А тиун все светил фонарем, вглядывался в лица холопов. Чуял недоброе.
16. ОН ЛИХ, ДА И Я ЛЮТ
На верху берегового обрыва, на солнечном припеке дремал Фома.
С той поры, как по весне Мамаева орда, тесня Мюрида, вышла к Волге, он каждый день норовил уйти сюда. "Вельми хорошо в траве полежать, хозяину очей не мозолишь, он и не пристает", - рассуждал Фома.
Изредка он посматривал на недалекие юрты, оттуда доносились песни; над ордой стояло облако пыли.
"Гуляют басурмане, весело гуляют, пляшут, пируют. Эх!" - завистливо вздохнул Фома и, повалясь на траву, опять охнул: еще бы, татары пируют, а Фоме не поднесли! В глотке от того пересохло. Но тут Фома заметил вблизи в кустах человека, приподнялся.
"Чего это он?"
Человек руками рыл землю, выкапывал какие–то корешки, жадно грыз их.
"Голоден", - догадался Фома и окликнул:
- Эй! Человече! - Тот вздрогнул, поднял голову, отстраняя рукой грязные космы спутанных волос, свисавшие ему на глаза. Фома, с первого взгляда узнавший друга, уже бежал к нему.
- Куденей, Куденеюшка, да што они с тобой сотворили, аспиды, на себя не похож стал!
Куденей зайцем в кусты. Но Фома легко нагнал его, ухватил за ворот. Гнилая рубаха затрещала.
- Ты што, дурень, не узнал?
Куденей посмотрел на него исподлобья, испуганно, но тут же взгляд его просветлел:
- Фомущка! Друже!
- Откуда ты взялся, Куденейка? Постой, голоден ты? - Фома вытащил из–за рубахи несколько ячменных лепешек. - Ешь!
- Так откуда ты?
Куденей, давясь едой, ответил медленно:
- Есть такой батырь - Челибеем звать…
- Ну есть.
- Орда у него большущая.
- И это так.
- Челибей со царем–то, со Мюридом, повздорил. К Мамаю со всей ордой своей побежал.
- Да знаю я все это! Вон и пирует Мамаева орда на радостях, что Челибей от Мюрида отложился. Ты–то как здесь?
- Я–то?.. Я у него в орде рабом живу… да хозяин лихой мне попался, богатей, самому Челибею друг, а нас, рабов, не кормит, пес. А ты?
- А я рабом в Мамаевой орде, у Ахмед–мурзы.
- У какого Ахмед–мурзы?
- У того самого, што нашего чеснока отведал. Семкин кум! Тоже лих, да и я лют! Вот мы с ним и тягаемся - кто кого.
- Ой, Фома, ты и врать! Видано ли такое, штоб раб да с господином тягался.
- Не веришь? Об заклад бьюсь! - Махнул рукой: - Чего с тебя, окромя вшей, взять. Да вот как раз, слухай!
- Фомка–а–а!.. - кричал Ахмед, выйдя из юрты. Не дождавшись ответа, пошел к реке.
Растянувшись в траве, Фома притворно храпел. Куденей еще до прихода татарина забился в кусты. Подойдя к Фоме, мурза замахнулся, но не ударил, только закричал:
- Оглох?
- Зачем оглох, - Фома лениво повернул голову. - Чяво те от меня надобно?
- Почему опять кизяка не насбирал?
- Неохота мне кизяк собирать, - повернулся к мурзе спиной.
- Фома!
- А ты, Ахмед, не серчай, - Фома зевнул сладко, со слезой, не спеша сел. - Ну что серчаешь? Штоб работал я на тя, того не жди, так разве, для баловства когда, самую малость, - Фома опять зевнул. - Драться зачнешь - так и знай: подстерегу и зарежу; разбойник я, а тебе тати ведомы! А? - сплюнул в траву, метко сбив пух одуванчика. - В колодки меня забьешь - отомкну! Потому - слово знаю. Продашь - тебе вестимо, што тогда будет… Ну ладно уж, ишь пожелтел от злости, так и быть, нынче поработаю.
Фома встал, потянулся, хрустнул суставами, внезапно схватил татарина за плечи, заглянул ему в глаза, захохотал:
- Ой, берегись меня, мурза! Лихое у меня око! Ой, не на радость купил ты раба, Ахмед!
Мурза попятился. Закрыл глаза. Фома наконец смилостивился, отпустил.
- Ладно! Сегодня порчи напускать не буду, а только смотри, не замай! - Отвернулся от Ахмеда, крикнул в кусты:
- Куденей, пойдем, што ли. Пособи.
Когда отошли подальше от мурзы, Фома спросил:
- Видал?
- И хошь убей - не пойму. Кто же у кого в рабах ходит?
Фома оглянулся, вздохнул:
- Пожалуй, все же я у него, но держу его в страхе.
- Колдун ты, Фома!
- Я–то? Не! Я колдуном только прикидываюсь. Тут случай подошел - сегодня он меня купил, а на завтра купца, што меня продал, чума забрала, пять суток помучился - помер, а перед смертью почернел весь. Меня Ахмед убить хотел, заразы боясь, а я, живот свой спасая, и надумал пригрозить - напущу, дескать, порчу, как на старого хозяина напустил. Он сдуру и поверь, тут я его и оседлал. Да и все кругом верят - боятся. Известно, у страха око велико: чума по орде ходит. Вот те и раб! Ин вышло - тот же медведь, да в другой шерсти!
