– Да, – задумчиво молвил паша, – у него ещё золота нет. Но у него есть близнец. Значит, его предложенье весомо. Хотя и безумно.
Он послал взмах ладонью своим янычарам.
– Отдайте его нашему гостю…
– Он мне не нужен, – быстро сказал я.
– То есть как?
– Этот человек мне не нужен, – царапая нёбо пошершавевшим языком, повторил я. – Пусть ему только сохранят жизнь.
– Не понимаю, – словно выискивая подвох, не мигая, смотрел на меня вали. – Он вас предал. Взял деньги за это. Хотел вашей смерти…
– А я его – не хочу. Я считаю, что убить человека можно только в бою. Убивать беззащитного – недопустимо. Тем более – мучить. И потом, о великий вали, смерть начинает посматривать на того, кто сам без нужды призывает её на других. А это ненужные взгляды. Поверьте.
– Да, не зря тебе помогает Аллах, милостивый, милосердный, – выговорил после тягостного молчания паша. – Что ж, пусть будет так. Отпустите его (кивок янычарам). Выведите за ворота!
Стиву распутали руки. Швырнули в лицо одежду.
– Так, сегодня веселья не будет, – поскучневшим взглядом Хумим проводил уходящего Стива. – На сегодня и с вами прощаюсь, уважаемый Том.
Вали встал, раздражённо толкнул метнувшегося поддержать его визиря.
– Позовите Ашотика! – бросил он, уходя.
Мы спустились по длинной верёвочной лестнице. Во рту моём была горечь. Хотелось лечь и уснуть.
ГЛАВА 15. ТАЙНЫЙ ХОД
Да, лечь и уснуть. Но не дали. Раскрасневшийся после цеплянья за перекладины Пинта очень тихо сказал:
– Мистер Том, я тут увидел…
– Что такое, малыш?
Сверху, с вершины стены, я смотрел вниз. И смотрел на колодец. Солнце уже отошло, но половина дна в колодце была всё ещё освещена. И там, на дне, я увидел рисунок. Как будто знакомый. Понимаете, выложен камешками более тёмными, чем все остальные. А вблизи – ничего ведь не видно. Посмотрим ещё как-нибудь, только сверху? ..
ТАИНСТВЕННЫЙ ЗНАК
Наверное, верхнюю кромку колодца мы истёрли до блеска своими животами. Пинта, Пантелеус, Готлиб и я. Мы ощупали пальцами каждый дюйм древней каменной кладки. Перевешиваясь вниз головами внутрь колодца, мы до боли в глазах всматривались в недалёкое дно. Шкурой чувствовали присутствие тайны. Это необъяснимо. Подобное переживает, наверное, только охотник за кладами, когда в яме, копаемой им, к аромату влажной земли примешивается запах гниющего дерева, и из-под клюва заступа выскакивает не земляной, и не каменный, а металлический звук. Это может свести с ума.
– Что скажешь? – спросил я Готлиба на следующий день.
– Колодец древний, – задумчиво начал он рассуждать. (Пантелеус и Пинта сопели рядом, приклонив головы. Навострил свои уши и кот.) – Глубина – локтя три с половиной. Где-то пять или шесть – в поперечнике. И это скорее бочка, воду в которую наливают, а не колодец, где вода поднимается из земли. Кладка из камня, очень редкая, не на известковом растворе. Камни обточены и даже отшлифованы так, что между ними не вошла бы и самая тоненькая игла. Чтобы вода не уходила, между камнями – плёнка раствора, наверное, клея из рыбьей чешуи и яичного желтка. Так. Дно выложено одинаковыми квадратными камешками. Я дотягивался до них с ножом. Не то что выковырять, даже пошевелить не сумел. Очевидно, это длинные каменные столбики, поставленные вертикально. Если они в момент укладки смазывались таким вот раствором – то вода будет держаться хоть тысячу лет. Да вот она и держится. Хороший способ, ещё древние египтяне открыли. Так. Думаю, можно было изобразить с их помощью некий знак, следовало лишь нужные из них зашлифовать под другим углом, незаметным ни на взгляд, ни на ощупь. Да, тогда увидеть этот знак можно лишь сверху, и то на короткий час, когда солнце встаёт над колодцем и просвечивает его до самого дна.
– Молодец, Готлиб, – восхищённо вздохнул Пантелеус. – Совершенно нечего добавить.
– А ты, Пинта, – обратился я к мальчику, – откуда ты знаешь древние знаки? И вообще, кто ты такой?
– Всё просто, мистер Том. Не знаю, зачем и куда – мои родители плыли на корабле. Корабль шёл, наверное, в Индию. Турки напали и захватили корабль. Кто уцелел – тех продали на рынке. А меня, тогда совсем ещё маленького, определили в янычары, в "новое войско". Я сумел не забыть свой язык и усвоить турецкий. Мне нравилось говорить об одном и том же по-разному. Ещё я дружил с маленьким янычаром, слова которого были совсем ни на что не похожи. Из любопытства я выучил и их. А не так давно встретил в порту компанию людей, разговор которых вдруг мне оказался понятен. Дальше – опять просто. Их главный выкупил меня у моего ясаула, так, что я сохранил и эсам – билет для получения жалованья, и одежду. Ну а остальное вы знаете.
