– Но, мадонна… – кастелян не договорил, на его глазах выступили слезы.
– Довольно, Марио, если ты любишь меня. Делай, что тебе велено. Меня ты не переубедишь.
И решимость ее тона положила конец возражениям Марио. Она была госпожой, он – слугой, почти что рабом, а потому от него ждали беспрекословного повиновения. Так что с тяжелым сердцем кастелян отправился выполнять распоряжение монны Фульвии, а та попыталась заснуть, чтобы набраться сил перед завтрашним днем.
Утром, бледная, но спокойная, она вышла к столу, чтобы позавтракать со своим женихом.
Старый граф остался в своих покоях. Стоика из него не вышло. Он не смог заставить себя вновь сесть за один стол с таким ничтожеством, как Панталеоне. Не желал он становиться и свидетелем того унижения, на которое согласилась пойти его дочь. Ибо, сколь важной ни казалась цель, его, пусть и Орсини, но еще и философа, ужасали средства, выбранные для ее достижения. И своей полной пассивностью Альмерико показывал, что не приемлет их. Справедливости ради надо отметить, что едва ли он проявил подобное безразличие, если б знал о всех подробностях плана Фульвии. Но она поделилась с ним лишь очень немногим.
Панталеоне, с одной стороны, не мог скрыть восторга от столь внезапно привалившего к нему счастья, а с другой, все-таки продолжал опасаться, а нет ли тут какого подвоха. И двойственность его положения, несомненно, чувствовалась, когда утром он предстал перед мадонной Фульвией. От присущей ему самоуверенности осталась разве что самая малость.
Размашистым шагом направился он к ней, да только не казался он хозяином положения, как бывает в тех случаях, когда мужчина подходит к женщине, согласившейся стать его женой. Смиренно склонился над ее рукой, прижал к губам. От поцелуя монна Фульвия не испытала ничего, кроме отвращения.
Они сели за стол, прислуживал им в то утро один Марио, лицо которого обратилось в каменную маску. Не было даже Рафаэля, шутки которого пришлись бы весьма кстати.
Панталеоне спросил о нем мадонну Фульвию, чтобы хоть как-то разогнать гнетущую тишину. И получил ответ, что мальчику нездоровится, а потому ему было дозволено остаться в постели. Правда же заключалась в том, что Рафаэль вернулся полчаса тому назад из поездки в Читта делла Пьеве, где и вручил адресату письмо мадонны.
Поднявшись из-за стола, они сразу же тронулись в путь. Сопровождали их десять солдат Панталеоне и Марио, на чем настояла монна Фульвия. Панталеоне не любил молчаливого кастеляна, не доверял ему, а потому с радостью оставил бы его в замке. Однако пришел к выводу, что нет нужды обострять отношения с мадонной, во всяком случае до того момента, как священник объявит их мужем и женой.
Скакали они быстро, в холодных лучах январского солнца, и по мере приближения к Читта делла Пьеве настроение Панталеоне улучшалось, последние страхи улетучивались. Разве не согласилась она стать его женой? Разве не едут они под охраной его солдат? Так что и дукаты, и все остальное будут принадлежать ему. И сомневаться в этом – все равно что не верить в завтрашний восход солнца. Возросшая уверенность привела к тому, что Панталеоне начал расточать комплименты своей невесте, но встретил столь холодную реакцию, что даже обиделся и прямо заявил монне Фульвии, что не след так обращаться с будущим мужем. На это она напомнила Панталеоне, что ни о каких чувствах не может быть и речи, а их бракосочетание – не более чем деловая сделка.
Слова эти охладили его пыл, он надулся и какое-то время ехал, глядя прямо перед собой, с сошедшимися у переносицы бровями. Однако перспектива скорого богатства не позволила ему загрустить надолго и всерьез. Не беда, что сейчас она – ледышка. Он знает, как зажечь женщину. Благо, по этой части ему есть чем похвалиться. А если она и устоит перед его пылом, тоже невелика потеря. На ее дукаты он найдет и утешение, и нежность.
Они поднялись на покатый холм и с его вершины увидели красные крыши Читта делла Пьеве, от которого их отделяли всего лишь две лиги. До полудня оставался еще час, а потому, продолжая путь с той же скоростью, они прибыли бы в город раньше срока, намеченного монной Фульвией. Она, сославшись на усталость от долгой поездки, и действительно, верхом ей приходилось ездить нечасто, попросила чуть сбавить ход. В результате, едва они миновали ворота, как колокола кафедрального собора отбили поддень.
Глава 7
Армия герцога расположилась лагерем с восточной стороны города, а потому мессер Панталеоне не имел ни малейшего представления о том, что в Читта делла Пьеве его поджидает сам Чезаре Борджа, до той минуты, пока они не оказались на главной улице, где по одному и группами ходили солдаты, говорящие на всех диалектах Средней Италии. В Пьевано Панталеоне играл роль беглеца, затворника, так что, естественно, не мог знать, где находится Чезаре Борджа. От сознания того, что он может предстать перед очами герцога, Панталеоне прошиб холодный пот. Ибо, учитывая известные читателю обстоятельства, он бы скорее предпочел встретиться с дьяволом, но не с Борджа.
