Все умолкли. Ветер жаловался и стонал; казалось, не один, а несколько человек припали к крыше и то плачут, то угрожают тем, что сидели в тепле и при свете. - Вод близко носится… - вполголоса проговорил кто–то. Опять наступило настороженное молчание.
- Пойдем–ка мы спать?… - заявил косой и поднялся; встали и остальные.
Все кучей вышли на двор и задержались у лестницы, на которой совершилось убийство; на нижние ступени ее падала из кухни полоса света; казалось, на них натекла лужа крови; выше густилась тьма; ночь стояла облачная, беззвездная; багровая полоса пожара напоминала разверзшийся вход в ад. Косой держался позади всех.
- Душновато будет, я думаю, в номере?.. - заявил Луиджи. - Я пойду, около Яна в стойле пустом лягу: его без надзора еще никак нельзя оставить!..
- Ну что ж, и я с тобой!.. - простодушно согласился Марк. Он и не подозревал, что страх охватил не только его приятеля, но и всех остальных мужчин.
- А ведь верно?.. - произнес голос из их кучки. - Холодно наверху нынче - небось, насквозь продувает?.. Идем к мулам, там вот как тепло - лучше, чем на кухне!..
Ян крепко спал, пригревшись в соломе. Марк и Луиджи устроились около него; Луиджи долго, с разных сторон, закрещивал свое место, потом лег и покрылся с головой; через несколько минут он вскочил и опять принялся за то же самое; Марк слышал, что он бормотал какие–то латинские заклятья. Затем Луиджи снова завернулся в попону, лег и уже не шевелился.
Марк долго не смыкал глаз и смотрел на зарево: оно казалось ему предвестием ожидающих его испытаний.
ГЛАВА XIII
Солнце осветило путешественников уже за воротами гостиницы. Ветер утих; шагалось легко, было свежо и приятно. Дорога вилась по самому гребню хребта и то спадала в седловины, то подымалась и огибала вершины; вид открывался неизмеримый. Позади, в долине реки, словно грибки- подосиновики в корзине, виднелся краснокровельный город; мир заполняли сине–сизые тучи гор; впереди, словно белые облака, сверкали снеговые шапки; за пропастью увенчивал скалу замок; левее его, за вторым ущельем, тлело обширное пожарище; будто окутанные дымом великаны, то появлялись, то исчезали обнаженные, красноватые скалы.
- Лес горел!.. - сказал, всматриваясь, Луиджи. - Ишь, до сих пор еще дымится! И шут их знает, чего это дурачье вчера перетрусило! Да я один на десятерых чертей пойду!
- А нам мимо замка придется проходит?.. - обеспокоился Ян.
- Нет, он в стороне останется, дорога внизу! - отозвался Луиджи.
- И не опасны эти места?..
- Здесь? - Луиджи засмеялся. - Это кому как! Таким, как мы, отсюда самое приволье начнется! Пилигримов и кающихся теперь в Рим отовсюду реки текут!
- Какие кающиеся?.. - полюбопытствовал Марк.
- Да ты, брат, и впрямь с луны свалился?! - воскликнул Луиджи. - Иль ты полагаешь, что люди, как херувимы, безгрешные живут? Помирать–то ведь всякому надо и страшно! А кто поцелует ногу у папы и получит его благословение - конец: сразу как ангел, чистым сделается! Какие бы не накопил грехи - все сразу к сатане! Вот оно каждому и лестно в Рим сходить: чмокнул у папы туфлю, тебе - это что, наплевать, - ан за это местечко в раю для тебя уже веником подметают!.. - Луиджи подмигнул. - Были бы, брат, деньги, а с ними куда хочешь попадешь!..
- Ну, это ты что–то уж очень хватил!.. - возразил Ян.
- Сильны деньги, да не перед Богом!.. - вымолвил Марк.
- А ведь вы еретики! - воскликнул Луиджи. - Да у кого ключи–то от рая, знаете вы это?
- У апостола Петра!
- А папа чей наместник?
- Христа… ну так что же?
- А то, что, значит, папа все может сделать! Потолкуй с ним как след - даже целое поместьице в раю приобретешь. Главное - нажиться надо! потом целую латифундию себе на том свете обеспечу!
В разговорах время текло незаметно; отдохнув и подкрепившись раза два едой, путники часам к пяти вечера достигли до перекрестка, на котором высился большой черный крест; несколько поодаль подымалось большое бурое здание монастырской гостиницы; орден цистерианцев много их возвел на путях в Рим. Над воротами имелась башенка, в ней висел колокол. Всю площадь между широкой дорогой и строением заливал пестрый табор; разносился говор и шум. А на голубом небе, как виденье фата–морганы, белели стены и башни герцогского замка.
- Э, народа–то сколько собралось?! - воскликнул Луиджи.
Устроиться в битком набитом дворе гостиницы нечего было и думать; сообразительный неаполитанец приметил с краю поляны развесистый старый дуб и через несколько минут трое товарищей уже расположились под ним, как под навесом; пахло конским навозом и жареным мясом; Марк и Ян сразу обратили внимание на странный вид табора: половина его состояла из калек и больных.
