- Их шатры неподалёку от ворот. Караван богат и охраняется отчаянными рубаками.
Город уже не казался чужим, а люди недружелюбными. Кто бы мне сказал, что я обрадуюсь знакомому бесермену, как родному брату, - разве бы я поверил? Но сомнение ещё оставалось. Он ли? А если он, сможет ли помочь? Но я верил, что накануне Пасхи Господь не оставит меня! Столько земли вокруг, столько городов, деревень, но не встречал я души христианской. Пусть я грешный человек, но я - христианин. Ради грешников Господь и вочеловечился! Махмет-хазиначи - мудрый человек, с добрым сердцем, хоть и бесермен. Он поможет. Я молился Богу и ждал, когда купец из Чебокура выйдет из ювелирной лавки.
12
Я познакомился с ним в Бакы, где из преисподней горит неугасимый огонь. Я отдыхал в корнях большого дерева. Во дворе старая стряпуха что-то жарила, тыкая в сковороде деревянной лопаткой. Из дверей вышел высокий человек в зелёной чалме, долго говорил со стряпухой, поглядывая в мою сторону. Взгляды наши встретились, и высокий человек бросил:
- Она свободна.
И лёгким движением головы в роскошной зелёной чалме указал на дом. Я не сразу сообразил, что нахожусь у дома блудницы. После злоключений в низовьях Волги у меня осталась рухлядь, но не было денег. Точнее, были, но не столько, чтобы тратить их на позорных жёнок.
- Пост, - сказал я.
- Пост? - переспросил человек и изумлённо прищёлкнул языком. - О, Юсуф!.. Иудей Юсуф, не поддавшийся ухищрениям египтянки.
- Я - русич, - сказал я.
- Христианин? Тогда ты - Иосиф, Иосиф Прекрасный. Кажется, так вы его называете?
- Моё имя - Офонасей, я - купец из Твери.
- Неужели ты с Руссии? И куда ты идёшь?
- В Ындию.
Махмет удивлённо приподнял брови.
- Конный путь берегом моря весьма утомителен. А без проводника горы покажутся непроходимыми.
- Я знал, на что иду.
- Мой корабль идёт до Чебокура. Я могу взять и тебя, и твоего коня.
- Я расплачусь соболями, - сказал я, недолго раздумывал над заманчивым предложением.
Махмет поморщился.
- Плыть до Чебокура дней пятнадцать. Будешь услаждать мои уши беседой.
- Слишком расточительно для хозяина корабля.
- В Чебокуре в моей лавке ты сможешь торговать соболями. Будешь продавать и мой товар. Это и будет платой за плавание. Мне кажется, тебе следует принять столь дельное предложение. К тому же никто никогда не рассказывал мне о Руссии. Да и сдаётся мне, в Ындию тебя влечёт не только любознательность торгового человека.
Ещё в море, судя по оговоркам и умолчаниям Махмета, я понял, что он человек не просто богатый, а очень богатый. И доход имеет не только от торговых лавок в разных городах Мазандарана. Власть шаха Персии над этой провинцией весьма условна, и, похоже, откупные платились через моего благодетеля Махмета, Махмета-хазиначи.
Плавание наше не было утомительным. Сидя как-то у коновязи, я делал пометки в своих записях. И поймал на себе цепкий взгляд. Махмет с рук кормил лошадь и смотрел в мою сторону. Я чувствовал, что он собирается поговорить со мной о чём-то важном, но как бы не решается. Махмет крикнул слуге, чтобы тот убрал навоз, и подсел ко мне.
- Я хочу напомнить тебе одну древнюю быль, - Махмет помолчал, точно раздумывая, стоит ли начинать разговор на эту тему, и сказал: - Был день, и Господь объявил Ангелам Своим: "Я сотворю человека из персти неосквернённой. И когда Я вдуну в человека Моего духа, поклонитесь ему". Так было задумано, и так было исполнено. И поклонились Ангелы, только Денница не поклонился. И спросил Господь у Ангела: "Почему ты не хочешь поклониться Моему замыслу и Моему творению?" - "Я не стану поклоняться человеку", - ответил Денница. И Господь сказал: "Уходи! И проклятие над тобою до Дня Суда". И попросил Денница: "Господи, отсрочь мне до дня, когда будут воскрешены". И сказал Господь: "Пусть будет так". И сказал Денница: "За то, что ты сбил меня, я украшу им то, что на земле, и собью их всех, кроме рабов Твоих". Знакома ли тебе эта древняя быль, Офонасей?
- Да, это христианское предание, - поспешил сказать я.
- Да?.. Я попытался пересказать тебе текст Корана, из пятнадцатой суры. Только Иблиса назвал Денницей.
Я не мог понять, куда он клонит.
- Иногда мне кажется, Офонасей, что многие беды на земле от того, что мы плохо знаем друг друга. Если бы ты прочитал Коран, то непременно заметил бы, что коранический Ибрахим и библейский Авраам - одно и то же лицо, что коранический Исхак и библейский Исаак - один и тот же человек. Один и тот же человек Йакут и Иаков. И разве сам пророк Мухаммад не говорил: "Ищите моё начало… и в радостной вести Исы (Иисуса)"?
Я растерянно улыбнулся и сказал:
- Ты родился философом, а не купцом.
Махмет-хазиначи грустно улыбнулся.
