Впрочем, обо всем этом Визарий высказывался только намеками, поскольку распространяться об истинных причинах призыва на босфорские берега викингов не решался. Предполагал, что враги его правителя давно заполучили свои "глаза и уши" при дворе Ярослава, который и сам не прочь был расширить русские владения, прежде всего за счет задунайских территорий Византийской империи. Кто в бухте Золотой Рог способен забыть, что, кроме Рима, у империи есть еще один вечный соперник – Киев?
Однако более подробно о судьбах императоров и империй посол Визарий обещал переговорить с Гаральдом и конунгом Гуннаром уже перед их отплытием из Киева. Причем только с ними двумя – то есть с младовозрастным принцем и его опытным военным наставником, по существу, с регентом юного короля. Так надежнее. Кстати, возвращаться в Крым, а оттуда, возможно, и к берегам империи он тоже намеревался на челнах викингов, под их надежной защитой.
3
Княжна не могла знать, что ее близкому знакомству с принцем норвежским предшествовал вкрадчивый совет, полученный великой княгиней от своей сестры Астризесс.
– Почему ты до сих пор не свела свою дочь с принцем Гаральдом? Чего ты ждешь?
– Какую именно из дочерей? – следуя совету лекаря-германца, Ингигерда только что, в очередной раз и с очередным отвращением выпила три перепелиных яйца.
У этого врачевателя были свои способы лечения, совершенно не такие, как у докторов-византийцев, вечно колдующих над какими-то порошками и минералами. Сердечный недуг он лечил яйцами птиц, а также настойками трав и диких ягод, которые заготавливали для него два сведущих в этих снадобьях помощника. Астризесс знала, что сестра буквально влюблена в этого молодого статного лекаря Зигфрида, притом что с отвращением воспринимала все его "птичьи исцеления".
– Елизавету, естественно, – с укоризной уточнила королева-вдова.
– Она слишком юна, чтобы позволять столь же юному, да к тому же не обученному манерам обхождения, варягу ухаживать за собой.
– Через пару недель он отправится в Византию, в которой юный возраст принцесс никогда не служил препятствием для помолвок и тайных свиданий. И неизвестно, когда вернется.
– И вернется ли вообще, – заметила Ингигерда.
Она сидела в плетеном кресле у приоткрытой двери, с шеи до кончика ног укутанная в шерстяной плед, и медленно процеживала сквозь зубы белое бургундское вино, которое приват-лекарь княгини Зигфрид тоже считал лечебным.
Наблюдая за тем, сколь самоотверженно сестра предается лечению вином, Астризесс уже начала опасаться за ее здоровье, но считала, что не вправе вмешиваться в столь утонченный процесс "исцеления". Тем более что самую большую дозу белого бургундского Ингигерда обычно поглощала незадолго до появления в ее "воздушной опочивальне" молодого лекаря.
– Гаральд вернется, – уверенно молвила Астризесс.
– Кто это тебе напророчил?
– Тот же, кто напророчил гибель моего супруга Олафа.
– Некий юродствующий монах?
– При чем здесь юродивый? Речь идет о твоей дочери Елизавете.
Ингигерда резко оглянулась на медлительно прохаживавшуюся у нее за спиной сестру и сначала замерла, а затем задиристо рассмеялась.
– Это мою дочь Елизавету ты уже метишь в пророчицы?!
– Не знаю, следует ли ее называть пророчицей, но… Ты что, не знала, даже не догадывалась, что твоя девчушка, это ангельское создание, владеет даром предвидения? Правда, проявляется это у нее не всегда, и не тогда, когда она стремится заглянуть в будущее, а как-то само собой, неожиданно.
Ингигерда вновь нацелила свой взор на излучину реки и какое-то время молчала, словно забыла о существовании сестры.
– Когда-то провидческий дар был нагадан мне, но, судя по всему, фризский жрец-вещун ошибся, ничего важного ни в своей судьбе, ни в судьбе близких мне людей узреть я так и не сумела. Выходит, что этот дар проявился в дочери, наверное, такое случается. Хотя вряд ли стоит завидовать этому. Как же нелегко ей будет в этом безбожном мире!
– Коль уж так ей отведено… – спокойно отреагировала Астризесс.
– И что же наша юная вещунья говорит о прекрасном принце Гаральде Гертраде?
– Видит в нем своего избранника.
– Для этого не обязательно слыть вещуньей. В любом из принцев мы склонны видеть своего избранника.
– И верит, что станет королевой норвежской.
– Я верила, что стану владычицей Франции, – снисходительно передернула плечами шведская принцесса. – Но кто способен был оспаривать мечтания, которые зарождались во мне уже в одиннадцатилетнем возрасте?
