Торгрим расслышал усмешку в голосе Старри и сам улыбнулся в ответ, но веселья в ней не было. Если бы нечто подобное сказал ему кто-нибудь другой, то в его нынешнем расположении духа весельчак дорого заплатил бы за неуместную шутку.
Полдень плавно перешел в вечер, а потом и в ночь, а хорошо знакомое буйное гулянье все продолжалось; выпивка лилась рекой, викинги соревновались в обжорстве и исполняли старые песни дружным ревом, уделяя главное внимание не мелодии, а громкости. Временами из темных углов доносилась шумная возня и женский писк. За столами звучали байки
И оскорбления, с энтузиазмом поднимались тосты. После своего возвращения в Дуб-Линн с Олафом Белым Орнольф не отлучался отсюда ни на миг, и Торгриму казалось, что он прижился в медовом зале в роли щедрого и великодушного ярла, распоряжающегося рабынями, заказывающего еду и выпивку и рассаживающего гостей по местам.
И, к удивлению Ночного Волка, мужчины и рабыни слушались его, выполняя его распоряжения, но, как он подозревал, делали это потому, что старикан забавлял их, а не потому, что признавали за ним какую-либо власть или авторитет.
- А, Торгрим! - сказал Орнольф, с большой осторожностью опускаясь на лавку, на которой сидели Торгрим и Харальд. К вящему неудовольствию Ночного Волка, он протянул свежий кубок с медом уже и так раскрасневшемуся и нетвердо державшемуся на ногах юноше. - Здесь, в Дуб-Линне, есть все, чего только может пожелать мужчина! Повсюду женщины, причем ирландки, послушные и услужливые! Свежая еда! Говорю тебе, каждый день, когда отворяются ворота, земледельцы, овцеводы, торговцы рыбой и все прочие устремляются сюда со своим товаром. Эти ирландцы могут нас ненавидеть, но будь я проклят, если они не любят торговать с нами, получая взамен серебро и золото!
- Это не наш дом, - сказал Торгрим, забирая у Харальда кубок и делая большой глоток.
- Вот именно! - взревел Орнольф. - Отправляясь за добычей из Вика, нам приходится пересекать моря и океаны. А здесь достаточно проплыть вдоль побережья, взять то, что нам нужно, а потом за серебро купить еду и выпивку у тех самых людей, у которых мы и отняли это серебро! Это же дьявольски удобно!
- Орнольф прав, - заметил Старри, который за весь вечер проронил всего несколько слов, и осушил свою чашу до дна, словно от этой реплики у него пересохло в горле.
- Он действительно прав, - согласился Торгрим, но никто не может сказать, как долго еще сохранится подобный порядок вещей. Несмотря на все эти напыщенные речи, в Клойне мы взяли совсем мало добычи. Хуже того, ирландцы могут начать помогать друг другу. Если они объединятся, мы не сможем разбить их.
- Ха! Мы не доживем до этих времен! - провозгласил Орнольф. Они так и будут драться друг с другом, словно бешеные дикие собаки!
Дикие собаки… Торгрим отвернулся и стал смотреть в огонь. Этот разговор прискучил ему. За все то время, которое он по проклятию богов провел в Ирландии, он по-настоящему узнал лишь одного местного уроженца. Женщину. Морриган, рабыню. Она была красива и обладала даром целительницы, и на ее долю выпало много страданий и унижений. А еще она была опасной и очень непростой, подобно горам плавучего льда в северных морях: они так красивы и мирно возвышаются над водой, но при этом большая их часть остается скрытой от посторонних глаз. Именно она способна сокрушить неосторожного морехода.
Торгрим никого не знал в Ирландии, кроме Морриган да еще Альмаиты, жены кузнеца Йокула, у которого они снимали угол. А вот с Харальдом все было по-другому. Харальд побывал в Таре, которая считалась в этих местах королевской цитаделью. Его умыкнула Морриган и использовала в качестве пешки в своих непонятных интригах, хотя и обращалась с ним достаточно хорошо. Сын рассказывал, что роскошью и убранством королевский дворец не уступает тем, что он видел в Норвегии, и что в крепости есть церковь и множество домов. У Торгрима сложилось впечатление, что там можно поживиться богатой добычей, хотя вряд ли это будет так же легко, как в Клойне.
Впрочем, нет, была и еще одна женщина. Брагит или что-то в этом роде. Торгрим никак не мог привыкнуть к странным ирландским именам. Бригит. Да, кажется, ее звали именно так. Харальд очень сдержанно отзывался о ней, и Торгрим видел, что о многом сын попросту умалчивает. Юноша совершенно не умел врать, и разоблачить его мог даже младенец.
Его внимание вдруг привлек какой-то необычный звук, резким диссонансом раздавшийся в общем гуле. Он поднял голову. В зале чувствовалось напряжение. Торгрим уже давненько подметил его, но не придал этому факту особого значения. Однако сейчас, обводя взглядом лица людей, освещенные отблесками пламени очага, раскрасневшиеся и потные, он ощутил, что наступает некий переломный момент. Те скандинавы, которые не были с ними в Клойне, начали уставать от шумных здравиц и самодовольного поведения победителей. Они не вошли в состав отряда налетчиков и теперь искали возможность сорвать зло на ком-нибудь из тех, кто принимал участие в набеге. И выбор их пал на Харальда.
