Гладя рукою, его назвала и так говорила:
"Ну, и хитер же ты, милый, и тонко дела понимаешь,
Раз обратиться ко мне с такою надумался речью!
Пусть мне свидетели будут земля и широкое небо,
Стиксовы воды, подземно текущие, - клятва, ужасней
И нерушимей которой не знают блаженные боги, -
Что никакого другого несчастья тебе не замыслю,
Что о тебе непрерывно заботиться буду и думать,
Как о самой бы себе, если б это со мной приключилось.
Не лишено и мое справедливости сердце, и, право,
Дух в груди у меня не железный и ведает жалость".
Кончив, свет меж богинь пошла впереди Одиссея,
Быстро шагая, за нею же следом и он устремился.
В грот они оба глубокий вошли - богиня и смертный.
Он уселся на кресло, какое недавно оставил
Аргоубийца-вожатый, а нимфа пред ним разложила
Всякую пищу, какою питаются смертные люди.
Села сама пред равным богам Одиссеем, и нимфе
Подали в пищу служанки амвросию с нектаром сладким.
Руки немедленно к пище готовой они протянули.
После того как питьем и едою вполне насладились,
Нимфа, свет меж богинь, начала говорить Одиссею:
"Богорожденный герой Лаэртид, Одиссей многохитрый!
Значит, теперь же, сейчас, ты желаешь домой воротиться
В землю родную… Ну, что ж! Пусть боги пошлют тебе радость!
Если бы сердцем, однако, ты ведал, какие напасти
До возвращенья домой перенесть суждено тебе роком,
Здесь бы вместе со мною ты в этом жилище остался,
Стал бы бессмертным! Но рвешься ты духом в родимую землю,
Чтобы супругу увидеть, по ней ты все время тоскуешь.
Право, могу похвалиться, - нисколько ни видом, ни ростом
Не уступлю я супруге твоей. Да и можно ль с богиней
Меряться женщине смертной земною своей красотою?"
Нимфе Калипсо в ответ сказал Одиссей многоумный:
"Не рассердись на меня, богиня-владычица! Знаю
Сам хорошо я, насколько жалка по сравненью с тобою
Ростом и видом своим разумная Пенелопея.
Смертна она - ни смерти, ни старости ты не подвластна.
Все ж и при этом желаю и рвусь я все дни непрерывно
Снова вернуться домой и день возвращенья увидеть.
Если же кто из бессмертных меня сокрушит в винно-чермном
Море, я вытерплю то отверделою в бедствиях грудью.
Много пришлось мне страдать, и много трудов перенес я
В море и в битвах. Пускай же случится со мною и это!"
Так говорил он. А солнце зашло, и сумрак спустился.
Оба в пещеру вошли, в уголок удалились укромный
И насладились любовью, всю ночь проведя неразлучно.
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.
Тотчас плащ и хитон надел Одиссей богоравный,
Нимфа ж сама облеклась в серебристое длинное платье,
Тонкое, мягкое, - пояс прекрасный на бедра надела
Весь золотой, на себя покрывало накинула сверху.
После того занялась отправкою в путь Одиссея.
Медный вручила топор, большой, по руке его точно
Сделанный, острый с обеих сторон, насаженный плотно
На топорище из гладкой оливы, прекрасное видом;
Также топор для тесанья дала и потом Одиссея
В дальнее место свела, где были большие деревья -
Черные тополи, ольхи, до неба высокие сосны -
Давний все сухостой, чтобы легки для плаванья были.
Место ему указавши, где были большие деревья,
Нимфа Калипсо, свет меж богинями, в дом воротилась.
Начал рубить он деревья. И быстро свершалося дело.
Двадцать стволов он свалил, очистил их острою медью,
Выскоблил гладко, потом уравнял, по шнуру обтесавши.
Нимфа Калипсо меж тем бурав принесла Одиссею.
Бревна он все просверлил и приладил одно ко другому,
Брусьями бревна скрепил и клинья забил между ними.
Точно такого размера, какого обычно готовит
Дно корабля грузового кораблестроитель искусный, -
Сделал такой ширины свой плот Одиссей многоумный.
После того над плотом помост он устроил, уставив
Часто подпорки и длинные доски на них постеливши.
Мачту в средине поставил, искусно к ней рею привесил,
Чтобы плотом управлять, и руль к нему крепкий приладил.
Сделал потом по краям загородку из ивовых прутьев,
Чтоб защищала от волн, и лесу немало насыпал.
Нимфа, свет меж богинь, холста принесла, чтобы сделать
Парус на плот. Одиссей изготовил прекрасно и это.
К парусу брасы потом подвязал, и фалы, и шкоты,
Плот потом рычагами спустил на священное море.
День четвертый пришел, и кончено было с работой.
В пятый день Одиссея отправила нимфа в дорогу,
Платьем одевши его благовонным и вымывши в ванне.
Мех один ему с черным вином на плот положила,
Больших размеров другой - с водою, в мешке же из кожи -
Хлеба, а также в большом изобильи различных припасов.
Ветер попутный послала ему, не вредящий и мягкий.
С радостным духом он ветру свой парус подставил и поплыл.
Сидя на крепком плоту, искусной рукою все время
Правил рулем он, и сон на веки ему не спускался.
