* * *
Я убежала в свой любимый уголок.
На южной стороне леса пышно сплелись кронами два шоколадных дерева. Темно-зеленые листья осыпались прахом под ногами, ароматом цветов пропитались голые ветви и шершавая кора. О брошенном гнезде синепера никто из моих сородичей не знал.
Я взобралась вверх по стволу и уселась в удобную развилку между ветвей. Это гнездо я нашла в прошлом году. Большой синепер сплел его из гибких ветвей и укрыл дно голубым пухом и лепестками орхидей.
Крупные синеперы в наших краях давно перевелись. Никто не помнит этих удивительных птиц. Лишь по обнаруженным перьям можно представить насколько они были красивы.
В гнезде можно было калачиком свернуться на дне. Стволы качались и баюкали, густые ветви усмиряли зной. Ни один человек не догадался бы меня здесь искать.
Верещи от ярости и топай ногами, Жабий жрец, проклинай мои синие косы и красоту. И ты, Крученая Губа, ищи, сколько хочешь, бегай по чужим домам, заглядывай под кровати и кричи: "Рабыня сбежала! К ноге надо было жернов прицепить!"
Сойдите с ума. Не вернусь. Я вытащила из-за пояса любимую трубку. Мамину. Из тайного сундучка. Я набила ее размятыми стручками маккао и с удовольствием затянулась горячим дымком.
Закрыла глаза… поперхнулась… О, маккао, исцели сердце, усыпи навсегда… Разве я виновата? Люди глупы с рождения, но они еще больше глупеют, когда собираются в стаи.
Незаметно я заснула… Погрузилась во тьму…
Мир вокруг меня или ад?
* * *
О, боже… Я все-таки вывалилась из гнезда, и Жабий жрец, поймав летящее тело, схватил за плечи и развернул лицом к себе. Чудовищные обвинения разорвали сердце.
- Глаза Кецалькоатля не позволят скрыться. Пришла пора. Собирайся. Ты узнаешь, что делают с теми, кто нарушил табу. Не вырывайся. Усмири гордость. На скале Виноватых Женщин мы останемся наедине, и ты познаешь тайны, скрытые от разума человека. Страдание - душа богов. Твой плач усладит сердце Пернатого Змея долгим блужданием по лабиринту боли.
Он связал руки и привел на скалу Виноватых Женщин.
Там не было костей, их давно растащили грифы, лишь ветер гонял между камней охапки волос, переплетенные сухими цветами и перьями. Длинные ленты выцвели на солнце и тянулись, трепеща, в небо, словно пытались улететь.
"Что сделает со мной бог? Раздробит мои кости? Выклюет глаза? Или вырвет когтями сердце? А может быть, высосет мозг?"
Палач сказал:
"Когда Кецаткоатль прикоснется губами к губам, ваши души сольются и познают единство. Соединится низкое и высокое. Горькое и сладкое. Искупление и грех. Они смешаются, как серая земля с асбестом".
"И грянет взрыв?"
"Взрыв не убьет тебя. Лишь распалит. Ты ослепнешь. Превратишься в белую глину для моих рук".
"Ты тоже бог?"
"Я мастер музыки, которую любит скала Виноватых Женщин. Я буду долго играть. А потом размозжу хребет с одного раза - не успеешь крикнуть, увидишь собственные кости".
Жабий жрец поднял топор, на острие которого красовалась выточенное сердце кетсаля, и сказал:
"Бог - страдание. Накорми страхом, и он улыбнется людям".
Громко хрустнули позвонки, оборвался столб мозга. Умерли руки и ноги, пальцы впились в каменную пыль. Хруст костей отделил боль от разума.
Брызги крови жадно выпил песок.
Топор упал.
Зрачки отразили зрачки. Лицо жреца закрыло небо.
Мысли заговорили без слов:
"Ты не напугана. В глазах нет боли. Я жду. Безумствуй, требуй, умоляй!"
"Обратной дороги нет - вот моя боль. Остального не боюсь".
"Боги ждут слез".
"Не дождутся. Лучше убей!"
"Пернатый Змей молчит. Накорми бога".
"Чем?"
"Человеческий страх - сладчайшее из яств".
"Я отравлю его насмерть".
"Нам нужен дождь. Моли о нем. Кричи. Страдай!"
Жабий жрец повесил ритуальный топор на пояс, с лезвия скатилась тяжелая капля.
Кровь. Чья кровь?
Тень синих перьев скользнула по бесчувственному телу, даруя прохладу пересохшим губам.
"Что сделал ты со мной?"
"То, что никто не посмел".
Жрец наклонился к лицу, язык вывалился из норы, обрамленной гнилыми зубами. Он облизал соль с моих щек и лба.
"Ни слезинки не нашел".
"Уйди!"
"Так говорят все женщины. Ты не разжалобишь меня".
Мерзкие пальцы поползли по груди, сорвали пояс, коснулись бедер.
"Я жаждал ввести тебя в дом женой".
Еще одна тяжелая багровая капля зашипела на раскаленном песке.
Жрец поднялся. Черный вопль, расколовший небо, смел грязную тень прочь, обратив ее крестиком улетающего грифа над головой. Я осталась одна.