Торгрим не видел, с чего все началось, но ничуть не удивился происходящему. Харальд умудрился влить в себя примерно треть тех разнообразных напитков, которые передавал ему Орнольф, несмотря на все попытки Торгрима перехватить их. Юноша, непривычный к столь обильным возлияниям, нетвердой походкой двинулся через зал, без сомнения, в поисках местечка, где можно было облегчиться, и задел плечом хмурого здоровяка, один глаз которого напрочь закрывал уродливый шрам, пересекавший его лицо подобно глубокому горному ущелью.
В зале было слишком шумно, а Харальд и его противник находились чересчур далеко, чтобы Торгрим мог разобрать слова, но в том и не было необходимости. Он уже сотни раз слышал их раньше, в сотнях дурацких стычек, вспыхивавших в медовых залах по всему побережью Норвегии и в Хедебю.
Ты толкнул меня, парень. Что ты хочешь этим сказать?
Ничего. Я ничего не хочу этим сказать. Это вышло случайно.
Случайно? Ну, сейчас я тебе покажу, что значит проявлять ко мне неуважение…
Или что-нибудь в этом роде. Торгрим вскочил, когда человек со шрамом сгреб Харальда за тунику на груди и сжал кулак. Будь Харальд трезв, Торгрим поспорил бы, что шлюхин сын со шрамом получит на орехи, но Харальд был изрядно пьян.
- Тронешь мальчишку - и будешь держать ответ передо мной! - крикнул Торгрим, но в общем гуле никто не расслышал его слов, а если и расслышал, то не придал им значения.
И тогда с диким криком, который привлек внимание всех в зале, Старри Бессмертный вскочил с лавки, запрыгнул на стол, пробежал по нему три шага и взлетел в воздух. Совершив кувырок, он приземлился на утрамбованный земляной пол в нескольких дюймах от здоровяка со шрамом и Харальда. В шумном дотоле помещении воцарилась тишина. Все застыли, словно зачарованные, глядя на картину, как будто изображенную на гобелене: Старри, замерший там, где приземлился, здоровяк, одной рукой державший Харальда за грудки и замахивающийся другой для удара, и сам Харальд, блестящими глазами взиравший на него. И тут Старри крутнулся на месте и шутовски раскланялся в пояс, раскинув руки в стороны, словно ожидая аплодисментов от всех, кто наблюдал за представлением.
Пауза затягивалась. А затем зал вдруг взорвался смехом, криками и аплодисментами. Старри вновь поклонился.
Торгрим протолкался сквозь толпу и шагнул к здоровяку, который по-прежнему держал Харальда за тунику.
- Уймись, дружище, - окликнул он его. - Отпусти мальчишку, и давай лучше выпьем вместе.
Если Старри так ловко сумел плеснуть в огонь воды, то Торгрим не намеревался раздувать его вновь.
Но человек со шрамом не желал примирения. Он искал драки, а вместо этого, как ему казалось, превратился в объект насмешек. Торгрим видел, что если раньше он лишь притворялся, что взбешен якобы нанесенным ему оскорблением, то сейчас разозлился всерьез.
- Пить с такими ублюдками, как вы двое? Нет уж, спасибо.
Черная хандра, таившаяся на задворках сознания Торгрима весь вечер, начала окутывать его, словно быстро сгущающийся туман. "Этот идиот не мог выбрать себе более неподходяще - го человека для ссоры", - подумал он. Торгрим сделал еще один шаг впереди остановился. Воцарилось хрупкое равновесие; разнонаправленные силы сдерживали его гнев и злобу здоровяка со шрамом. А потом эти силы вдруг исчезли, причем так быстро, что Торгрим даже не заметил, как это случилось, - что вызовет у него изрядное беспокойство, когда он немного погодя будет обдумывать события минувшей ночи. Он начал терять хватку.
Здоровяк со шрамом выбросил кулак с быстротой и силой катапульты, а Харальд - потрясенный, с широко раскрытыми глазами и весьма нетрезвый - просто стоял и тупо смотрел на него. Первым с места сорвался Старри, совершив стремительное размазанное движение, и вот уже здоровяк оказался на коленях. Он заорал дурным голосом, отставив в сторону руку с нелепо торчащей кистью.
И вновь медовый зал замер, люди застыли, словно вышитые фигуры на живописном гобелене, и лишь звучал на одной нотке крик здоровяка со шрамом, ощущаемый почти физически. А потом его приятели спохватились и пошли в атаку, словно стадо буйволов, размахивая кулаками и кружками и выкрикивая оскорбления. Они устремились к шумной и хвастливой толпе, штурмовавшей Клойн вместе с Хескульдом Железноголовым, переполняемые завистью и ненавистью, и первыми на их пути оказались Харальд, Торгрим и Старри.