Луиджи всей грудью втянул в себя воздух и зажмурился от удовольствия.
- Баранину жарят! - сказал. - Сейчас расследуем все обстоятельства!.. - и он собрался уже нырнуть среди палаток и шалашей, но его окликнул Ян.
- А ослика расседлывать?
- Черт с ним; не сдохнет, постоит и так! - и Луиджи исчез среди народа.
Ян недовольно мотнул головой, с трудом сам снял вьюки, привязал ослика на длинную веревку и пустил пастись на траве. Марк сбежал по откосу к лесу набрать для костра сучьев и, когда вернулся с большой охапкой их на спине, одновременно появился и Луиджи.
- Переправы нет, река бурлит!.. - заявил он. - Третий день люди ждут! Придется и нам дневку здесь сделать!
Луиджи принес с собой большой каравай хлеба, и заднюю жареную ногу баранины, и живого, только что начавшего оперяться вороненка, выпавшего из гнезда.
- Зачем он тебе? - удивился Ян.
- Не пропадать же такому носачу! - весело ответил неаполитанец. - Выкормлю - товарищ нам будет! - и он, позабыв о себе, принялся совать куски баранины в жадно разевавшийся рот птенца.
Ян сорвал несколько широких листов лопуха, постелил их на бугорке вместо скатерти и приятели сели обедать.
- Посмотри?.. - вдруг с глубоким изумлением произнес Марк и указал головой за спину Луиджи.
Тот оглянулся: высокий, мрачный человек с бровями, сросшимися на переносице, пробирался между палатками; на спине и груди его белели укрепленные доски с крупными черными надписями: "Убийца".
Луиджи мельком посмотрел на него и опять принялся за баранину.
- Ну так что же?.. - равнодушно проговорил. - И отцеубийц встретим и святотатцев… кого угодно! Все идут каяться!..
- Да ведь таких вешают?.. - сказал Марк.
- Если поймают!.. - пояснил Луиджи. - А раз человек в другой город ушел - кто же его станет трогать?
Марк ел и продолжал внимательно рассматривать табор. У многих шалашей стояли прислоненные костыли и даже носилки; виднелись забинтованные головы, руки, подвязанные щеки; иные не владели согнутой ногой и ходили, опираясь коленом на деревянную култышку. Странное дело - весь этот оборванный, бедный и больной люд не имел изможденного вида и явно обладал достатком: на кострах в изобилии жарилось мясо; из торб и шалашей появлялись большие глиняные сулеи с водкой; разговоры шли оживленные; то здесь, то там раздавались взрывы хохота либо ругань; о благочестии или даже о простой сдержанности не было и помина.
- Надо и нам на ночь шалаш поставить, иначе подохнем от холода! - сказал Луиджи. - Река здесь близко - сейчас под горой за гостиницей!
- Ах, вот туда бы попасть? - с завистью добавил он и кивнул головой на замок. - Там, говорят, нынче рыцарями и дамами полным полно!
- Тоже каяться идут? - удивился Марк.
- А то как же? У них–то, брат, грехов побольше нашего! Вот там бы угостили нас!.. жаль, свидетельства нет!
- Какого свидетельства?
- А о том, что и мы убили кого–нибудь, ну, тетку свою, что ли! Епископы их выдают тем, что идут каяться! Это, брат, лучше всякой охранной грамоты! С ними везде принимают в замках, даром кормят!..
- Почему?
- Богоугодное дело: милосердием оно называется; ну и дубы же вы, если этого не понимаете!..
- Бог с ним, с кормом!.. - возразил Марк. - Лучше одни желуди есть, чем такую доску надеть!..
Луиджи залился смехом.
- А ты думаешь, что и вправду они все злодеи? Да девяносто девять человек из ста такие же убийцы, как и мы с вами: жрать хотят, вот и притворяются!
Шум и звяк железа, раздавшиеся со стороны дороги, заставили беседовавших умолкнуть.
Медленно приближалась новая орда босоногих паломников, душ в тридцать; часть их шла в длинных черных и грязных серых и белых балахонах; в глаза бросались доски с надписями на груди у некоторых; шеи других охватывали широкие железные ошейники, с которых накрест спускались к железным же поясам тяжелые цепи; на третьих висели целые плиты; между тяжело ступавшими, согбенными кающимися пестрели лохмотья всклокоченных людей. Они большею частью шли в обнимку и, видимо, были пьяны.
- Друг?!.. - орал один, колотя левой рукой себя в грудь, а правой обхватив шею товарища. - Что ж, что мы пьяны?.. Недолго уж теперь мы свиньями будем: в Риме ангелами сделаемся!..
Вновь прибывшие частью разбрелись по табору, частью расселись между кустами опушки.
Не прошло и получаса - пестрый ковер стал развертываться на дороге; показалось семеро рыцарей, шедших босиком с простыми посохами в руках, с обнаженными головами и в скромных темных одеждах; пышно разодетые слуги вели позади них коней; длинные яркие попоны были расшиты шелками и золотом, высокие луки седел сверкали серебром обивки и камнями; на особых вьючных лошадях блестели доспехи и торчали к небу копья.