- Да разве бы я посмел?
- Я не знаю, божественный, - страж склонил голову, но голос его оставался твёрд. - Твой сын лежал один на крыше дворца, и при свете луны я мог видеть его лицо. Всю ночь он спал!
- Может быть, ты не начальник дворцовой стражи, а тайный христианин? - сурово спросил раджа.
- О, божественный, - спокойно сказал Варун. - Каждый день я несу во дворце службу, но, если мой господин прикажет, я займусь поисками этого опасного человека Дионисия. Я обыщу все джунгли княжества, а если понадобится - и за его пределами, все его самые дремучие дебри и приведу Дионисия к ногам моего господина.
- Вот этот человек… - раджа указал на коленопреклонённого Нидана. - Этот человек укажет тебе место, которое христиане называют пустынью и где они, как сами полагают, спасаются. Наверняка Дионисий среди них. А если нет, то христиане должны указать место его пребывания.
- Слушаюсь и повинуюсь!
- И всё же я спрошу у тебя, Нидан, - сказал раджа, - почему ты так взволнован? Неужели тридцать миллионов ындийских богов не победят одного Распятого?
- Я боюсь, о, божественный! - что при Распятом ындусы забудут своих богов, как забыли их брахманы, принявшие бесерменство.
- Люди на наших землях всегда отличались веротерпимостью, и тебе, Нидан, следовало бы смотреть на христиан сверху вниз, как смотришь ты на людей, когда собираешь налоги.
Слова раджи несколько озадачили Нидана, и, заметив это, раджа сказал:
- Мы можем принять в свой пантеон и Распятого! И помни, Нидан, облако моей милости ещё не дошло до тебя!
34
В тот же день, когда вечернее облако заблестело огнями, Нидан привёл воинов раджи к кельям катакомбных монахов. Из кустов хорошо просматривались угловатые скальные подножия с выбитыми в них пещерами христианских отшельников. Из келий слышалось тихое молитвенное пение. Начальник стражи кивком поблагодарил судью и велел уезжать. И дал молчаливый знак воинам, и те вышли из леса и, поспешая, двинулись к кельям.
Нидан не смог далеко отъехать, потому что у скал происходило нечто интересное. Судье хотелось вернуться. И вдруг конь стал - на дороге танцевала змея. Жутко, когда змея танцует под звуки флейты заклинателя, совсем жутко, когда змея танцует одна. Конь трусливо сучил ногами, всхрапывал и пятился. Нидан спешился, перебил змею щелчком кнута и по детской привычке распотрошил ей голову. И поспешил в лес.
Было тихо, даже обезьяны примолкли. Нидан воровато выглядывал из-за куста.
Воины Варуна вывели отшельников из пещер. Христиане пели с опущенными головами. Воины наставили на них копья, точно на диких зверей. Подошёл Варун, и копья опустились. Варун о чём-то говорил с отшельниками, но до них было далеко, и судья ничего не слышал. Нидана несколько удивило мягкое обращение Варуна с христианами. И вдруг вспомнился вопрос раджи: "Ты начальник стражи или тайный христианин?" "И откуда, - спросил себя Нидан, - откуда начальнику стражи знать имя монаха, который огласил царевича? ("Я поймаю этого опасного человека Дионисия"). Откуда ему знать имя, если при нём оно ни разу не произносилось?"
- Не моё дело, - цыкнув, сказал себе Нидан. - Не моё дело, - повторил он, оседлав коня. И дал стрекача.
В деревню он въехал, когда солнце только чаяло взойти. Молочница Анасуйя метнулась навстречу, когда судья подъезжал к своему дому. Она прижимала полные руки к полной груди, но от волнения и радости не могла произнести ни одного слова. Было понятно, что женщина хочет рассказать свежие новости. Нидан смачно сплюнул жёваный бетель. Анасуйя перестала улыбаться и почти с обидой сказала:
- Я хотела… - и, оставив молоко и творог, грузно поплелась прочь, гордо выпятив полную грудь. Судья наморщил свой горбатый носище и посмотрел вслед молочнице с таким грозным видом, будто хотел спросить, почему её, вдову, брахман не обрил после смерти мужа. Навстречу Нидану вышел один из братьев. Он улыбался:
- Тут у нас такое… такое произошло! Ты ещё ничего не слышал?
- Нет, а что произошло?
- Тогда слушай!
35
Несколько лет спустя, за девять дней до Филиппова поста, милостью Божьей пройдя три моря, в Крыму, в умирающей генуэзской Кафе, на русском подворье Офонасей Микитин будет рассказывать купцам о своём хождении:
- Время продолжало идти странным образом. Казалось, не один год прошёл с тех пор, как я покинул колодец. И вот однажды я услышал над лесом трель ястреба. Гордая птица словно жаловалась на что-то. Созерцая ястреба, я принял его за свою душу и увидел происходящее внизу его зрением. Около угловатых скальных подножий столпились люди. Их фигуры чётко вырисовывались на фоне светлой травы. Несколько человек в подрясниках стояли с низко опущенными головами. Воины окружали их.
- Мне нужен монах Дионисий, - сказал один из воинов, - ибо он совратил сына раджи от веры отцов. Если вы, отшельники, укажете место, где он прячется, я отпущу вас.