Зрачки глядели на солнце, огонь расплавлял дно глаз. Ослепнуть - лучшая награда перед встречей с жестоким богом.
Он должен прийти. Он не спешил. Я высыхала от жажды, как змея на раскаленном песке.
Я ждала.
Час. Два. Три.
Солнце уже скрылось за скалой Виноватых Женщин, а бог не появлялся.
Тени острых вершин удлинились и заслонили раскаленное тело от пекла. Юркая ящерка промелькнула и скрылась в камнях, гриф снизил круги, и тень широких крыльев освежила лицо.
Кто-то задел веки - я открыла глаза.
Маленькая игуана испуганно отпрянула от лица. Чешуйки на боках блеснули ослепительным изумрудом.
Я вспомнила эту маленькую ящерицу.
Храбрый Лис ловил малюток голыми руками и насаживал на острые ветки. Ящерки медленно коптились в дыме костра, их сок стекал на угли. Юноша, запрокинув лицо, слизывал летящие масляные капли, и с хрустом перемалывал зубами вяленые хвосты:
- Мое тело станет таким же выносливым, живучим и ловким, как тело игуаны, - хвалился он. - Но и о твоем теле надо позаботиться. Эту, самую жирную ящерицу, я приготовлю для тебя. Вырастешь - будешь быстрой и плодовитой, как игуана.
Вытащив добычу из мешка, он удивился:
"Погляди. У ящерицы синие глаза".
"Отпусти ее. У мамы такие глаза. И у меня. У нас одна кровь".
"Смеешься! Человек не родня игуанам".
"А вот и родня!" - я вытряхнула мешок, и стайка пленниц скрылась в камнях.
"Это глупо, - сказал Храбрый Лис. - Все равно их поймают братья".
"Не поймают. Игуаны умные. Им хватит одного урока, чтобы впредь вам не попадаться".
* * *
Маленькая игуана снова коснулась моего лба.
Пусть бы она вонзила зубы в глаза, пусть бы прокусила жилы. Я устала умирать. Тело покрылось волдырями. Солнечные лучи прожарили его до костей. Острые грани песчинок сверкали, как маленькие стрелы, и горели острее граней алмаза, ярче золы из костра.
Снова быстрая тень разбудила меня.
Игуана была не одна. На моих плечах и груди сидела целая стайка ящериц, и все, не мигая, наблюдали за мной.
Игуана замирает на месте, когда чего-то боится. Мелкие ящерки опасаются любого шороха, страшатся собственной тени. Шевельнусь - и малютки вмиг исчезнут, превратятся в высохшие корешки. А некоторые могут стать прозрачными, как кусок хрусталя.
Я открыла глаза.
Игуана приблизилась и показалась мне величиной с дракона. Ее спина закрыла горизонт, в каждой чешуйке отразились мои испуганные глаза. Ресницы дрожали, к губам прилипли раскаленные песчинки.
Чего я боюсь? Кого? Самое страшное осталось позади.
Мы с игуаной встретились взглядами.
Она сидела так близко, что ухо уловило скрежет бронзовой чешуи. Зеркальные пластинки скрипели, задевая друг друга. Зубчатый хребет закрыл очертания гор. Быстрый раздвоенный язычок показался из пасти и коснулся моих зрачков.
Она уже не боялась, нет.
Это могло означать лишь одно. Я умерла.
…Я проснулась.
- 4 -
Храбрый Лис вернулся к вечеру второго дня.
Процессия сопровождалась стонами и воем связанных пленников.
Они сбились в кучу. Распухшие языки женщин, нанизанные на окровавленный жгут, до корней вывалились на радость древесным пиявкам. Пленницы мычали, взывая к милости богов, махали руками, указывая на небо, а взгляды жалобно скользили по лицам собравшихся воинов.
Половые члены плененных мужчин тоже были связаны общим узлом. По ногам струилась кровь. Омельгоны шли осторожным шагом, страшась споткнуться. По сбитым в лохмотья ступням было видно, что путь лежал не по проторенной дороге, а напрямик, по лезвиям скал и зарослям кактуса. Храбрый Лис спешил. Очень спешил.
Мои глаза не нашли в толпе встречающих Насмешника Оцелота и Веселого Кенара.
Несокрушимый Вождь поднял руку, требуя тишины:
- Храбрый Лис выполнил наказ жреца. Он привел четырех женщин и четырех мужчин племени омельгонов.
Жабий жрец качнул черными перьями над головой:
- Да, он привел. Но где остальные храбрецы?
- Вас было трое, - взгляд вождя не предвещал доброго, - Где твои товарищи?
- Насмешник Оцелот и Задира Кенар никогда не узнают, что такое старость, - сказал Храбрый Лис. Он посыпал голову пеплом костра и склонил голову перед вождем, передавая на вечное хранение боевые топоры товарищей.
- Они погибли! - кто-то крикнул, и к небу взвился женский плач.
- О, сыновья! Слишком рано вы покинули матерей!
- Столько лет упивались глаза вашей статью, а сердца ликовали от гордости за храбрецов!
- Их больше неееет! - полетело печальное эхо в провалы сердец.
- Почему ты не погиб? - сурово посмотрел на Храброго Лиса Несокрушимый. Разве ты менее храбр? Или прятался за спины старших воинов?