– И ты не помнишь своей фамилии и то, кем были твои родители?
– Раньше помнил. Теперь уже нет. В этом и смысл турецкого "нового войска".
– Ладно, это пока отложим. А знаки?
– Был в порту сумасшедший старик. Называл себя "франкмасоном". Или "вольным каменщиком". У него были странные книги, с загадками и ритуалами. Написаны от руки, на английском. Я приносил ему рыбу и, пока он её готовил и ел, я мог их читать. И то, что успел прочитать – всё запомнил.
– И тебе показалось, что знак, который проступил со дна колодца, ты уже видел?
– Да, видел! Потому и тревожусь. Очень хочется вспомнить.
Ожидание было мучительным. Когда же, когда можно будет подняться наверх, – и именно в полдень?
Томиться пришлось недолго.
Мы вычерпали из колодца почти всю воду, и расторопные, снующие по гребню стены, как матросы по вантам, янычары взялись его наполнять. Со стены выдвинулся и навис над нами широкий коробчатый жёлоб. Едва слышно донёсся до нас стук дерева – должно быть, бочки с водой – и вдруг, слетая с края жёлоба, выгнувшись длинной, хрустальной струёй, хлынул поток. Хлынул – и упал точно в середину колодца. Облако тончайшей водяной пыли поднялось вверх, заполняя изморосью квадратное пространство двора, и вдруг весь он пронизался кусочками радуг. Волшебные цветные полоски переплетались, дрожали, висели в сумраке двора, спускаясь сверху причудливыми слоями. Небывалая, чарующая картина. Вся моя команда высыпала во двор и замерла. Грубые, приученные к тяжкому труду и не приученные видеть красоту матросы стояли, онемев, задрав кверху головы. Шелестел и искрился временный водопад. Шелестело частое наше дыхание. Сказка.
– Нигде на свете подобного нет, уважаемый Том! – перевёл Пинта долетевший со стены выкрик.
Хумим-паша? Он. Слетела вниз лестница. Я оглянулся на Пантелеуса, Пинту. Полезли наверх. Но вали здесь уже не было. Стоял, улыбаясь во весь рот, Корвин, рядом – шахматный столик. Мы обнялись.
– Я упросил вали, он позволил поиграть с тобой в шахматы, Том, – радостно сообщил он. – Вали упрямился, предлагал играть с ним, но я заявил, что с ним я всегда проигрываю. Он сделался довольный, и разрешил!
Разговаривать было опасно. Рядом стоял с безучастным лицом старичок, моргал слепенькими глазками, но слушал, хитрая лиса, слушал! Конечно же, тарджуман.
Мы сели, скрестив ноги, за низкий столик, разобрали фигуры. Сделав пару ходов, я мигнул Пантелеусу. Он задумался, потом, улыбнувшись, сказал что-то Пинте. Тот подкрался к старичку, отвесил дюжину поклонов и стал читать ему какие-то стихи на турецком. Мы молчали, и тарджуман терпел, делал вид, что ему приятно. Корвин принялся тихо, задумчиво напевать. Известная песенка -
Моя Бэсси у ворот
Тихо плачет, меня ждёт.
Ой-ля, ой-ля-ля,
Моя Бэсси меня ждёт…
Я делал ходы, подтягивал, так же тихо, задумчиво. Но вот, когда старик стал важно поправлять какую-то Пинтову строчку, Корвин спел:
Ночью подойди к стене,
В ней откроется окно.
Ой-ля, ой ля-ля,
Мне советуют бежать…
Вот так. Понятного мало, но главное я ухватил.
Вдруг Пантелеус тронул меня за плечо.
– Разомни косточки, – сказал он, показав взглядом на край стены.
Я встал, потянулся. Подошёл к краю. Солнце в зените. Дно колодца – дрожащее зеркало. Действительно, знак. Ошибиться нельзя, отчётливый контур. Пришёл янычар, жестом показал, что Корвину пора возвращаться. Поспешив закончить партию, мы вернулись во дворик. Здесь, быстро уединившись, мы повернулись друг к другу. Выкрикнули одновременно:
– Яйцо!
– Яйцо с чертой!
– Разрезанное яйцо!
Сомнений быть не могло. Мы видели одно и то же: овал, рассечённый посередине плавным зигзагом. Один конец овала заострён, как носик яйца, второй – круглый. Подошедший Готлиб озадаченно смотрел на нас, как на сумасшедших.
– Знак Кара-Тун, – взволнованно произнёс Пинта.
– Каратун? И что это значит?
– Знак, говорящий, что рядом есть тайная дверь, или люк, или подземный ход. Одним концом он показывает – в какой стороне находится дверь или ход. Я читал, что сегодня спорят, какой конец является указателем. Одни владельцы древних рукописей считают, что острый, или "направление птичьего клюва". Другие – что круглый, или "направление летящей капли".
– В нашем случае острая половинка обращена в сторону ворот и чуточку вбок, – торопливо сказал я. – Там комната караульных, там можно поискать. А вот другая – в сторону новой стены, которой перегородили дворик лет сто или двести назад. В этом случае тайная дверь от нас отсечена. Что будем делать?
– Надеяться на "клюв", – сказал, поглаживая кота, Пантелеус. – Осмотрим комнату, что другое-то остаётся?