Набив мешок сухим конским навозом, друзья приволокла его к юрте Ахмеда, но едва Фома хотел пристроиться к котлу с кашей - накормить Куденея, как на Волге поднялся такой шум и крик, что все, бросив еду, побежали к берегу.
Фома поспел первым, остановился, заглянул вниз.
- Битва? - спросил подбежавший Куденей.
- Не! Татары купецкий караван перехватили, эвон струги грабят… Однако што это?
Фома разглядел - какого–то купца с криком тащили наверх, туда, где стояла юрта Мамая.
- Бежим!
- Да пошто? И так видно,- попытался удержать Фому оробевший Куденей, но тот и слушать не стал.
На площади шумела толпа. Шла расправа. Пленник, сухой длиннобородый старик, вопил - два татарина били его плетьми. У юрты неподвижно стоял Мамай.
После удара кафтан на пленнике, как ножом, прорезало.
"С оттяжкой бьют, здорово!" - подумал Фомка.
Мамай подошел к пленнику, заговорил язвительно:
- Я из тебя, Некомат–купец, кишки выпущу. Продал ты мне князя Дмитрия, а меня Мюриду продал. Москва у Мюрида ярлык взяла! Степи хотел миновать, берегся, Итиль–рекой плыл. Опять к Мюриду пробирался? Знаю! Все знаю!
Старик сел, харкнул кровью, поднял глаза на Мамая, охнул: лишь сейчас уразумел, к кому в лапы попался. Повалился эмиру в ноги. Запричитал:
- Батюшко, пощади, государь, помилосердствуй! Служил тебе верой и правдой, ан не вышло. А что до ярлыка, так его и сейчас послать Москве не поздно.
- Опять лукавишь! - возмутился Мамай. - Князь Дмитрий от Мюрида ярлык получил.
- Батюшко, и ты пошли! - купец уж не молил, говорил деловито. Мамай невольно стал его слушать. - Пошли! Не посмеют на Москве твово ярлыка не взять, глядишь, Мюрида ты и обойдешь!
- Не посмеют! - повторил за ним Мамай и, велев взять старика под крепкую стражу, в раздумье пошел к юрте.
Фомка толкнул Куденея локтем:
- Видал? Этот не пропадет! На што хитер Мамай, а купец из–под плети вывернулся и Мамая взнуздал. Вот увидишь, Мамай по купецкому слову сделает,
17. МЮРИД–ХАН
Едва молодой князь Иван Белозерский въехал в Сарай–Берке, татарский караул преградил ему дорогу.
Князь посмотрел на красные древки копий, на лошадиные хвосты, висевшие на них кистями, на смуглые, загорелые лица татар и послушно остановил коня. Сзади сгрудились бояре, воины, обоз.
К князю подошел татарин. Взглянув на него, князь Иван затрепетал: одноглазый, со шрамом поперек лица татарин был воистину страшен.
Иван Белозерский тайком сотворил крестное знамение, зашептал, как на черта:
- Сгинь! Сгинь!
Татарин не сгинул, высокомерно спросил:
- Князь? Откуда?
- С севера, с Белого озера мы, - чуть слышно ответил князь.
- Тебя–то и нужно. Поворачивай к хану во дворец.
- Помилуй, воевода, - вступились бояре, - дай князю хоть умыться с дороги.
Татарин не взглянул на них даже, его люди окружили князя, оттеснили бояр.
- Во дворец! - повторил мурза и вскочил на свою лошадь.
Князь только по сторонам озирался испуганно. Мурза, видя то, огрел плетью княжого коня. Конь фыркнул, присел под ударом, переступил копытами и рванулся вперед, мурза поскакал следом.
Мюрид–хан сидел в саду под деревьями, спасаясь от зноя, пил кумыс. Увидев князя, вздумал напоить кумысом и его.
"Опоганит! Ей–богу, опоганит!" - думал князь Иван, стоя перед ханом на коленях. Юноша, оторванный от своих бояр, совсем оробел, только отнекивался односложно да кланялся, кланялся.
Хану надоело наконец без толку угощать гостя. Отставив кумыс в сторону, он заговорил. О чем? Непонятно! Разобрал князь только, что часто Мамая он поминает.
Хан говорил все громче, переходя на крик, головой крутил да бледнел, понемногу свирепея. Вдруг подскочил с подушек, опрокинул длинноносый медный кувшин с кумысом, как будто выплюнул все то же слово:
- Мамай!
Прибежали двое татар - толмачи–переводчики. Сели по бокам хана на корточки. Уставились на него черными бусинами глаз.
Мюрид смолк, потом заговорил спокойно, твердо. Князю перевели:
- В дни, когда мои победоносные орды разбили за Итиль–рекой вероломного Мамая, Московский князь вымолил у меня ярлык на великое княжение, а ныне Дмитрий же принял ярлык и от Мамая тож!
Хан вновь закричал. Переводчики сидели молча, понимали - толмачить дальше не надо. Переведя дух, хан продолжал:
- Велю тебе, князь Иван, ехать теперь же ко князю Дмитрию, что во граде Суздале сидит ныне. Ему отвезешь ярлык на великое княжение.
Князь Иван потупился: "Вот напасть! Нынче с Москвой ссориться нельзя, и царя ослушаться нельзя".
Не смея шевельнуться, стоял он на коленях, а хан, заметив, как понуро склонился перед ним князь, оглянулся, позвал:
- Иляк!