- Ишь, ты какое "неглиже с отвагой"? Кишки бы, говоришь, выматывал? Ну, ничего, Большевик Иванович, не унывай. Подвиги ведь не только на войне совершаются. Их, брат, и в жизни сколько угодно. Еще, может, и тебе придется что нибудь смелое сделать…
Потом, оглядев его лохмотья, Сережа добавил:
- А ты бы, Митя, пока там до подвигов - вымылся… Море то ведь под боком - баня даровая.
Беспризорник осклабился.
- Мыться? А зачем это? Когда грязный, вши лучше греют, а потом все равно - другого то ведь платья нет; домой влезешь - все едино такой же станешь.
- "Домой"? А где ты живешь?
- А в трубах коло вокзала. Гостинница екстра - первого класса.
- А ты пошел бы лучше вот к Тамаре в детдом. Вы, Тамара, их взяли бы к себе?
Девушка приветливо кивнула головой.
- Ну, конечно. Видите, ребята, там вот внизу на Корабельной красную крышу - это мой детдом. Когда вам захочется - приходите. Если не понравится - я отпущу обратно.
- Да брось ты, тетка, трепаться, ворчливо ответил Ванька. Власти у тебя там будет с Гулькин нос. Какой халдей комсомолец что захотит, то и сделает… И никуда больше не выпустит и работать заставит.
- А ты работать не хочешь?
- Вот еще? От работы даже лошади дохнут. Да и Митька тоже до работы не охоч.
- Ну, ну, ты, Черви-Козырь, не ври, с веселым огоньком в глазах под рыжими космами волос отозвался Митька. Откуда ты взял, что я работать не хочу?.. Что мне работа? Я совсем ее не боюсь - даже спать рядом с ней могу. Вот какой я!
Все рассмеялись.
- Ладно… Не хотите, ребята - не надо. А если надумаете - приходите ко мне - там у нас не дерутся… Там еще есть такие девушки, как я..
- Ладно, тетенька… Спасибо… Мы пока вольными птахами побудем, а если уж трудно придется - к зиме холодно станет - поглядим…
Сережа с тоской смотрел на медленно спускавшийся в море диск солнца. До сумерек еще нужно было ждать около часу… Что бы такое тем временем выдумать, чтобы задержаться и остаться тут до самого вечера?
- Ну, довольно вам дискуссировать, сказал он. В рай за волосья не тащут. Если им лучше в трубах - пусть пока там поживут. А вы, хозяева, покажите мне, гостю, еще что нибудь. Тут ведь дальше иностранные кладбища есть, где были похоронены солдаты осаждавших армий. Нельзя ли их поглядеть? А потом, вероятно, отсюда вечером должен быть замечательный вид…
- Да ты у нас - герой дня, Сережа, дружелюбно ответил Боб. Приказывай - мы тебе все достопримечательности выложим на ладонь. Пойдем.
- А нам можно с вами? спросил Митька.
- Можно, то можно, да трудновато, ребятки. Дорога там каменистая, а возвращаться мы будем под вечер. Ноги себе обломаете.
- Вы нас тут лучше подождите - мы скоро придем, добавил Сережа. Ты, Митя, кстати, мне нужен будешь. Я тебе еще про Москву расскажу, про бокс и футбол - может быть, еще и в самом деле чемпионом станешь!
Митька обрадовался и привычным движением утер нос ребром ладони.
- Вот это дело, дядя Сережа. Я подожду обязательно.
- Молодец! Держи свое слово! Жди здесь около памятника. А потом вместе пойдем в город - я вас обоих там подкормлю…
Футболист дружески привлек к себе мальчика, похлопал его по плечу и ласково провел рукой по его спутанным рыжим волосам. Сердце Сережи было так же широко, как и его плечи и его улыбка. Он любил жизнь и все живое в мире, и жизнерадостная сердечность была у него и для голодного забытого щенка и для усталого друга и для озлобленного оборванного мальчугана.
Ласку сердца не подделаешь. И только на такую искреннюю ласку отзывается другое человеческое сердце…
Митька доверчиво прижался к сильному плечу юноши и вздрогнул. Что то новое, неиспытанное шевельнулось в его сердце: человеческий волченок почувствовал в себе пробуждение инстинкта любви. Эта секунда оказалась переломной в его жизни. Молодая душа, огрубевшая и измученная от постоянных опасностей, издевательств, необходимости воровать, врать, изворачиваться в суровой грязной борьбе за жизнь, на миг почувствовала точку опоры - большого и сильного друга, которому можно было вверить и свою дружбу и свою любовь.
Мальчик не мог разобраться в своих чувствах, но ему показалось, что в пустоту и холод его души, брошенной нежной и хрупкой на утесы, в грязь и колючки жизни, вошло что то светлое и теплое. Впервые с детства, которого он уже почти не помнил, его приласкали, приголубили, привлекли к себе. И эта теплота ласки была олицетворена в виде высокого смеющегося юноши, отнесшегося к нему, как к своему младшему братику.
Митька поднял кверху свое взволнованное преображенное лицо. Глаза его светились обожанием.
Сережа понял этот взгляд и был тронут выражением этой немой любви и преданности. Он ласково подмигнул мальчику, еще раз дружески тряхнул его за плечи и переспросил:
- Так ты подождешь меня? Не сбежишь?
