Степанцов Вадим Юрьевич - Орден куртуазных маньеристов (Сборник) стр 17.

Шрифт
Фон

Повесилась гордая Соня,
из моря исчезла кефаль,
сгорело кафе "У Фанкони",
закрылся "Гамбринус", а жаль.

Одесса вернулась к Рассее,
мулаты уехали вон,
а с ними - хохлы и евреи -
на судне "Иосиф Кобзон".

Но судно тотчас утонуло,
одни лишь евреи спаслись.
И с ними Россия скакнула
в веков запредельную высь.

Ода главной тайне

Песнь о вещей златовласке я начну пером упрямым,
слогом выспренно-угрюмым и загадочным слегка.
В белоснежной полумаске, взглядом диким и стеклянным
я упрусь в центр мирозданья, где лежит твоя рука.

Ты спросонья не успела ни одеться, ни укрыться,
потому-то тайну эту защищаешь лишь рукой.
Но, твоё увидя тело, я способен лишь молиться -
не отказывай поэту, взору главное открой.

Пусть от моего дыханья чуть заметно пальцы дрогнут
и немножко приоткроют в зыбкий космос зябкий вход.
Вместо "здравствуй" "до свиданья" я скажу - и в сладкий омут
попытаюсь погрузиться и отправиться в полёт.

Пусть завертится юлою гибкий розовый разведчик,
все изгибы и рельефы пусть исследует сперва,
а потом, скрестивши руки, я возьму себя за плечи
и скукожусь, как опёнок, стану ниже, чем трава.

И войду под своды входа в тёмно-пурпурные бездны,
где струится мёд, и херес, и цветочная вода.
Всеблагая Мать-Природа! Только здесь ты мне любезна,
только здесь я пожелал бы поселиться навсегда.

Обращение к людям

Когда тебе уже семнадцать
и некому тебя обнять,
и не с кем в губы целоваться
и время ласками занять,

ты куртуазных маньеристов
прижми к груди толстенный том,
от их стихов струи игристой,
упившись, ляжешь ты пластом,

задравши к небу руки-ноги,
ты будешь хитро хохотать,
и сексуальные тревоги
не будут грудь твою топтать.

Когда тебе давно за тридцать
и ты нерезв и туп, как пень,
когда не то, чтобы влюбиться,
а даже громко пёрнуть лень,

ты маньеристов куртуазных,
чайку попивши, полистай:
от их безумств и рифм алмазных
чистейшим ромом станет чай.

За противоположным полом
гоняться будешь ты, как стриж,
и разлохмаченным и голым
к ментам в кутузку угодишь.

О пользе классики

Невероятная удача! Невероятнейший успех!
Лежу с красоткою на даче в плену Эротовых утех.
А ведь какую недотрогу я поначалу в ней нашёл!
Погладил ей украдкой ногу, когда впервые подошёл -
и получил по лбу мешалкой, и сам хотел меж глаз влепить,
но взгляд растерянный и жалкий сумел мой пыл остановить.
"Видать, девчонка непростая", - подумал я, погладив лоб.
"Пойду-ка, книжку полистаю, о том, как Пушкин девок ... "
Листал я "Донжуанский список", стремясь подсказку там найти,
и за два дня как палка высох - так автор сбил меня с пути,
но даже чахленькой порнушки я в книжке встретить не сумел.
Да, Александр Сергеич Пушкин не всех имел, кого хотел...
Гремите громы! Бубны бейте! Мурлычьте кошечки "мур-мур"!
Играет на волшебной флейте ополоумевший Амур!
Вчера Лариса молодая на дачу к матушке моей
явилась, глазками играя, и я сумел потрафить ей.
Все началось с конфет и чая, когда же матушка ушла,
я стал, красотку величая, вещать про давние дела:
как Пушкин вел себя в Тригорском, как в Кишинёве он шалил,
как он гречанкам гладил шёрстку, как светских дамочек валил.
Собрал все были-небылицы, развёл игривый политес,
смотрю: стыдливость у девицы перерастает в интерес.
Прочел ей "Ножки, где вы, ножки?", её за щиколотку взяв,
и задрожало сердце крошки, и вот лежу я c ней, как граф.
Мурлычут кошки, ветер свищет, и койка гнётся и скрипит,
на окна дождик жидко дрищет, и классик в гробе мирно спит.

Ночь над Помпеями

Вспышки молний пронзали свинцовую чёрную мглу,
зловеще кричала сова на плече колдуна,
и священные голуби лапками рыли золу,
и с пронзительным рёвом кидалась на скалы волна.

И под сводами грота светильник пылал смоляной,
и, закрывшись плащом, как ребёнок, я горько рыдал.
О прекрасная Цинтия, ты не со мной, не со мной!
Ненавистный Плутон, ты её у меня отобрал!

...Я стоял как во сне у предместий цветущих Помпей.
Раскаленная магма ещё не успела остыть.
Я примчался из Рима к возлюбленной дивной моей,
без объятий которой - я знаю - мне незачем жить.

Провалился в Эреб изобильный и радостный град.
Там где стогны шумели и рукоплескал Одеон,
я услышал глухой отвратительный смех Форкиад,
крик голодной Эмпузы и гарпий встревоженных стон.

