А еще через час появились гонцы от Мстислава. Они передали условия своего князя: он не собирается идти ни на Киев, ни на Любеч. Но требует, чтобы князь Ярослав оставил любечскую крепость и этим продемонстрировал свое миролюбие. Слишком уж близко он находится от его черниговских владений.
– Помнишь рассказ о том, как королева Сигрид Гордая угомонила своих женихов? – оскалил крепкие желтые зубы Эймунд. – А ведь я давно предлагал точно таким же образом усмирить и киевских бояр. Впрочем, ты сам когда-то усмирял таким же образом новгородских мужей.
– Не смей лишний раз напоминать мне о новгородской резне, – вновь проскрипел зубами Ярослав. – Но что с потерявшими всякий страх и срам киевскими боярами нужно что-то делать – в этом ты, варяг, прав.
Само же требование Мстислава особого огорчения у великого князя не вызвало. Мало того, он признал его вполне благоразумным. На месте Понтийского Странника он прислал бы в Любеч гонца с точно таким же предложением. К тому же на его уходе настаивали теперь уже и любечане, да и сам он предпочитал вернуться в Киев, имея под рукой пару тысяч новгородских дружинников, которые никогда особой приязни к киевлянам не питали. И пусть простят его знатные киевские мужи, если на несколько дней он отдаст их подворья во власть новгородских рубак.
– Завтра уходим из города, – молвил он конунгу Эймунду.
– Вместе с его гарнизоном?
– А кто будет защищать Любеч?
– Какой смысл защищать городские пепелища?
Они встретились взглядами, однако норманн выдержал этот натиск великого князя и лишь воинственно осклабился.
– Твоя бы воля, варяг, ты бы выжег половину этой земли, – процедил Ярослав. – Потому что она не твоя. Потому что здесь тебя ничего не удерживает и ничего не свято.
– Просто я хочу, чтобы ты, князь, стал настоящим правителем огромной империи норманно-русичей.
– "Империи норманно-русичей"? А что, может появиться и такая империя?
– А почему ей не появиться, если по крови своей все князья и большинство бояр земли этой уже являются норманно-руссами? Нам всего лишь стоит объявить, что появился новый народ – норманно-русский.
Ярослав угрюмо помолчал, а затем, не выходя из этого состояния, произнес:
– Странно, до сих пор я об этом почему-то не думал.
– И простираться наша новая империя может от северных берегов Норвегии до северных берегов Понта Эвксинского.
– Именно об этом вы шептались с королем Олафом перед его отплытием в Киев?
– Об этом, – смиренно признал конунг.
– И король Олаф просил тебя узнать, как я отзовусь на этот замысел, как восприму его?
– Ему хочется верить, что ты, норманн, отец и брат нескольких князей-норманнов, согласишься с ним. Может быть, не сейчас, со временем, но обязательно согласишься. Свою часть этой норманно-русской империи, в виде Норвегии, он готов будет предоставить тебе.
36
Хутор состоял из пяти усадеб, расположенных в разных частях просторного луга. Три из них уже были обнесены высоким частоколом и представляли собой небольшие укрепления, которые германцы обычно называли фортами, а две были охвачены строениями и невысокими оградами, формировавшими замкнутые, удобные для обороны дворы.
Увидев их с пригорка, на который вывела княжеский обоз едва приметная дорога, князь тут же пожалел, что хуторяне возводили свои форты-жилища в низине. Если бы они избрали местом своего поселения какую-либо возвышенность, он тут же приказал бы своим войскам превратить его в крепость. Тем более что по ту сторону селения виднелся широкий изгиб реки. Едва Ярослав подумал об этом, как примчался гонец от командира арьергардной сотни, который еще издали прокричал: "Приближается войско Мстислава! Мы увидели его передовую сотню!"
Князь тут же приказал своим воинам спускаться вниз, к поселению, и возводить лагерь, используя кибитки обоза и частоколы местных усадеб, а также опоясывая его рвом и земляным валом. Причем с обеих сторон вал следовало подводить к крутому берегу реки. Основной массой своего уцелевшего воинства Ярослав усилил гарнизон Любеча, к Новгороду же с ним шел полк, едва достигавший двух тысяч норманнов да около трех сотен княжеских дружинников. Понятно, что с таким войском принимать бой в открытом поле было бы гибельно. Князь лично метался от одного участка лагеря к другому, подгоняя воинов и местных жителей, которые создавали валы из глины, дров, только что поваленных деревьев и вообще из всего, что попадется под руку. Он же велел трем десяткам лучников взобраться на деревья, чтобы, прикрываясь их кронами, поражать оттуда преследователей.
