– Но ты сам доносил из Крыма, что русичи готовятся к походу на Византию. Не станешь же ты убеждать меня, что русичи отказались от своей маниакальной идеи покорить Византию, а свой Киев провозгласить "Восточным Римом"? Не поверю, от этого они отказаться не способны, независимо от того, кто там у них правит и насколько наполнена их казна.
– Прежде всего, они хотят вернуть себе земли к востоку от устья Дуная, считая их землями русичей. Так что война за дунайское наследие неизбежна.
– И когда они могут решиться на свой "дунайский" поход?
– В ближайшие два-три года он вряд ли возможен. Уже хотя бы потому, что под рукой у князя Ярослава не будет этих пиратствующих рыцарей, – повел Визарий подбородком в сторону бухты. – Ярослав не мог отказать Гаральду в его праве добыть себе славу и золото на службе у вас, все-таки он уже воспринимает его как будущего зятя.
– Этот викинг претендует на трон?
– Норманны считают Гаральда наследным принцем. Однако ему еще предстоит освобождать свой трон от захватчика-датчанина.
– Вот теперь замысел ясен: наш юный викинг жаждет получить в жены дочь киевского князя, который затем поможет ему добыть корону Норвегии… – задумчиво подытожил император. – Все бредят короной, – почти в отчаянии развел он руками. – Каждый, кто хоть издали поймал на себе имперское отражение короны, навсегда становится пленником ее призрачного блеска.
– Благодарю Господа, что лично меня ни одна корона мира блеском своим не ослепила, – молитвенно возвел глаза к небесам понтийский грек.
– Пленником, подобным мне самому, – уже едва слышно пробормотал василевс , не обращая внимания на слова своего "русского посланника".
Возможно, император постоял бы здесь, на пьянящем морском воздухе, еще какое-то время, но бледное, болезненное лицо его неожиданно сморщилось так, что Визарий безошибочно определил: начался очередной приступ какой-то странной болезни, время от времени вспыхивавшей в правителе всепоглощающим пламенем, который вот-вот должен был сжечь все его внутренности.
– Чем я могу помочь вам? – испуганно спросил Визарий, которому хорошо было известно, что никакие настойки, которыми доктора пичкали этого коронованного беднягу, уже не помогали. Но меньше всего ему хотелось, чтобы роковой час правителя наступил в его присутствии. К счастью, евнух Иоанн, державшийся чуть позади Визария, уже звал дежурившего где-то этажом ниже лекаря и вместе с "русским посланником" тоже бросился поддерживать оседающего императора.
– К Зое обратитесь, к императрице Зое, – едва сдерживая боль, проговорил грозный правитель. – Она знает, как следует распоряжаться викингами.
Визарий и рослый, не в меру располневший евнух обменялись короткими вопросительными взглядами. По ироническим ухмылкам, блуждавшим по губам, без труда определили, что становятся полезными друг другу единомышленниками.
– Она знает, – подтвердил евнух, даже не пытаясь скрыть свою наглую ухмылку. – Сегодня же устрою принцу Гаральду аудиенцию у императрицы.
Появившийся лекарь-египтянин тут же расстелил принесенный с собой в наплечной сумке коврик, уложил на него теряющего сознание императора и принялся колдовать над какими-то глиняными пузырьками.
– Я выведу хозяина из этой тьмы, – пробормотал египтянин после того, как, постучав пальцами по его спине, евнух вопросительно впился в него взглядом. – Однако не менее месяца он должен будет пролежать, старательно принимая все, что способно спасти его от гибели.
– Он будет принимать, – спокойно заверил его Иоанн, – императрица Зоя заставит.
До Визария уже давно доходили упорные слухи о том, что это дает знать о себе какой-то особый яд, который медленно, мучительно сводит василевса с ума и лишает жизни. И что будто бы подсыпан был этот яд по велению самой императрицы Зои – женщины любвеобильной и властной, которой надоело прозябать у подножия трона своего безвольного мужа. Поэтому она давно решила: Византия вполне заслуживает того, чтобы во главе ее стала такая властительница, как она, императрица Зоя, последняя из воинственной Македонской династии. И ближайшим сообщником этой имперской валькирии являлся евнух Иоанн, тоже уверенный в том, что достойно продолжать политику последнего на престоле из "македонцев", то есть своего отца Константина Македонского, способна только она, императрица Зоя Македонская.
– Обедать будешь вместе с Гаральдом, – молвил Иоанн, когда они спустились вниз и слуги пронесли мимо них все еще пребывавшего в полузабытьи императора. – Только с Гаральдом, без Гуннара, в трактире "Старый легионер", в отведенной для вас комнатке. Вкушать вина и объедаться будете до тех пор, пока не появится гонец императрицы.
