Беги! - повторил он и легонько подтолкнул ее, а потом повернулся лицом к новой опасности.
Враги были примерно в тридцати футах от них, они растянулись полукругом, обнажив оружие. Воин, с которым сражался Торгрим, уже лежал на земле, а Торгрим отыскал где-то щит и сейчас готовился оказать достойную встречу надвигающейся орде.
"Я должен был догадаться взять щит того типа, - подумал Харальд, вспоминая о противнике, которого сбил с ног. - А сейчас уже слишком поздно…" Торгрим подобрался, стараясь ничего не упустить из виду, и отступал мелкими шажками перед надвигающимся неприятелем.
А вот Старри Бессмертный, напротив, улыбался во весь рот, вращая зажатый в руке топор. Он всматривался в приближающийся отряд с видом голодного человека, оказавшегося за пиршественным столом и выбирающего блюдо, с которого сподручнее начать чревоугодие. Он слегка кивал самому себе и пританцовывал, переступая с ноги на ногу.
Сверхъестественная тишина воцарилась над местом, где сближались вооруженные отряды. Люди с корабля могли, разумеется, успокаивать себя тем, что подавляющее преимущество на их стороне, но Харальд полагал, что тела их товарищей, простертые на дороге, несколько охладят их пыл. Они не станут спешить и будут действовать с большой осторожностью.
И тут из темноты за их спинами, нарушая тишину, раздался жуткий волчий вой, едва не заставивший Харальда подпрыгнуть от неожиданности. Высокий, захлебывающийся, он тянулся и тянулся на одной ноте. Юноша ощутил, как по спине у него пробежал холодок. Но вот к вою присоединился еще один голос, а потом еще и еще. Харальд перевел взгляд с приближающегося врага себе за спину, не зная, откуда грозит большая беда.
Он оглянулся на Старри. Берсеркер тоже выглядел смятенным и растерянным, а потом Харальд увидел, как на лице у него проступило узнавание. Улыбка его исчезла, и он закричал:
- Нет! Нет, нет, нет, нет!
Харальд развернулся лицом к новой опасности, не желая иметь за спиной то, что могло напугать даже Старри Бессмертного. И тут в свет факелов, крича и подпрыгивая на бегу, влетел Нордвалл Коротышка во главе десятка берсерков. Он был без рубахи, и его спутники были одеты так же просто, а кое-кто - и еще небрежнее. Их клинки засверкали в тусклом свете. Они хлынули по дощатой дороге бурной рекой, сметающей все на своем пути, раздвоились, огибая Харальда, Торгрима и Старри, и врезались в отряд датчан, уже выстроившись в боевые порядки, и те полегли под их натиском, словно трава под косой.
Глава двадцать седьмая
…Придут из-за моря викинги, и смешаются они с людьми Ирландии, и над каждой церковью будет поставлен настоятель из их числа.
Берхан, ирландский пророк
Отец Финниан вот уже четвертые сутки ехал из Дуб-Линна в Глендалох. Он оставил за спиной более тридцати миль грязных тропинок, по недоразумению именуемых дорогами, покатых холмов и густых лесов, через которые ему приходилось в буквальном смысле продираться. Его часто сопровождал волчий вой, но звери держались поодаль. Иногда с возвышенностей ему открывался вид на океан, и зрелище это наполняло его душу покоем и умиротворением.
На побережье располагался город, который ирландцы называли Киль-Вантань. Он процветал и разрастался по той же самой причине, что и некоторые другие города Ирландии, а именно: его захватили норманны и превратили в торговый порт. Северяне называли его Викинло. Но за время своего не- долгого пребывания в Дуб-Линне отец Финниан понял, что сыт по горло общением с норманнами, и потому он не имел ни малейшего желания отправляться туда. Избранный им путь вел вглубь страны, подальше от низменностей побережья, оставляя горы к западу.
Лошадь, на которой он ехал, отец Финниан позаимствовал у состоятельного землевладельца, чьи земли пересек в нескольких милях от Дуб-Линна. Его усадьба состояла из двух симпатичных круглых фортов, один из которых окружал его дом и хозяйственные постройки, а другой - скотный двор. Этот человек владел двумя дюжинами коров и тремя лошадьми, и зажиточностью мог поспорить с иным из ри туата. Финниан предположил, что землевладелец мог бы выразить свою благодарность за блага, которыми осыпал его Господь, одолжив ему, Финниану, одну из лошадей, чтобы помочь ему и далее выполнять богоугодные дела. Столкнувшись с таким толкованием Писания, тот выразил полную готовность к сотрудничеству.