И когда я увидел твои золотые глаза,
восходящие над обратившейся в хаос землей,
понял я, что Гимен нас друг с другом навеки связал,
что к летейским полям я последую вместе с тобой...

Сердце мечется, словно ошпаренный заяц в мешке,
из разорванных туч выпал глаз сиротливой звезды,
маг мешает похлёбку в своем ритуальном горшке,
блики пламени пляшут на клочьях его бороды.

Скоро лёгкие ноги Авроры коснутся земли,
и в подземное царство умчится коварный Плутон.
Я рванусь вслед за ним и, как Цезарь, сожгу корабли,
переплыв на щите огнеструйный поток Флегетон.

Ноктюрн

Как хорошо, что вас зовут Наташа,
как хорошо, что вам семнадцать лет,
как хорошо, что всё семейство ваше
сегодня укатило на балет.

Я постучался. Сонная служанка
открыла - и ушла с бой-фрэндом в бар.
На вас была прелестная пижамка,
когда я к вам ввалился в будуар.

О, как легко она с вас соскользнула,
как весело зарозовела грудь!
Предчувствие меня не обмануло,
вы оказались девочкой чуть-чуть.

Чуть-чуть смущенья, пара капель крови,
и лёгкий вскрик, и серые глаза,
глядящие на мир, как будто внове
его вам добрый папа показал.

Но я отнюдь не добренький папаша,
я контролёр, пробивший вам билет.

Как хорошо, что вас зовут Наташа,
как хорошо, что вам семнадцать лет.

Ногти

Я однажды прочёл в страноведческой книжке,
что калмык, чтоб беду не навлечь на свой кров,
не бросает в степи ногти, после острижки,
а под юртой их прячет от глупых коров.

Коль бурёнушка съест человеческий ноготь,
бес вселяется в смирную душу её,
ни погладить её, ни за вымя потрогать -
не скотина, а просто лесное зверьё.

В общем, есть у калмыков такая примета.
Но не зря на Руси девку тёлкой зовут.
Ты меня, богача, знаменитость, эстета,
затоптала копытами за пять минут.

Что с тобою случилось, любимая, право?
Ты мычишь и чураешься прежних затей,
мутен взор, как колодец, где бродит отрава.
Ты, наверное, просто объелась ногтей.

Попытался к груди я твоей прикоснуться -
ты вскочила, как будто поднёс я утюг.
Это ж надо, с принцессой заснуть, и проснуться -
с глупой тёлкой, ногтей обожравшейся вдруг.

Что с тобой происходит, моя дорогая?
Нет моей в том вины. Чёрт меня подери!
Не от слов и поступков моих ты другая -
это ногти скребутся в тебе изнутри,

Словно тысячи маленьких гнойных вампиров
изнутри раздирают твой кожный покров...
Не творите себе из бабёнок кумиров,
не творите кумиров себе из коров!

Кто б ты ни был - индус, иль еврейский вельможа,
иль опухший от водки сибирский мужик -
чаще тёлке стучи по рогам и по роже,
и от юрты гони её прочь, как калмык.

Новогоднее

Опять идет фигня про Ипполита,
опять страна встречает Новый Год.
И, сидя у разбитого корыта,
уперся в телек радостно народ.

Опять Мягков проспится, протрезвеет,
Сожрет у Варьки Брыльской весь салат,
А Ипполит от горя поседеет -
все счастливы, никто не виноват.

Но что за бред! Прошло уже полфильма -
вернулся в доску пьяный Ипполит
и не полез в пальто под душ умильно,
а Варьке дать по репе норовит.

"Что, с москалями спуталась, паскуда!
Так значит вот она, твоя любовь!
А ну-ка, отвечай скорей, Иуда,
где мой салат, где рыба и морковь?!"

Схватил её за шкирку и за юбку
и вышиб Варькой стёклышки в окне -
и ветер подхватил её, голубку,
и распластал, как жабу, по стене.

Мягкову врезал вазой по затылку,
Засунул гада рылом в унитаз,
Свирепо отрыгнул, достал бутылку
и горлышком воткнул подонку в глаз.

Хохлы, российцы, балты, казахстанцы
едва с ума от горя не сошли,
но тут Филипп Киркоров врезал танцы
и Пугачиха спела "Ай-люли".

Дельфин с русалкой, Саша и Лолита
устроили в эфире свальный грех -
и люди позабыли Ипполита,
который удивил сегодня всех.

Один лишь я задумался и понял,
Что Ипполит взорвался неспроста,
что зло не просто в силе, а в законе,
и что мертвы добро и красота,

Что киборги в обличье Дед Морозов
устроили облаву на людей,
и мальчик Новый Год, щекаст и розов -
наш главный враг, убийца и злодей.

Нижний Новгород ("Das Кapital")

Я худ и строен, как учитель танцев,
мой ус достиг полутора аршин,
мой лик сияющ, маслянист и глянцев,
а нос завернут вверх, что твой кувшин.

Когда иду по ярмарке я браво,
ломает картузы торговый люд,
а я смотрю налево и направо:
что там за дрянь купчишки продают.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке