– Ты просто боишься оставлять здесь варяжскую гвардию, – презрительно бросала ей в лицо Зоя, – которая всегда будет укрощать буйный нрав бунтовщиков, приведших тебя к трону и не желающих видеть на троне меня.
– Не скрою: действительно опасаюсь этого. Гарантией с моей стороны будет служить публичное признание твоего старшинства и признание в качестве первоправителя твоего супруга, которым, скорее всего, как я понимаю, станет Константин Мономах. Ты же, в свою очередь, должна избавить страну от наемников принца Гаральда. Уверена, что так будет справедливо.
Зоя немного поколебалась, а затем обратилась к стоявшему во главе своего ощетинившегося мечами норманнского отряда конунгу:
– Признаю, принц Гаральд, что даже своим пленением вы помогли моему окончательному восшествию на трон. Знаю также, что моя сестра предлагала вам себя в виде царствующей супруги, чтобы таким образом окончательно оттеснить меня, но у вас хватило мудрости не поддаться на эти уговоры.
– Да, я предлагала принцу стать моим супругом, – почти вызывающе подтвердила Феодора. – И даже сейчас не отказываюсь от этого предложения.
Взглядом, которым Зоя окинула свою сестру, обычно удостаивают юродивых, попрошайничающих на паперти. Но при этом не произнесла ни слова.
– Однако вам лучше сегодня же выйти на своем судне в море, – пересилив гнев, снова обратилась она к Гаральду. – Не бежать я вам предлагаю, а достойно уйти. Вас будет сопровождать судно нашей морской стражи. Там вы подождете остальные суда флотилии, которые приведет конунг Гуннар. На них будут те деньги, которые казна обязана выплатить вам в связи с окончанием срока найма, и еще запасы продовольствия, свитки корабельной парусины и всевозможных тканей, а также какое-то количество трофейного оружия, которое вам понадобится для похода в Норвегию.
– Считаю, что это будет справедливо, – признал Гаральд.
– Кроме того, моя сестра Феодора, точнее, наша благочестивая монахиня Феодора, – повернулась Зоя лицом к соправительнице, – передаст Гуннару сундучок с золотом и драгоценными камнями из личной сокровищницы в виде компенсации за минуты позора, пережитые вами во время ее унизительного сватовства; а также за некоторые неудобства, доставленные вам ночью, проведенной в темнице.
Норманнские конунги понимающе ухмыльнулись.
28
Это было захватывающее зрелище: почти три десятка судов, выстроившись друг за другом, подходили к киевской пристани под красными четырехугольными парусами. При свете яркого утреннего солнца паруса казались багровыми; щиты, которыми были увешаны борта, переливались радужным разноцветьем, а клинки поднятых вверх мечей, которыми викинги приветствовали встречавшего их великого князя Ярослава со своим семейством и свитой, вспыхивали маленькими искристыми фейерверками.
– На берег ваших владений, великий князь, мы ступаем с таким же волнением, с каким ступали бы на родную нам землю, – молвил Гаральд, почтительно склонив голову перед Ярославом Мудрым.
– Мы тоже принимаем вас как близких людей, – сдержанно заверил его правитель Руси, рассматривая повзрослевшего, раздавшегося в плечах норманна. – Тем более что вскоре мне вновь понадобятся мечи твоих викингов, конунг.
– А мечи ваших воинов, возможно, понадобятся мне в Норвегии. Но все это будет потом, а пока что… – выразительно взглянул на стоявшую чуть в сторонке, на небольшой возвышенности, рослую златокудрую норманнку, в чертах лица которой теперь уже с трудом узнавал свою воспетую в песнях-висах Елисифь. – Неужели есть что-то, что вновь позволит вам запретить мне назвать вашу дочь своей невестой? – прямо, без обиняков, поинтересовался он.
– Ты, конечно, уже конунг; слава о тебе, как воине, гуляет теперь по многим землям, однако своей, "коронованной" земли, у тебя по-прежнему нет, – с улыбкой напомнил князь о том, что главное условие, которое он в свое время выдвинул, все еще осталось невыполненным. – Но теперь ты – настоящий воин и достаточно богат, я бы даже сказал, очень богат. Причем уже сегодня сможешь убедиться, что все те сокровища, которые твои викинги доставляли в Киев, сохранены.
– Так что теперь я могу?..
– О нет, выдавать своих дочерей по принуждению у нас, князей-русичей, не принято. Поэтому теперь постарайся уговорить княжну Елизавету так же убедительно, как уговорил меня, – с отцовской лукавинкой во взгляде ответил великий князь. – Правда, первая ваша встреча выдастся короткой: тебя и конунга Гуннара я приглашаю во дворец, на княжеский пир. А вечером, в форте Норманнов, который сохранился со времен вашего пребывания в Киеве, будет устроен пир для твоих воинов.
Лишь после разговора с князем Гаральд подошел к терпеливо дожидавшейся его Елисифи. Теперь он пристальнее присмотрелся к чертам ее лица. Они показались ему совершенными в своей красоте, причем совершенными настолько, что впечатления от них превосходили все те лики, которые являлись ему в самых смелых грезах и фантазиях.
– Пытаетесь убедиться, что перед вами действительно та девчушка, которая запомнилась перед отъездом? – Улыбка, которой было озарено лицо княжны, показалась ему вполне добродушной. Перед ним была уже не та ершистая девчушка, которая каждое слово его воспринимала как повод для язвительных замечаний и отговорок.
– Поражен вашей красотой, – искренне признался конунг.
– Как только присмотритесь внимательнее, это наваждение тут же оставит вас.
– Сам не допущу этого. Вы ждали меня, княжна?
– Судя по количеству золота и камней, которые ваши люди доставляли в Киев, у вас было с кем развеивать свою тоску.
– Я – воин, и мой способ жизни мало чем отличается от способа жизни всех прочих викингов. Мое богатство свидетельствует только о том, что я способен добывать его. Так стоит ли упрекать меня в этом?
– Если вы отправитесь в еще одно такое путешествие, то застанете меня чьей-то супругой и почтенной матерью большого семейства.
– Именно поэтому я буду добиваться, чтобы вы как можно скорее стали матерью семейства конунга Гаральда Сурового.
– Если вы мечтаете видеть в женах дочь великого князя киевского, то завлекать ее следует не титулом матери семейства, а титулом королевы. Или хотя бы герцогини.
Прежде чем ответить, конунг посмотрел в сторону стоявшего неподалеку, в окружении четверых дружинников, Радомира Волхвича. Что-то недоброе, неприветливое почудилось норманну в его взгляде.
– Корону, а значит, и титулы нам придется завоевывать вместе, – сухо заметил Гаральд под впечатлением от этого взгляда. – Во всяком случае, мне бы этого хотелось.
– Я подумаю над вашим предложением, сир.
– Волхвич все еще возглавляет вашу охрану, княжна?
– И мне бы хотелось, чтобы так было всегда. Такая уж у него судьба.
– Но лишь в том случае, когда он смирится с этой судьбой, забыв о ревности и неприязни, – еще жестче заметил норманн, возвращаясь к великокняжеской чете.
Когда он снова увлекся разговором с ее родителями, княжна тут же подозвала Волхвича к себе.
– Ты что, забыл, кто ты такой? – высокомерно спросила Елизавета. – Если еще раз забудешься, до конца дней твоих напоминать об этом будут стражники княжеской темницы.
– Я не сделал ничего такого, что могло бы вызвать ваш гнев, княжна.
– Если осмелишься сделать, я сама выхвачу у Гаральда меч и зарублю тебя.
– Вам не придется прибегать к этому, княжна, – холодно заверил ее Волхвич.
– В ближайшие дни мы с принцем Гаральдом будем помолвлены, а затем нас обвенчают. Ты с этим должен смириться. Как в свое время я смирилась с тем, что с дворовой служанкой Настаськой, вдовой дружинника, ты спишь, как с женой.
Волхвич ошалело взглянул на княжну, и переносица его побледнела, как бледнела всегда, когда парень чувствовал себя в чем-то уличенным. Он хотел что-то возразить, как-то оправдаться, однако Елизавета резко пресекла эту попытку:
– Не смей перечить мне в этом! Не сама слежу за тобой, доносят.
– Хорошо, я смирюсь, княжна.
– Если действительно смиришься, когда-нибудь позволю научить меня всему тому, чему тебя учит Настаська, – вдруг озорно сверкнула родниковой голубизной своих глаз норманнка, заставив Волхвича поразиться еще больше. О таком обещании он тайно мечтал уже давно.
– Я сказала принцу, что хочу, чтобы и там, за студеным морем, ты тоже охранял меня. Вместе с Настаськой, естественно. Без вас я там погибну от тоски по Киеву. Только для этого нужно, чтобы ты служил Гаральду так же преданно, как и мне.
Волхвич молча повернулся и направился к княжеской повозке, у которой, с подведенным ему конем, стоял Гаральд.
– Я буду служить вам так же старательно и преданно, как и княжне Елизавете, – сказал он конунгу, как только княжеская чета уселась на красиво отделанную повозку и немного отъехала. – Можете в этом не сомневаться.
– Вот и не заставляй меня в этом сомневаться, дружинник, – поиграл желваками Гаральд. – Никогда не заставляй сомневаться в себе – только это способно уберечь твою голову от секиры палача.