Впрочем, вспоминая об этой сделке, Финниан вынужден был признать, что выражение "полная готовность" все-таки было некоторым преувеличением. Словосочетание "неохотное согласие" в данном случае было бы куда более уместным. Несмотря на то, что Финниан отслужил мессу в его доме, хозяин проявил крайнюю скупость, когда дело дошло до того, чтобы снабдить священника мясом, сыром, мягким белым хлебом, сладкими пирожками, свежими овощами, фруктами и вином, которые, как заявил Финниан, ему понадобятся в дороге. Но в конце концов хозяин предоставил все, что от него требовалось.
Финниан заверил его в том, что при первой же возможности вернет ему лошадь на обратном пути. С этим обещанием он и отбыл, в тот же самый день угодив под проливной дождь. Его лошадь, самая захудалая из всех трех, с несчастным видом трусила по грязи, и ноша на ее спине с каждой минутой становилась все тяжелее, поскольку Финниан вместе со своей рясой промок до нитки.
Уже стемнело, когда они, Финниан и лошадь, набрели на убогую лачугу, приткнувшуюся в стороне от дороги. В ней ютились муж с женой и тремя маленькими детьми неопределенного пола. Финниан постучал и получил разрешение войти. Поклонившись, он представился. Все пятеро обитателей дома подозрительно взирали на него расширенными от страха глазами. Похоже, они ничуть не сомневались в том, что он явился, чтобы убить их.
Покончив с представлениями, Финниан вытащил мешок с едой, который вручил ему землевладелец, и угостил семейство самым роскошным ужином, который им когда-либо доводилось отведать в своей полной лишений и тягот жизни. Вскоре после этого все отправились на боковую, хотя Финниан был уверен, что кто-то из них бодрствовал всю ночь, приглядывая за ним одним глазом.
На следующее утро, на рассвете, он отслужил мессу, освятив некоторое количество белого хлеба в качестве тела Христова. Он сомневался, что эти люди причащались хотя бы шесть раз за всю свою жизнь, а таким вот хлебом - так и вообще никогда. Он видел, что семья благодарна ему за заботу и даже свыклась с его присутствием, но они все равно косились на него, как на друида прежних времен, который запросто мог превратить их всех в тритонов или подобных созданий.
Так продолжалось на протяжении нескольких следующих ночей, когда семьи, редко сталкивавшиеся с незнакомцами, пытались понять этого странного священника, который подъезжал к их порогу и предлагал благословение, святую мессу и угощение, казавшееся слишком роскошным для этого мира. Так что к концу путешествия Финниан начал спрашивать себя, а сколько же новых легенд он породил, легенд, которые теперь будут передаваться из поколения в поколение, сугубо семейных преданий о том, как однажды сам святой Патрик появился на пороге их дома.
Поздним вечером четвертого дня, уже после наступления темноты, он въехал на своей измученной и усталой лошади в ворота в каменной стене, окружающей монастырь Глендалоха. Разыскав мальчишку - помощника конюха, сладко спящего в соломе, он разбудил его и вручил ему полбуханки хлеба и бесформенный кусок мягкого сыра. Глаза у мальчугана расширились от удивления, а челюсть отвисла. Скорее всего, такого количества еды ему не доводилось держать в руках еще никогда в жизни, чем и объяснялась его трогательная забота о едва переставляющей ноги, но верной лошадке отца Финниана.
Покончив с этим, Финниан направил свои стопы в монастырь и, прежде чем скинуть с себя насквозь промокшую рясу, провел какое-то время в часовне, благодаря Господа за благополучное завершение своего нелегкого пути. Кроме того, он просил Всевышнего наставить его на путь истинный, потому что, Господь свидетель, ему понадобится масса божественных наставлений, чтобы разрешить невероятный кризис, разразившийся в Таре. В Глендалох же он прибыл, дабы повидаться с настоятелем, хотя и не рассчитывал получить от него особенно ценных указаний.
Он встретился с аббатом после утренних молитв в его рабочем кабинете в передней части церкви, к западу от алтаря. Церковь была небольшой, но каменной постройки, с маленькой башенкой над крышей. Настоятель сидел за тяжелым дубовым столом, на том же самом месте, где Финниан видел его в последний раз, что случилось чуть более года назад, и выглядел так, словно за это время ни разу не сдвинулся с места.
- Отец Финниан, - сказал он.
Он что-то писал, и кончик его белого пера выделывал вензеля в воздухе, а черная тушь складывалась в маленькие аккуратные буковки на веленевом пергаменте. Головы он не поднял. Настоятель был очень худ и столь же бледен. Он выглядел усталым и измученным. Как и год назад.
Спустя долгое время он наконец отложил в сторону перо и обратил свой взор на Финниана, небрежно махнув в сторону стула. Финниан сел.
- Надеюсь, вы пребываете в добром здравии, господин настоятель?
Аббат недовольно фыркнул.