Удивительное это занятие - ждать врага! Когда он появится? Откуда? Как будет действовать? Иной покорно поднимет руки, а другой всадит пулю меж глаз.
Слышали они нас или нет? Придут или не придут?
Мы ждем. Проходит десять, двадцать, тридцать минут… Неужели слышали?
Вот зашумел ветер в ветвях. Вот треснул сучок. Вот упал на землю прошлогодний желудь. Где-то пискнула спросонья птица. Где-то ухнул филин. Еще раз: "Шу-бу!.. Шу-бу!.." Подзывает самку. И снова тихо.
Да, услышали.
"Чему вас учили в училище, понимаешь… Чему вас учили…" - твержу я, и злость накапливается во мне с каждой минутой.
Кап, кап, кап… Над самым ухом, капля за каплей. На сухой прошлогодний листок. Нет, не дождь. Капает с высоченного бука. Первая капля, вторая, третья… Или это только кажется? Нет, капает. Пятнадцатая, шестнадцатая, семнадцатая…
Не придут.
А майор ждет. Ждет и рисует на "Казбеке" своих чертиков. И Жунусов ждет в дупле. Вспоминает ли кто о нем сейчас? Волнуется ли? Конечно! Жена, дети… А может, спят себе, привыкли к его вечным скитаниям. И Спиридонов ждет. И Опрышка. Нет, Опрышка скучает. "Опрышка… Опрышка…" - твержу я, и мне становится почему-то смешно…
Кап, кап, кап…
Вдруг совсем близко раздался свист: длинный, потом покороче. Пришли!
И сразу: и капли, и посторонние мысли, и смешная фамилия Опрышка - все куда-то исчезло. Только свист и ощущение сухого на языке.
Но где же остальные? Шел один, должно быть, Микола. Шел осторожно, прячась за стволами деревьев, останавливаясь и пригибаясь. Шел и пересвистывался с Жунусовым. Вот поравнялся со мной, со Спиридоновым, вот раздвинул кусты, разглядывая поляну.
Можно громко и властно крикнуть: "Руки вверх!" Можно подпустить врага "на штык" и ошеломить грозным "Стой!" А можно подкрасться сзади и шепнуть в самое ухо: "Ложись!" И это слово поражает врага, как гром.
- Ложись! - неожиданно шепнул ему в спину Спиридонов.
Человек крякнул и осел на землю, будто у него подрезали поджилки. Это было даже смешно.
- Чего? - не понял он.
- Ложись, говорят! - властно повторил Спиридонов.
Человек плюхнулся прямо в грязь. А капитан Жунусов тут как тут. Наклоняется, шепчет переправщику на ухо:
- Микола, оружие есть?
- Чего?
- Я спрашиваю: оружие есть?
- Нема оружия, - ив отчаянии добавляет: - Мать вашу так!..
- Тихо, зачем выражаться? - шепчет Жунусов и как бы между прочим помахивает перед Миколиным лицом пистолетом. - Где твоя шатия-братия?
- Какая шатия?
- Ай, ай, ай… Как нехорошо говорить неправду. Олекса нам все сказал.
Микола молчит, потом цедит сквозь зубы:
- Ничего не знаю.
- Ай, ай, ай… За чужую голову ты пожертвовал своими ушами, - насмешливо соболезнует Жунусов.
Это был верный удар.
- Там, в лесу, ждут меня, - со вздохом признался Микола.
- А ну, вставай, веди к ним.
- Чего? - испуганно спрашивает он, перестав стряхивать с себя грязь и мокрые листья.
- Не валяй дурака. Веди!
Микола с минуту молчит, потом отчаянно машет рукой:
- Ладно. Чтоб ни дна им, ни покрышки…
Видимо, он дрожит за собственную шкуру, и ему наплевать на своих дружков. Теперь нужно не терять ни минуты.
И мы идем в лес. Жунусов шагает вслед за Миколой, держа пистолет наготове. Мы со Спиридоновым крадемся сзади, прячась за деревьями и кустами, чтобы не попасть на глаза нарушителям, не спугнуть их раньше времени. Удивительная какая-то ночь! Уж со мной ли все происходит? Вот это стажировочка!
Жунусов шепчет:
- Позови их.
Микола молчит.
- Ну? - и тычет дулом пистолета в спину.
- Эй, давай сюда! - сипло кричит Микола. - Пошли.
Из-за деревьев выходят двое, направляются к нам. Третьего Лымаря что-то не видно. Только двое.
- Ну, как? - развязно спрашивает один из них. - Порядок?
- Порядок, - выступает вперед Жунусов. - Руки вверх!
Он уже не шутит и не вспоминает казахские поговорки. Обстановка слишком серьезная. Спиридонов и я держим оружие наготове. Каждый из троих взят на прицел. Чуть что - пулю в башку.
А те двое стоят в оцепенении, словно их хватил столбняк.
- Руки, руки! - повелительно напоминает Жунусов.
- Продал, гад! - свирепо бубнит здоровенный верзила и нехотя поднимает руки.
- Костя, дай я его ударю! - неожиданно плаксивым голосом просит второй, низенький и вертлявый.
Микола испуганно отступает, взглядом просит защиты у капитана.
- Кру-гом!
Первый поворачивается неуклюже, как медведь, второй - быстро и четко, как заводной солдатик.
- Обыщите, - приказывает мне Жунусов.
