Вот каким образом мы спаслись. Во время одного кутежа, который устроил наш альбанец, мы познакомились с молодым индейским торговцем, по имени Чу. Он был человек очень храбрый и отлично знал все секретные тропинки в лесах Нью-Йоркской провинции. Он был в дурных отношениях со своими родичами и хотел убежать от них, и мы воспользовались тем, что он собрался бежать, присоединились к нему и предложили ему бежать вместе. Он запасся всем, что требовалось для нашего бегства, и в один прекрасный день, не сказав ни слова нашему альбанскому торговцу, мы, усевшись в индейскую пирогу, бежали из Альбани.
Чтобы описать все трудности нашего путешествия, надо обладать большими литературными способностями, чем владею я. Читатель должен сам представить себе ту дикую, страшную страну, по которой нам пришлось путешествовать, он должен представить себе непроходимые болота, крутые скалы, бурные потоки и удивительные водопады. И по такой дикой стране мы должны были путешествовать целыми днями, то плывя на нашем челноке по речкам, то неся челнок на плечах и странствуя пешком. Ночью же мы зажигали костер и спали возле него, в то время как неподалеку от нас раздавались крики волков и других диких зверей.
Если бы мы могли переехать Гудзонов залив и пробраться к Кроун-Пойнту, то мы скорее бы приблизились к цели, но так как было известно, что французы заняли позицию у Чамплэнского озера и, разумеется, тотчас задержали бы нас, заметив, что мы беглецы, то нам пришлось делать столько обходов, переезжать через такое множество речек и озер и перебираться через такое большое количество перешейков, что у меня не хватает памяти перечислить их.
В обыкновенное время на тропинках и дорожках, по которым нам пришлось бродить, редко кого можно было встретить, но в то время, когда мы путешествовали, по случаю войны, лес был полон индейских разведчиков различных диких племен. Как раз в тех местах, где мы меньше всего рассчитывали встретить их, они попадались нам навстречу. До сих пор у меня остался в памяти один день, когда мы вдруг, совершенно неожиданно, на заре увидели перед собой пять или шесть татуированных чертей, размахивавших топорами.
Положим, что встреча с ними кончилась благополучно, как большинство подобных встреч, но только благодаря тому, что Чу пользовался известностью и большой симпатией среди многих индейских племен. Он действительно был чрезвычайно любезный человек и очень приятный собеседник и в своем обращении был необыкновенно прост и сердечен, и несмотря на то, что индейцы его очень любили, мы много раз подвергались опасности быть убитыми татуированными чертями.
Чтобы индейцы относились к нам более милостиво, мы при каждой встрече с ними должны были выкатывать наш бочонок с ромом и угощать их, и только таким образом нам удавалось благополучно отделаться от них и спасти наши скальпы. Ром они называли "scaura", и наш "scaura" пришелся им удивительно по вкусу.
Однажды они, выпив большое количество рома, не удовольствовались этим и вздумали гнаться за нами, чтобы отнять у нас весь наш запас. К счастью, они все-таки были настолько пьяны, что не в силах были поспеть за нами, иначе, я уверен, мне никогда бы не удалось написать эти мемуары.
Как раз в то время, когда нам грозила опасность попасть в руки французов или англичан, в самый критический момент нашего путешествия нас постигла снова неудача: молодой индеец, наш проводник, внезапно заболел и в несколько часов умер. Судя по признакам его болезни, он умер от отравы. Мы таким образом лишились нашего проводника, переводчика и лоцмана, так как он соединял в себе одном все эти три должности. Своей смертью Чу поверг нас в полное отчаяние, и мы положительно не знали, как нам быть.
В то время как молодой индеец путешествовал с нами, он много раз читал нам лекции по географии Америки; он, по-видимому, очень гордился своими познаниями по географии. Баллантрэ обыкновенно прислушивался к тому, что он говорил, я же по большей части пропускал эти лекции мимо ушей, так как мне они казались скучными. Поэтому, несмотря на то, что я знал, что мы находимся в области, где живут адирондакские индейцы, и что мы, по словам Чу, были уже не очень далеко от цели нашего путешествия, я решительно не знал, куда и в какую сторону нам ехать или идти. Баллантрэ, вопреки моим ожиданиям, знал столько же, сколько и я; очевидно, он забыл о том, что он слышал от Чу, и помнил только, что нам надо ехать сначала по одной реке, затем перейти перешеек и ехать по другой, а впоследствии еще и по третьей.
Но так как в гористых местностях обыкновенно множество рек, то естественно, что трудно разобраться в них и узнать, по какой именно из них нужно ехать. Где было нам, знатным джентльменам, никогда не бывавшим в этой дикой стране, знать, как нам выбраться из дремучих лесов, в которые мы попали? Мы положительно теряли голову.