Панталеоне рывком натянул поводья, подозрительно глянул на мадонну Фульвию, ибо интуиция подсказывала ему, что та расставила ловушку, в которую он и угодил. В голове мелькнула мысль, подсказанная его жизненным опытом, что нельзя доверять худым женщинам. Худоба свидетельствовала о недостатке женственности, а женщина без женственности на поверку обычно оказывалась хуже самого Сатаны.
– С вашего дозволения, мадонна, мы поищем священника в другом месте, – пробурчал Панталеоне.
– Это еще почему? – спросила мадонна Фульвия.
– Потому что такова моя воля, – последовал резкий ответ.
Девушка холодно улыбнулась, спокойная, уверенная в себе.
– Вам еще рано требовать от меня беспрекословного послушания, а если вы будете слишком настойчивы, такого вообще может не случиться. Ибо я выйду за вас замуж только в Читта делла Пьеве и более нигде.
Панталеоне рассвирепел.
– Клянусь всеми ангелами! – и выложил то, что накопилось у него на душе. – Мне еще не встречалась худая женщина, которая не стремилась бы обвести мужчину вокруг пальца. Говорите, что вы задумали?
Но ответить мадонна Фульвия не успела, так как Панталеоне окликнули хриплым голосом, и, повернувшись, он увидел направляющегося к нему смуглолицего, одноглазого, затянутого в кожу Таддео делла Вольпе, капитана армии Борджа.
– С возвращением, дорогой Панталеоне, – делла Вольпе широко улыбнулся. – Герцог только вчера вспоминал о вас, гадая, как там ваши успехи.
– Правда? – вырвалось у Панталеоне. Мысленно же он клял так некстати появившегося делла Вольпе, ибо теперь не мог уехать из города, не представ перед герцогом.
А тот с интересом оглядел мадонну Фульвию.
– Это тот пленник, за которым вас послали? – в вопросе явно слышалась насмешка. – Но я вас задерживаю. Вы же спешите к герцогу. Я пойду с вами.
Что мог поделать Панталеоне, кроме как продолжить свой путь, хотя внутренний голос и подсказывал ему, что надо разворачивать лошадь и скакать куда глаза глядят. Не мог он в присутствии делла Вольпе задать мадонне Фульвии интересующие его вопросы.
Несколько минут спустя они выехали на площадь перед кафедральным собором, и Панталеоне, похолодев от страха, увидел герцога, поджидающего его в окружении придворных. Тут же стояли и солдаты под знаменем с изображением красного быка – герба Борджа.
Панталеоне понял, что западня захлопнулась. И заманила его в ловушку эта хрупкая девушка, а ему не хватило силы воли даже в последний момент вырваться из нее. И пока он перебирал поводья, мадонна Фульвия пришпорила лошадь и вырвалась вперед.
– Справедливости! – воскликнула она, подняв над головой какой-то предмет, напоминающий дубинку. – Справедливости, ваша милость!
Ее внезапный рывок переполошил придворных, и они попытались загородить ей путь. Но мадонна Фульвия сама натянула поводья, и герцог знаком руки остановил придворных. Оценивающим взглядом оглядел девушку.
Та же впервые увидела Чезаре Борджа, врага ее рода, которого она полагала чудовищем. Пред ней же предстал элегантный кавалер, одетый в черное, в камзоле, вышитом золотом, в берете, украшенном рубинами, из-под которого падали на плечи темно-русые волосы. А мужественная красота его лица едва не заставила ее отказаться от задуманного.
– Какой справедливости вы ищете, мадонна? – мелодичный, обволакивающий голос.
Чтобы не поддаться очарованию лица и голоса Борджа, мадонна Фульвия заставила себя вспомнить кузенов, задушенных в Ассизи, других родственников, брошенных в Риме в подземелье, своего возлюбленного, Маттео, которому при поимке грозила смерть. Что из того, что он эталон мужской красоты? Разве он не враг Орсини? Разве не хочет убить Маттео? Не он ли подослал к ним эту мерзкую тварь?
Ответы на эти невысказанные вопросы позволили ей обрести потерянную было решимость, и она протянула герцогу деревянный футляр.
– Ваша милость, все изложено в этой петиции.
Повинуясь легкому движению ног герцога, лошадь его двинулась вперед. Не торопясь, он протянул затянутую в перчатку руку, взял футляр, осмотрел его. То была полая трубка, с обоих торцов залитая воском с оттиском печати старого графа.
На губах герцога заиграла легкая улыбка.
– Какие, однако, предосторожности, – но взгляд его не отрывался от ее лица.
– Я не хотела, чтобы она испачкалась до того, как попадет в ваши руки.
Улыбка Борджа стала шире. Он склонил голову, как бы одобряя учтивость ее речи. А затем перевел взгляд на испуганного Панталеоне.
– А кто это прячется за вашей юбкой? Иди сюда! Быстро!
Панталеоне подчинился. Его обычно загорелое лицо стало бледным, как полотно.
Брови Чезаре Борджа удивленно взлетели вверх.