– Прекрасное предложение, почтеннейший Иоанн, – склонил голову Визарий. – Жаль только, что для такого пиршества у Гаральда маловато золотых. Не говоря уже обо мне, понтийском бессребренике.
– За все будет заплачено, Визарий. Трактирщик "Старого легионера" будет предупрежден. Воинам принца голодать тоже не придется. Только смотри, "понтийский бессребреник", чтобы наш пылкий юноша не слишком усердствовал, опустошая кружки с вином.
– Усердствовать он будет потом, во дворце, в палатах императрицы.
– Попридержи язык, ты, посланник дьявола, – незло осадил его Иоанн.
– Он будет готов к этой встрече, – нижайше склонил голову Визарий.
– Готов к встрече… с императрицей Зоей, – многозначительно подчеркнул евнух особую важность намеченного ими предприятия, скабрезно ухмыляясь при этом.
11
Пиршество на двоих в "Старом легионере" затянулось настолько, что Гаральд уже потерял всякую надежду на аудиенцию. Но как раз в ту минуту, когда он сказал Визарию: "Нет больше смысла ждать, уходим!" – появился худощавый грек в зеленом колпачке, в каких обычно щеголяли придворные евнухи, и, обращаясь к норманну, на неплохом русском произнес:
– Настало и ваше время, варяг. Идите за мной. – Визарий решил, что его это приглашение тоже касается, но как только он поднялся вслед за принцем, жесткая сильная рука грека прижала его к стулу. – Ты, понтиец, и дальше можешь наслаждаться пиршеством.
– Однако норманну понадобится переводчик.
– Он не первый викинг, с которым императрица соизволила встретиться. К тому же он владеет латынью. Поэтому сиди, понтиец, и помалкивай. Помни, что в таверне сидеть всегда приятнее, нежели на колу.
– Поверю вам на слово, почтеннейший.
– Понтиец… – покачал головой евнух, как бы говоря: "Ну что с тебя, понтийца, возьмешь?!" Судя по тому, с какой снисходительной иронией евнух произносил это свое "понтиец", греков из северного побережья Понта Эвксинского он явно не жаловал. И уж во всяком случае эллинами их не считал. – Сейчас появится рабыня, которая скрасит твое унылое одиночество. Говорят, что она этому обучена.
Выйдя через черный ход в небольшой, вымощенный черным вулканическим туфом двор, Гаральд осмотрелся, пытаясь выяснить, стоит ли у входа какая-нибудь повозка или же бьют копытами оседланные кони. Однако евнух небрежно обронил:
– Ехать никуда не придется, императрица уже здесь, но сначала тебя обмоют и вообще подготовят.
Баня была выстроена в стиле римских терм. Как только Гаральд вошел в нее, две служанки в возрасте почтенных матрон – молоденьким служанкам императрица явно не доверяла – тут же принялись срывать с него одежды, не обращая никакого внимания на его возмущение и стеснительность. Эти худощавые женщины с одинаково сморщенными лицами почему-то казались ему молчаливыми, а потому совершенно бездушными служанками Валгаллы, которые готовят его то ли к ритуальной казни, то ли сразу к переходу в мир иной.
Старательно смыв с норманна пыль и пот дальних дорог, эти некстати состарившиеся валькирии позволили ему немного поплескаться в теплом бассейне, а затем, после старательного обтирания, обдали его какими-то благовониями. Решив, что приготовления завершены, эти валькирии положили парня на теплую каменную скамью, на которой он оказался сразу под двумя струями теплого воздуха, прорывающегося – сверху и снизу – из соседних помещений.
– Чтобы масла, которыми натирали нижнюю часть твоего тела, юноша, поскорее впитались, – по-норманнски объяснила одна из них. – А главное, – поводила теплыми руками по нижней части его живота, – чтобы воспылал страстью к женщине.
Очевидно, с той же целью она, отослав перед этим движением руки свою напарницу, преподнесла юноше и небольшой кубок с каким-то приторно горьковатым напитком. Когда же Гаральд взялся за свою рубаху, старшая валькирия с презрительной миной на лице вырвала ее, поднесла к носу и отшвырнула, объяснив, что к утру его одежды будут чистыми и сухими. Его же заставила облачиться в безрукавную рубаху из плотной шерстяной ткани, поверх которой тут же были надеты: легкая, украшенная золотыми нашивками кожаная кираса и юбочка из грубой ткани, наподобие той, в какие облачались воины-спартанцы. Тут же появилась вторая валькирия, сбросила его норманнскую одежду в принесенную кошелку и унесла. Оставшись без своей одежды, Гаральд почувствовал себя так, словно оказался обезоруженным посреди поля боя.
Тем временем старая валькирия обошла вокруг рослого норманна, как скульптор – вокруг своего, только что рожденного из-под резца, детища. Судя по всему, она должна была остаться довольной своим творением, однако нет пределов совершенства.