Он говорит это так, как говорят: "Прикуривайте", - не повышая тона. Ну, что ж, обыскать так обыскать… И хотя мне страшно, я закидываю автомат на спину, подхожу к задержанным, деловито обшариваю у них карманы. Огнестрельного оружия нет. Есть финские ножи, пачки денег, связки ручных часов, какие-то документы. Во всем этом разберутся в комендатуре. Наше дело задержать, сделать обыск, связать руки, отконвоировать - все, как положено.
Я возвращался на поляну героем.
Опрышка похаживал около лежавшего на земле Лымаря и встретил капитана рапортом:
- За время несения службы никаких происшествий не было, - и добавил, заметив беспокойство Жунусова: - Да вы, товарищ капитан, не волнуйтесь. У меня комар носа не подточит.
В это время над лесом, со стороны границы, взвилась ракета. В ее мертвенно-красном сиянии заблестели вершины деревьев.
- Спиридонов, за мной! - скомандовал Жунусов, и оба они исчезли в погустевшей сразу темноте.
Меня капитан не взял: нужно сторожить задержанных. Я послушно согласился, поймав себя на мысли, что все больше и больше подчиняюсь этому веселому добродушному человеку. Опрышка и меня успокоил:
- Третий Лымарь на секреты напоролся. Ничего, будем охранять вместе.
Время ползет удивительно медленно, внимание как назло отвлекают посторонние вещи. Звезда сорвалась с небосвода, прочертив огненный след. Прошумел ветер в лесу. Где-то далеко-далеко прогремел поезд и затих. Бревна пахнут смолой, ноги в сапогах коченеют. Хорошо бы сейчас сухие портянки. А что, если костер разложить? Погреться, обсохнуть…
Задержанные лежат между бревен, каждый по отдельности, и мрачно помалкивают. Встречаются же в наши дни вот такие типы! Правда, верзила и плюгавый - те понятны. Ворюги, взломщики, им терять нечего. А что заставляет Лымарей шататься через границу? Впрочем, тоже понятно. Еще на заставе Жунусов объяснил мне, что при мадьярах и немцах они имели свою лесопилку, свою корчму в Подгорном. Советская власть им - как гвоздь в сапоге. И все же…
Почему же так долго нет Жунусова и Спиридонова? Что с ними? Мы тут о костре думаем, а они… Нет, зря оставили меня сторожить! Мог бы справиться и один Опрышка. Зачем торчать здесь и глазеть на связанную смирную "шатию-братию"? Ну зачем это?
Вдруг над лесом снова взвилась ракета. Потом вторая и третья.
Гук-ша-а… гук-ша-а… Ударили два выстрела, и вслед за ними срикошетило эхо. По лесистым склонам метнулся беглый гулкий шум.
И снова тихо.
В ожидании прошло еще полчаса. Почему дали ракету? Кто стрелял? Что творится там, на границе? Будь они прокляты, эти задержанные, связавшие нас по рукам и ногам!
Внезапно на поляне неслышно возникли Жунусов и Спиридонов.
- Живы? - спросил Жунусов, устало опускаясь на бревна.
Я бросился к нему навстречу:
- Ну как? Кто стрелял?
Но Ильяс не торопился с ответом. Он достал портсигар и закурил, долго не гася спичку. Огонек медленно подбирался к пальцам и вдруг потух, истощившись.
- Задержали третьего Лымаря. Зорин со своими джигитами. А стреляли? Стреляли, чтобы не ушел, понимаешь.
Мы помолчали. К чему слова? Все хорошо, что хорошо кончается.
…На обратном пути Жунусов ехал рядом с шофером. На востоке уже занималась зеленоватая заря, было свежо, во все щели "газика" задувал холодный ветер. Жунусов поднял воротник плаща и засунул кисти рук в рукава.
Вот сделал человек свое дело и теперь возвращается домой. Да, странно как-то все получилось. Даже ни одного патрона не истратили…
Жунусов, видимо, задремал, откинувшись на спинку сиденья. Шофер повел машину тише, тормозя перед каждой колдобиной.
Но капитан не спал.
- Ты чего? А ну, давай! - сказал он.
Шофер ухмыльнулся, поплевал на ладони и повел машину быстрее.
Внезапно, будто видение, в свете фар возникла женская фигура. Женщина стояла на обочине дороги, кутаясь в теплый платок и жмурясь от яркого света.
- Жена, - сказал Жунусов, и в голосе его я услышал испуг.
Машина остановилась. Женщина постояла с минуту, вглядываясь. Потом сорвалась с места и подбежала.
- Ты что? - небрежно спросил Жунусов.
- А ты не знаешь, Ильяс? - взволнованно заговорила женщина. - Уж утро на дворе, а тебя все нет и нет…
- Э-э! - махнул рукой Жунусов. - Первый раз, что ли? Спала бы лучше.
Она села рядом со мной и только тут заметила меня.
- Ой, кто это?
- Наш гость, Лиза.
Мы поздоровались, рука у нее была жесткой и сильной.
Машина въезжала в село. Во всех домах спали, только в одном из них, на дальнем конце улицы, светилось окно.
Знаете ли вы, что такое граница? Вам представляется она овеянной дымкой романтики, в громе выстрелов и фейерверке подвигов. Это все есть, не спорю. Но бывает и так, как было в ту ночь, на Малой поляне. И я запомнил границу именно такой: трудная работа, одинокая женщина, ожидающая мужа на обочине ночной дороги.