Еще другое обстоятельство приводило нас также в отчаяние: мы совершенно не умели управлять индейской пирогой и порою, не будучи в силах двинуться дальше вперед, просиживали по получасу в челноке, не говоря ни слова, сложив руки и с грустным видом глядя в пространство. Если бы в это время к нам подъехал только один индеец, то он смело мог сделать с нами все, что ему угодно; он одним своим появлением до такой степени напугал бы нас, что мы не в силах были бы с ним бороться, тем более, что мы не могли бы даже объясниться с ним, так как ни одного индейского слова не знали.
Не мудрено, что, очутившись в таком критическом положении, Баллантрэ пришел в самое скверное расположение духа и, как он делал в таких случаях, начал ругаться самыми неприличными словами, которым он, так же, как и дурным манерам, научился на корабле пиратов. С ним положительно сладу не было, и я не знал, как мне унять его.
На третий день нашего путешествия без Чу мы, перебираясь через гористый перешеек, уронили челнок, который мы несли на плечах, и он разбился. Перешеек находился между двумя озерами довольно больших размеров, а озера были окружены непроходимыми лесами. Кроме того, по краям озер были болота, в которых легко было увязнуть, а так как у нас лодки больше не было и мы переехать через озеро не могли, то нам ничего другого не оставалось, как идти вокруг озера пешком, понятно, только избегая топких мест.
Мы с Баллантрэ засунули за пояс пистолеты, взяли в руки топоры, связали в пакеты самые драгоценные вещи и, захватив столько съестных припасов, сколько оказалось возможным взять с собой, отправились в дальнейший путь. Наше железное оружие мы бросили в озеро и не взяли с собой, так как оно своей тяжестью могло служить нам только помехой.
Мне кажется, что подвиги Геркулеса, о которых так много говорится у Гомера, были пустячным делом в сравнении с той задачей, которую нам предстояло исполнить.
Местами лес был до такой степени густой, что мы, чтобы пробраться через него, должны были прорубать себе дорогу, местами же почва была страшно болотистая, и надо было смотреть в оба, чтобы не провалиться. Я один раз чуть-чуть не провалился в болото: перескочив через лежавшее на земле бревно, я вдруг очутился по колена в воде; тогда я ухватился за пень, показавшийся мне необыкновенно крепким, но как только я ухватился за него, он словно лист бумаги выскользнув у меня из рук и провалился сквозь землю, до такой степени почва была пропитана водой.
Спотыкаясь, ежеминутно падая на колени и прорубая себе путь сквозь густую чащу леса, мы шли все дальше и дальше вперед, в то время, как колючие иглы и ветви царапали нам лицо и разрывали наши платья. И, несмотря на такой ужасный труд, мы продвигались вперед очень медленно: мы делали мили две в день, не больше.
Крайне неприятно было еще то, что мы никак не могли разобрать, где мы находимся, так как не было никакой возможности разглядеть местность, и мы двигались вперед, сами не зная куда.
Когда мы незадолго до заката солнца очутились на открытом месте, по которому протекала река, и которое со всех сторон было окружено высокими горами, Баллантрэ швырнул свой пакет на землю и сказал:
- Я не желаю идти дальше.
После этого он попросил меня развести костер и начал ругаться такими кучерскими словами, что мне противно было слушать.
Я попросил его забыть о том, что он некоторое время был пиратом, и вспомнить, что он когда-то был джентльменом.
- Что это ты, обалдел, что ли, что вздумал меня учить? - закричал он. - Прошу тебя не спорить со мной. - Затем он сжал кулак и, погрозив им по направлению к горам и холмам, снова закричал: - Разве я могу относиться равнодушно к тому, что мне придется погибнуть здесь, в этой отвратительной дикой стране! Не лучше ли было бы, если бы меня убили на поле битвы, тогда я умер бы как джентльмен. А теперь!..
И при этом он кричал, стонал, кусал себе пальцы и каким-то диким взглядом смотрел на землю.
В эту минуту он наводил на меня ужас. На мой взгляд, подобное поведение со стороны солдата и джентльмена заслуживало порицания, в особенности солдата, так как последний должен относиться к мысли о смерти спокойно.
Но я не счел нужным отвечать ему, и так как вечер был довольно свежий и мне стало холодно, то я поспешил развести костер.
Я должен сказать, что находиться в пустынном месте и сознавать, что каждую минуту можно быть настигнутым дикарями, крайне невесело. Я сам находился в самом скверном расположении духа и от нечего делать принялся грызть зерно кукурузы.
В то время, как я молча грыз зерно, Баллантрэ взглянул на меня и спросил:
- У тебя есть брат?
- Слава Богу, у меня их пять человек, - ответил я.
- У меня только один, - сказал он каким-то странным голосом и затем быстро добавил: - и он заплатит мне за все, за все, что я терплю.
Я спросил его, почему брат должен расплачиваться за то, в чем он вовсе не виноват?