Именно грустную улыбку Махмета, всплывшую с донышка моей памяти (как пишут бесерменские витии), прервал галдёж на базарной площади.
13
Собралась большая толпа. Я подумал, что зачитывают указ Асад-хана, и подошёл поближе.
- Кто говорит? - обратился я к стоящему рядом человеку в изрядно поношенной чалме и кивнул в сторону вещающего.
- Тише, - ответил ындус. - Это пророк Ишар!
- Пророк? И что же он пророчит?
- Тише! Слушай пророка! Он проповедует любовь к Единому Богу. Он говорит против каст.
Пророк говорил с уборщиками мусора. Те удивлялись, что с ними разговаривают. Так, должно быть, самарянка удивлялась, когда Спаситель заговорил с ней, не гнушаясь той, чей народ иудеи отвергали.
- Все мы - и персы, и тюрки, и ындусы, и арабы - братья! И может ли быть иначе, когда всех нас, каких бы верований мы ни придерживались, сотворил Бог. Но брахманы, муллы и жрецы других религий в своих узких корыстных целях пытаются нас разъединить. И это у них получается.
Ишар был пожилым ындусом, высоким и поджарым. Меня поразил блеск его сливовых навыкате глаз. И я подумал: "Уж этот донесёт до других всё, что задумал сказать". Тюрбан на голове пророка был завязан несколько небрежно, и кончик рогом торчал над ухом. Одет Ишар был в халат хоросанца, на груди на гайтаичиках висели два амулета.
- Нет посредников между богом и его созданиями, - учил Ишар. - Ищите истину не у брахмана и муллы, а в своём сердце! Какому бы богу человек ни молился, он молится вечному Богу. Перед твоими глазами - бут, но за его пределами тебя слышит бог. Он не принадлежит ни ындусам, ни христианам, ни бесерменам. Умом человек может ошибаться, но сердцем… Я вообще люблю поразмышлять. И не раз задавался вопросом: почему христиане, которые должны любить врагов своих, воюют против бесерменских владык. Ведь Иса, сын Марьям, почитаем бесерменами. В Коране написано: однажды пророк спросил у ангелов: кто такой Иса, сын Марьям, правда ли, что Он - Сын Божий?.. Нет, отвечали ангелы, ибо Бог выше того, чтобы иметь сына. Согласитесь, друзья, отец, мать, дочь, брат - это человеческие понятия! Но Иса - один из Ангелов наших. Разве христиане и бесермены молятся разным богам?
Слушающие в знак согласия кивали, кое-кто осуждающе качал головой. И вот на помост, с которого вещал пророк, поднялись два воина. Ишар был так высок, что воины доходили ему до подмышек.
- Повелением Асад-хана пророку Ишару запрещается проповедовать в Джуннаре!
Воины под руки свели несопротивляющегося пророка с помоста. Народ стал расходиться. Ындус, стоящий рядом со мной, что-то выкрикнул в его защиту. Воин устало отмахнулся и спокойно, вразумляюще, сказал:
- Асад-хан никому не позволит поливать болотным илом служителей Всевышнего! Пусть пророк идёт в Парават. Может, там ему позволят порочить брахманов.
Конный надсмотрщик, пригрозив плёткой, ругаясь, погнал чёрных ындусов на работу.
14
- Юсуф!
Я резко обернулся на знакомый голос: Махмет! Он улыбался, как всегда, лукаво. Он не только узнал меня, но даже заговорил, заговорил по-русски. Правда, говорил он по-русски с большим трудом. Но он хотел сделать мне приятное. Это было дороже произношения.
- О, хаджи! - воскликнул я с горячей мольбой. И, сбиваясь, на разных языках стал рассказывать, как Асад-хан отнял у меня коня и склонял к бесерменской вере. И сопровождал свою речь многочисленными поклонами. Слава Богу, от поклонов голова ещё ни у кого ни разу не отвалилась. И как ни безрадостно было моё положение, я всё же замечал, что Махмет-хазиначи доволен знаками уважения. Слушая меня, он шёл, скрестив за спиной руки, и, глядя в землю, что-то обдумывал. Он остановился, пропуская верблюда, на шее которого жалобно позвякивал колокольчик. Насторожённо-хмурое животное посмотрело на меня высокомерными сытыми глазами. Я подумал, что Махмет молчит, потому что не может помочь мне. И снова затараторил о своём горе. Но хаджи Махмет меня прервал:
- Я замолвлю слово перед Асад-ханом. И надеюсь, что его ответ будет радостным для тебя. И я с удовольствием доставлю тебе эту радость.
И Махмет-хазиначи пригласил меня в свою палатку. За разговором я и не заметил, как мы вышли за город.
Изнутри палатка освещалась лампами. Махмет долго рассказывал мне о своей торговле, потом мы поговорили о пересекаемости человеческих судеб во времени и пространстве, и он вдруг спросил меня:
- Помнится, в Чебокаре ты говорил, будто хочешь отыскать в Ындии Церковь, которую насадил иудей Фома. Ты нашёл этих людей?
Я развёл руками.
- Воли Божьей не было, - уклончиво сказал я. - Не как мы, Господи, а как Ты!
И мы поразмышляли на эту тему. И я рассказал Махмету историю приобщения к истинной вере ындийского царя Авенира, и история эта, как потом оказалось, загадочным образом как бы повторилась и в моей жизни.