– Ты – королевой Франции?! И скрыла это даже от меня?
– Зачем тебе было знать об этом? Ведь ты с пеленок грезила Римом. Даже когда тебе посчастливилось – это "посчастливилось" Ингигерда выговорила с жалостливой сочувственностью, – стать королевой полудиких норвежцев, ты по-прежнему грезила Колизеем, триумфальными шествиями легионов и боями гладиаторов. Норвежцы ведь так и называли тебя – Римлянкой, хотя плохо представляли себе, что за этим стоит.
– А ты, оказывается, бредила Парижем, – как ни в чем не бывало, продолжила Астризесс. – Странно. Не зря, наверное, Елизавета убеждена теперь, что королевой Франции суждено стать ее сестре Анне. Она переняла твой дар ясновидения, а сестра Анна должна будет перенять мечту о французском троне.
– Надо бы поближе познакомиться с этим своим чадом, – повела подбородком Ингигерда, постепенно избавляясь от иронии и недоверия. – Во всяком случае, чаще прислушиваться к тому, что оно изрекает. Кстати, что она там говорит о Гаральде? Византийский поход его будет успешным?
– Верит, что принц норвежский храбр и, не в пример моему, еще задолго до гибели "павшему" супругу, удачлив.
– Что касается Гаральда, – въедливо улыбнулась Ингигерда, – то в его звезду ты, по-моему, веришь куда убежденнее, нежели моя дочь, несмотря на все ее способности.
– Невинности его лишила принцесса Сигрид, яростная последовательница королевы Сигрид Гордой, а не я, – поспешила с оправданиями Астризесс.
– Как ты могла позволить этой кобылице опередить себя? Понимаю, что теперь ты ей этого не простишь, но все же…
– Гаральд и в самом деле обладает какой-то особой притягательной мужской силой, – в оправдание не то себя, не то Сигрид, объяснила Римлянка. – Действительно жалею, что там, в Сигтуне, не призвала его к себе в спальню, а подарила этой мстительной жрице огня.
– Хорошо еще, что она не сожгла принца вместе со всеми прочими женихами, если уж она убежденная последовательница Сигрид Убийцы.
– Тогда уж норвежцы разрубили бы и поджаривали эту змею по частям. Но… сейчас мы говорим о твоей дочери, а не о Сигрид или обо мне. И потом, когда находят принцев, рассчитывают на их короны, а не их греховную невинность.
– Надо бы напомнить об этом всем моим дочерям.
– Не забывай, что дочери взрослеют быстро, а лишать принцев невинности – не такой уж и страшный грех, как тебе представляется.
– Пока что я не могу не думать о другом – о том, что если Гаральд не возьмет нашу Елисифь в жены, придется искать женихов среди местных княжичей.
– Чьи отцы владеют двумя-тремя селениями, а потому предстают перед миром нищими и вечно воюющими, – презрительно уточнила Астризесс.
– Почти такими же нищими и вечно воюющими, как твои норвежские конунги и ярлы, – невозмутимо, без какой-либо мстительности в голосе, уточнила Ингигерда.
– Потому и не хотелось бы, чтобы она повторяла судьбу многих мечтательниц о королевских коронах.
Астризесс любила бывать в этом мезонине, выстроенном на третьем этаже княжеского дворца. Открывавшиеся отсюда виды на испещренный островками Днепр и зеленые затоны левобережья буквально завораживали ее. Она даже намекала сестре на то, что не прочь была бы обосноваться в этом гнездышке, но Ингигерда сделала вид, что не поняла ее.
В этой увешанной иконками и чешскими гобеленами комнатке великая княгиня обычно принимала своего доктора и его процедуры; здесь же "успокоительно" любовалась картинками природы и дышала целительным речным воздухом. А главное, здесь, в комнатке, куда запрещено было входить даже личной служанке и куда опасался вторгаться ее супруг, княгиня уединялась, спасаясь от людских глаз и мирских забот.
– Так ты что, намерена привести принца Гаральда сюда, во дворец, чтобы поближе познакомить с Елизаветой? – спросила великая княгиня.
– Сначала мы отправимся с ней на прогулку к форту Норманнов, пусть посмотрит, как викинги готовят к отплытию свои корабли. Там они и познакомятся. А затем, накануне отплытия, вы пригласите принца на обед, который можно превратить в своеобразную помолвку. Если между нашим вояжем к норманнским причалам и этим обедом княжна еще хотя бы раз встретится с Гаральдом, это лишь пойдет на пользу нашему замыслу.
Ингигерда отпила немного вина, пожевала дольку сушеного яблочка и только затем, не оборачиваясь на сидевшую в кресле у стены сестру, подозрительно спросила:
– А почему вдруг ты решила так заботиться о моей дочери?