Однако в самый разгар этих приготовлений князь вдруг увидел странную картину: на том пригорке, с которого он лишь недавно осматривал селение, два года назад основанное в этой глуши язычниками-старообрядцами, появились воины с малиновым стягом князя Мстислава. Но рядом с ним чернел сотенный бунчук его арьергарда.
– Неужели моя сотня перешла к Мстиславу? – едва слышно спросил князь, стараясь не падать духом.
– Не может такого быть! – решительно покачал головой Эймунд. – Под бунчуком сотника Войтилы было три десятка моих норманнов. Эти к врагам не переходят. Норманны всегда служат тем, кто их нанял. Так было всегда. Да вон же они держатся чуть особняком, – указал он мечом на группу воинов, облаченных в "бычьи панцири" . – Скорее всего, князь все-таки решился на переговоры.
– Предвижу, что командир передовой сотни станет затягивать время, пока подойдут основные силы и окружат наш лагерь, – скептически оценил ситуацию князь.
– Нам это время тоже понадобится, чтобы завершить сооружение лагеря, – напомнил ему Эймунд. – Так что, в сущности, мы ничего не теряем. Однако держаться тебе следует увереннее, поскольку великий князь киевский все еще ты, а не Мстислав. И такое положение вещей будет сохраняться еще долго.
– Не пытайся быть пророком, – осадил его Ярослав.
– Я всю жизнь пытаюсь оставаться воином, достойным своего племени норманнов, – хладнокровно огрызнулся Эймунд, – и этого с меня достаточно.
Содержание письма повергло Ярослава в шок. Такого поворота событий он не ожидал, да и не мог ожидать, поскольку считал, что все еще остается при здравом уме.
– Где сам князь Мстислав? – грозно поинтересовался он у эллина Визария, облаченного так, как обычно облачались римские легионеры. В таких же военных облачениях, с римскими шлемами на головах, пребывало и большинство прибывших с ним воинов.
– Он остался в Листвине, неподалеку от места нашей битвы. Правит тризну и ждет твоего ответа.
Сам Визарий поражал воображение своим могучим ростом и непомерно широкими плечами. Это был настоящий гигант из той породы златокудрых эллинов, которых Ярославу уже не раз приходилось видеть среди византийских купцов и воинов охраны. Однажды он даже полушутя предложил монаху Прокопию отправиться с купцами в Византию, чтобы подобрать с полсотни таких красавцев – для улучшения человеческой породы скифославян. Однако монах воспринял это предложение слишком серьезно и ответил, что породу скифославян следует улучшать кровосмешением со степняками, это будет выглядеть естественнее, поскольку они значительно ближе и по характеру своему, и по способу жизни.
– И что, этим посланием Мстислав желает убедить меня, что не собирается претендовать на киевский престол? – потряс князь в воздухе небольшим свитком пергамента.
Они сидели в светлице дома старосты селения, жена и дочери которого, обрадовавшись, что обойдется без кровопролития, заставляли стол все новыми и новыми яствами и напитками.
– Наоборот, он просит тебя вернуться в Киев, пока этот престол не захватил кто-то из местных бояр или бродячих князей.
– Из бродячих? – язвительно спросил Ярослав. – Как ваш князь Мстислав, этот богом проклятый Понтийский Странник? – Эллин недовольно покряхтел, однако промолчал. – Хочешь заманить меня в западню, которую приготовили люди моего кровожадного братца?
– Я останусь при тебе и буду твоим заложником. Как и вся моя сотня, которая готова разоружиться. Такой гарантии тебе достаточно, великий князь киевский?
Ярослав едва заметно переглянулся с Эймундом. Тот молча кивнул.
– Достаточно, – неохотно признал князь, все еще не в силах поверить в благородство Понтийского Странника. – Что еще ты способен сообщить мне?
– Хочу изложить наш с князем Мстиславом замысел единения и возмужания Руси.
– Ваш с князем, говоришь, замысел?..
– Который будет поддержан императором Византии, чьим подданным и посланцем я все еще являюсь.
– Ну, говори. Хочу знать, есть в этом замысле хоть что-нибудь такое, чему стоит верить.
– Если ты не готов верить мне, князь, тогда стоит ли тратить зря время? Спасибо за угощение и позволь мне откланяться.
– Откланяться ты сможешь только тогда, когда тебе будет позволено. А пока что говори.