительные фразы, де-Пуант стал прощаться, не без злого умысла оставляя вопрос об "Авроре" незавершенным. Он понимал, что Прайс, так или иначе, от своего не отступится, этот бульдог свое возьмет. Ну и пусть!..
Де-Пуант откланялся. Прайс проводил его до трапа. Когда шлюпка отплыла, он приказал матросу прислать к нему офицера Паркера. Тот вскоре явился в каюту адмирала.
- Надеюсь, вам известно, зачем вы приписаны к моей эскадре? - сухо спросил его Прайс.
- Да, сэр, - почтительно ответил Паркер.
- Вас рекомендовали как лучшего знатока тихоокеанского побережья России и особенно Камчатки.
- Да, сэр. Я в свое время был на Камчатке со специальным поручением. У меня там налажены связи, есть надежные люди.
- Великолепно! - воскликнул Прайс. - Но где же тогда новейшие сведения о Камчатке, о русском флоте на Тихом океане? Почему вы подсовываете мне старые данные?
Адмирал взял со стола какую-то бумажку, помахал ею перед носом Паркера.
- Но дальность расстояния, сэр… Сведения идут очень медленно…
- Что вы мне твердите о расстояниях! - недовольно перебил его Прайс. - Для разведки флота его королевского величества не должно быть преград.
- Вполне с вами согласен, сэр! - Паркер почтительно склонил голову.
- Вы познакомились с русскими офицерами с "Авроры"? - спросил адмирал.
- Да, сэр. Но русские очень сдержанны. Вероятно, до них дошли уже сведения о готовящейся войне, и они держатся настороже.
- Постарайтесь сойтись с ними поближе.
- Я сделаю все возможное, сэр.
- Не собираюсь вас учить, вы не новичок в этом деле, - проговорил Прайс. - Делайте, что вам угодно, но я должен иметь полное представление о Камчатке и Петропавловске. Кроме того, вы обязаны знать все, что делается на русском фрегате. Мне должно быть точно известно, когда корабль будет готов к отплытию.
- Понимаю, сэр! "Аврора" не должна быть готова…
Прайс не любил, когда кто-либо отгадывал его тайные желания и помыслы, и он недовольно поморщился:
- Вам надлежит пока только знать и предупреждать.
- Слушаюсь, сэр.
- Когда настанет время действовать, я скажу вам сам.
- Понимаю, сэр.
Объяснив Паркеру все, что от него требуется, Прайс отпустил его и долго стоял у открытого иллюминатора, смотря на спокойные, величавые волны океана. Они шли одна за другой бесконечной чередой.
Глава 5
Николай Оболенский уже несколько дней жил на берегу и неутомимо разъезжал вместе с Чайкиным и Сунцовым по окрестным селениям, закупая скот для фрегата. Чтобы не возбуждать подозрения англо-французской эскадры, закупки делались подальше от порта, ночью подвозились к берегу, грузились в шлюпки и осторожно переправлялись на "Аврору".
В эти хлопотливые, напряженные дни Николай Оболенский близко сошелся со своими двумя помощниками-матросами. Их житейская сметка и опытность оказывали ему неоценимую услугу в переговорах с местными крестьянами. Хотя матросы, как и лейтенант, не знали перуанского языка, но при помощи жестов, мимики, каких-то смешанных слов они умели очень быстро и ловко обо всем договориться с местными жителями.
Чайкин со всеми крестьянами разговаривал так, точно все они были его земляками: улыбался, подмаргивал, брал за руку, хлопал по плечу.
Проходя мимо тучных маисовых полей, видя нагулянный, сытый скот, он крякал и потирал грудь, точно после доброй порций спирта:
- Эх и благодатная же земля! Только бы жить да жить!
- А ты на людей посмотри, что в поле работают, - отозвался Сунцов. - Кожа да кости… Маются от мала до велика, как на барщине, света божьего не видят… Значит, и здесь бедным людям земля не родная мать, а злая мачеха.
- И я тоже говорю, - соглашался с ним Чайкин: - земля богатая, а народ бедствует. Куда оно, все добро-то, девается?
Он искоса посмотрел на Оболенского - слушает ли тот. Николай слушал, но виду не подавал. Матросы помолчали. Неожиданно Сунцов спросил лейтенанта:
- Ваше благородие, слух у нас ходит, будто брат ваш в Сибири страдает.
Оболенский вздрогнул:
- А ты откуда знаешь?
- Вы не сумневайтесь, ваше благородие! Это я так, хотел правду узнать. Много я об том думал - почему люди благородного звания в Сибирь попадают, за что они муки принимают?
Оболенский, собираясь с мыслями, ответил не сразу.
- Брат мой честный и смелый человек, - наконец проговорил он. - Душа его болела за народное благо… Любил я его! - Николай отвернулся.
- Ваше благородие, - встревоженно зашептал Сунцов, - вы уж крепитесь! Мы ж понимаем… За такого человека у каждого сердце болит.
- Эх ты, неугомонный! - покосился Чайкин на Сунцова. - Пристал, как разбойник с ножом к сердцу, рассердил лейтенанта!
И, желая отвлечь Оболенского от невеселых мыслей, он рассудительно заговорил о хозяйственных делах:
- Ваше благородие, тут один крестьянин по сходной цене двух бычков продает. Закупить бы.
Оболенский недоуменно посмотрел на матроса. У Чайкина был бесстрастный вид, так не вяжущийся с его проницательными глазами, в которых светилась дружеская почтительная любовь и забота.
- Бычки добрые, сгодятся…
И Оболенский понял намерение матроса.
- Обязательно надо купить! - сказал он оживляясь. - Пойдемте!
Минуя стороной город, матросы пригнали бычков к пустынной тихой бухточке, заслоненной от любопытных глаз высокой скалой.
Вместо баркаса на этот раз у берега их поджидала шлюпка. Николай не знал, на что решиться: оставлять бычков на берегу до рассвета нельзя - могут заметить; переправлять на шлюпке, которая едва вмещает шесть человек, - опасно.
- Ваше благородие, - заметил затруднение лейтенанта Чайкин, - а бычков-то можно доставить.
- Как, на шлюпке?
- На шлюпке.
Николай с досадой отмахнулся.
- А вы… того… послушайте, что я скажу, - не отставал Чайкин. - Мы их привяжем, бычков-то, по сторонам шлюпки - они сами и поплывут.
Иного выхода не было, и, подумав, Оболенский согласился.
Бычков привязали к шлюпке, морды их вздернули кверху, и, сопровождаемый этим необычным эскортом, Оболенский благополучно добрался до фрегата.
Офицеры встретили его веселыми шутками: "Оболенский прибыл с двумя адъютантами". Эти шутки не обижали Николая, он видел, что капитан Изыльметьев доволен его распорядительностью и энергией.
Закупки продовольствия близились к концу. Однажды, отправив на фрегат очередную партию провизии, Николай Оболенский с матросами шли через пыльное перуанское селение. Крестьяне при встрече узнавали их и низко кланялись.
Вдруг громкий женский крик привлек внимание Оболенского. Кричали в стороне от дороги, во дворе одного из глинобитных домиков.
Оболенский остановился. Крик все усиливался. Теперь ему вторили еще два голоса - пронзительные, умоляющие, по-видимому детские.
Оболенский посмотрел на матросов.
- Видать, несчастье какое, - прислушался к крикам Чайкин. - Дозвольте посмотреть?
Оболенский ничего не ответил и бросился на крик. Высокий сухощавый человек в костюме английского офицера гибкой бамбуковой палкой избивал пожилого перуанского крестьянина, который недавно продал им бычков.