- Подожду, тихо ответил Митька, и юноша понял, что в лице этого оборванного беспризорного мальчика он приобрел верного друга, который не выдаст и не предаст. Он еще раз кивнул ему и стал со своими спутниками спускаться с холма. По своей всегдашней привычке футболист начал петь. Память вынесла ему песню, где причудливо сплелась цыганщина, казачий дух и русская мощь:
"Наш Отец - широкий Дон,
Наша Мать - Россия…
Нам повсюду путь волен,
Все места родные"!..
15. Засада
С различными чувствами смотрели оба беспризорника вслед уходящим. У Митьки было радостно - оживленное лицо, словно он пережил что то светлое, большое. Ванька был нахмурен. Его предубеждение против "больших" не было развеяно дружеским обращением новых знакомых.
- "Накормлю"? проворчал он. Так бы и раньше говорили, а то вот только болты болтали. Только никуда я с ними не пойду.
- Почему такое? рассеянно переспросил Митька, не отрывая глаз от удалявшихся фигур новых друзей.
- А потому, угрюмо отозвался Ванька. Никакого интереса нет.
- Чего ты окрысился? Ладные парни и, верно, здорово покормят.
Ванька презрительно ухмыльнулся.
- Покормят? Жди!.. Пока мы себя сами не покормим - никому до нас дела нет. Обойдемся и без ихней милости!.. Сами!
И он вытащил из кармана чей то кошелек.
- Это откуда ты слямзил? удивился Митька.
- А у тетки энтой, хвастливо ответил Ванька.
- У той, что рассказывала?
- Ara… Покеда она там разорялась насчет адмиралов, я у ей из сумки и сбондил. Ловко?..
Беспризорник не договорил. От сильного удара приятеля он шлепнулся на землю.
- Что это ты, Митяй? С ума слез, что ли? со злобным недоумением спросил он снизу.
Митькино лицо было искажено яростью. Он задыхался от негодования.
- Ах ты, сволочь, сукин сын… Лярва!.. Это что б у таких людей что нибудь пулить? Гадина!.. Да я тебе сейчас череп вот прошибу, стерва, за такую штуку… Они к нам по душевному, как люди, а ты, гадюка, сзади их вжалил… Фраеров тоже себе нашел… Отдавай сейчас же!
Ванька еще ни разу не видал своего приятеля в таком яростном состоянии. Зная по опыту, как решителен и силен Митька, он мрачно поднялся и отдал кошелек.
- И что это тебя так укусило?.. На кой хрен нам ихний обед, когда, может, в этом портмонете побольше найдем?
- Вот кусок идиета, еще кипятился Митька. Да как же ты, сучья башка, не понимаешь, что у таких людей стыдно тибрить? Это все равно, как ты у меня что спулил бы… Фу, даже в пот вдарило…. Тьфу, какой ты обалдуй… Ты только не серчай, что я тебя так вдарил - очень уж за сердце взяло… А теперя мы так сделаем: они тут как раз возвращаться будут - мы им и подкинем обратно портмонет этот… А ты не скрипи, Вань. Я тебе в трамвае любой портмонет сопру - по твоему выбору. Руки, знаешь сам, у меня - золотые… А то деньги этих ребят мне бы руки жгли… Ш.ш.ш.ш. ш…
Он внезапно схватил своего товарища за руку и нырнул в кусты. В темноте наступавшего вечера кто то осторожно шел по тропинке. Крадущиеся шаги приближались к месту, где спрятались беспризорники. Через минуту на вершине кургана показался какой то молодой парень в кепке, внимательно оглядывавшийся кругом. Он увидал удалявшуюся группу спортсменов и скользнул за плиту какого то памятника. Его острые злые глаза не отрывались от уходивших. Когда группа стала скрываться за поворотом, он быстро перебежал к нижним кустам и опять замер. В его руках блеснул бинокль.
Митька сжал руку своего приятеля.
- Сексот… За ними шпионит… Ах, сволочь!..
Ванька, видя взволнованное лицо своего друга, забеспокоился.
- Что ж ты хотишь делать, Митька?
- Что? А вот что: голову ему проломаю, что б не повадно было в следовающий раз следить за хорошими парнями. Бери каменюку, Вань!
- Это мы могем… Для сексота и каменюки не жаль!..
Приятели, вооружившись осколками камней, осторожно подкрались к кусту, за которым спрятался неизвестный парень. Тот, наконец, решил идти дальше и вышел на тропинку. В этот момент один камень ударил его в плечо, другой - в голову. Он споткнулся, обернулся и схватился за карман. Еще два удара камней свалили его на землю, и в кустах послышался топот убегавших ног.
Беспризорники были ребятами смелыми. Они сделали круг по кустам Малахова кургана и опять подкрались к месту "боя". Сбитый камнями с ног парень уже приходил в себя. Приподнявшись на земле, он со стоном ощупал раненую голову, вытащил платок, вытер обильно струившуюся кровь и опять упал. Потом собрал все свои силы, поднялся и, шатаясь, с вытащенным револьвером в руке, медленно пошел обратно к воротам.
Митька и Ванька, сидя в кустах, довольно переглянулись.