- Дионисия нет среди нас, - сказал один из монахов, - и мы не любопытствуем, где он.
- Вы, христиане, не умеете лгать, - сказал тот же воин, - я по твоим глазам вижу, старик, что ты знаешь место, где прячется Дионисий.
- Дионисий не прячется - Дионисий спасается… Ты прав, воин, мы, христиане, не умеем лгать. Я знаю, где Дионисий, но тебе не скажу! А если и скажу, ты не найдёшь его, потому что он сам ещё не знает, кем он действительно является.
- Ты говоришь непонятно, старик! Но я развяжу тебе язык!
- Можешь меня замучить - я приму мучения с радостью!
- Гоните их во дворец! - приказал воин.
И вдруг раздался звук - точно дятел мелкой дробью застучал по зимнему дереву. Я очнулся, и душа моя вышла из ястреба.
Я сидел на каменистом выступе над поляной. Внизу, подо мною - довольно глубокая яма с обугленным дном. Совсем недавно неподалёку стоял табор, но теперь от него осталось только пепелище костров, камни кузницы, примятая трава от шатров и повозок. Поодаль, за лесом, был виден край деревни с восьмискатной крышей судейского дома, река, как раз то место, где сжигали умерших. Когда вечернее облако заблестело огнями, внизу, на хорошо утоптанной лесной тропинке, я увидел женщину. И узнал в ней мать Аруна Букалявалику. Грузной утиной походкой поднималась она вверх по тропинке. Остановилась прямо подо мною и подняла заплаканные глаза. Я догадался, что Арун умер.
- Я не убивал твоего сына, женщина, - твёрдо сказал я.
- Ятри, - с мольбой сказала брахманша, опустив глаза, - сегодня ночью в сонном видении мне явился высокий светлый человек и сказал, что ты знаешь секрет праны. И ещё он сказал: "Давным-давно по нашим землям проходил иудей, проповедующий Распятого, и воскресил сына жреца". Я… Я прошу… Я прошу, умоляю, верни моего сына к жизни!
- Что ты говоришь, мать Аруна? - прошептал я с робкой улыбкой удивления. - Фома - апостол! Его персты касались Тела воскресшего Господа! А кто я?
- Если мы, обыкновенные люди, едим мёртвое и делаем его живым, то неужели ты, знающий секрет праны, не попытаешься вернуть матери сына?
- Отойди от меня, мать Аруна! Оставь меня в покое, тишине и радости!
"Ты знаешь секрет праны, - услышал я внутри себя голос махатмы. - Ты - христианин. Страдания мира - это так важно, что Господь твой стал однажды человеком. Неужели тебя не трогают страдания матери?"
- Ятри, я не верю, что ты убил моего сына, - с горечью в голосе произнесла Букалявалика и опустилась передо мной на колени. - И если ты именем своего Бога сможешь вернуть моего сына к жизни…
Рыдания вырвались из гортани несчастной матери. И вдруг раздался звук - точно заяц дробью застучал лапой по сухому дереву. С уступа, на котором я сидел, видно было, как неподалёку от деревни двое мужчин срезали бамбуковые палки для погребальных носилок. К реке, к месту, где сжигали умерших, подъехала повозка, запряжённая буйволами. Стали сгружать дрова и священные коровьи кизяки.
"Ты снимешь с себя подозрение, - снова услышал я внутри себя голос махатмы, - и клеймо со своего имени, потому что сможешь спросить у ожившего, кто убил его, как это сделал апостол Фома".
Прямо у моих глаз порхали две сиреневые бабочки.
- Надежда есть, - неуверенно сказал я.
"Тот, кто убил Аруна, не хочет его воскресения, - услышал я голос махатмы, - и будет препятствовать тебе! Не помогай ему и не делай препятствия из себя самого".
- У тебя любящее сердце, ятри! Никто не может дать без любви, - сказала Букалявалика, - поэтому ты сможешь.
Когда мы подошли к дому брахмана, тело Аруна, завёрнутое в белую материю, уже покоилось на бамбуковых носилках. Поверх белой материи лежали свежие цветы. Я чувствовал на себе недружелюбные взгляды.
Брахман вышел из дома с глиняным горшком в руках. Горшок он держал через материю. Должно быть, там были горящие угли. Брахман дал знак, и мужчины подняли носилки с телом Аруна. Женщины запели. В их песне я смог разобрать только имя Рамы. Моё упование на собственные силы было весьма хрупким, и всё же я крикнул:
- Остановитесь! Я могу воскресить Аруна! И Арун назовёт имя убийцы!
- Он убил моего сына! - вскрикнул брахман, показывая рукой на меня. Поднялось волнение в похоронной процессии. Выступил один из братьев Нидана и щёлкнул собачьей плёткой. Кто-то нещадным ударом оттолкнул меня. Я успел заметить растерянное лицо жены брахмана. Меня связали и бросили у дороги. Утомлённый борьбой, обессиленный, я лежал, связанный по рукам и ногам. Процессия с именем бога Рамы удалялась к реке.
"Чего ты ждёшь? - услышал я голос махатмы. - Ты уже вышел из мира. Твои путы весьма условны".