Зорко Плеяд наблюдал он и поздний заход Волопаса,
Также Медведицу - ту, что еще называют Повозкой.
Ходит по небу она, и украдкой следит Ориона,
И лишь одна непричастна к купанью в волнах Океана.
С нею Калипсо, свет меж богинь, Одиссею велела
Путь соглашать свой, ее оставляя по левую руку.
Целых семнадцать уж дней он по морю путь совершал свой.
На восемнадцатый день показались тенистые горы
Края феаков, совсем невдали от пловца. Походили
В море мглисто-туманном на щит боевой эти горы.
От эфиопов меж тем возвращался Земли Колебатель.
Издалека уж, с Солимских он гор заприметил, как море
Переплывал Одиссей. Сильней он разгневался сердцем
И, покачав головой, обратился с такой к себе речью:
"Что это значит? Ужели решили насчет Одиссея
Боги иначе, как только в страну эфиопов я отбыл?
Он уже близок к земле феакийской, где должен избегнуть
Крепкой петли тех несчастий, которые терпит все время.
Но еще досыта горя надеюсь ему я доставить".
Быстро он тучи собрал и море до дна взбудоражил,
В руки трезубец схватив. И разом воздвигнул порывы
Самых различных ветров и тучами землю и море
Густо окутал. Глубокая ночь ниспустилася с неба,
Евр столкнулись и Нот, огромные волны вздымая,
И проясняющий небо Борей, и Зефир быстровейный.
У Одиссея расслабли колени и милое сердце,
В сильном волненьи сказал своему он отважному духу:
"Горе, несчастному мне! О, чем же все кончится это?
Страшно боюсь я, что всю сообщила мне правду богиня,
Мне предсказавши, что множество бед претерплю я на море,
Прежде чем дома достигну. И все исполняется нынче.
Сколькими тучами вдруг обложил беспредельное небо
Зевс! Возмутил он все море, сшибаются яро друг с другом
Вихри ветров всевозможных. Моя неизбежна погибель!
Трижды блаженны данайцы - четырежды! - те, что в пространном
Крае троянском нашли себе смерть, угождая Атридам!
Лучше бы мне умереть и судьбу неизбежную встретить
Было в тот день, как в меня неисчетные толпы троянцев
Сыпали медные копья над трупом Пелеева сына!
С честью б я был погребен, и была б от ахейцев мне слава.
Нынче же жалкою смертью приходится здесь мне погибнуть".
Так говорил он. Внезапно волна исполинская сверху
С страшным обрушилась шумом на плот и его закрутила.
Сам он далеко упал от плота, из руки ослабевшей
Выпустив руль. Пополам разломилась на самой средине
Мачта от страшного вихря различных сшибавшихся ветров.
В море далеко снесло и помост и разорванный парус.
Сам Одиссей под водой очутился. Мешал ему сильно
Вынырнуть тотчас напор вздымавшихся волн исполинских.
Сильно одежда мешала, ему подаренная нимфой.
Вынырнул он наконец из пучины, плюясь непрерывно
Горько-соленой водою, с его головы нистекавшей.
Как ему ни было трудно, но все ж о плоте не забыл он.
Вплавь через волны за ним погнался, за него ухватился
И в середине уселся плота, убегая от смерти.
Плот волна и туда и сюда по теченыо носила.
Так же, как северный ветер осенний гоняет равниной
Стебли колючие трав, сцепившихся крепко друг с другом,
Так же и плот его ветры по бурному морю гоняли.
То вдруг Борею бросал его Нот, чтобы гнал пред собою,
То его Евр отдавал преследовать дальше Зефиру.
Кадмова дочь Левкотея, прекраснолодыжная Ино,
Тут увидала его. Сначала была она смертной,
Нынче же в безднах морских удостоилась божеской чести.
Стало ей жаль Одиссея, как, мучась, средь волн он носился.
Схожая летом с нырком, с поверхности моря вспорхнула,
Села на плот к Одиссею и слово такое сказала:
"Бедный! За что Посейдон, колебатель земли, так ужасно
Зол на тебя, что так много несчастий тебе посылает?
Но совершенно тебя не погубит он, как ни желал бы.
Вот как теперь поступи - мне не кажешься ты неразумным.
Скинувши эту одежду, свой плот предоставь произволу
Ветров и, бросившись в волны, работая крепко руками,
Вплавь доберися до края феаков, где будет спасенье.
На! Расстели на груди покрывало нетленное это.
Можешь с ним не бояться страданье принять иль погибнуть.
Только, однако, руками за твердую схватишься землю,
Тотчас сними покрывало и брось в винно-чермное море,
Сколько возможно далеко, а сам отвернися при этом".
Так сказавши, ему отдала покрывало богиня
И погрузилась обратно в волнами кипевшее море,
Схожая видом с нырком. И волна ее черная скрыла.
Начал тогда размышлять про себя Одиссей многостойкий.
Сильно волнуясь, сказал своему он отважному сердцу:
"Горе мне! Очень боюсь я, не ткет ли мне новую хитрость
Кто из бессмертных богов, мне советуя плот мой оставить.
Нет, не послушаюсь я! Еще далеко, я заметил,
Берег земли, где, сказала она, мне прибежище будет.
Дай-ка, я так поступлю, - и будет всего это лучше: