Приручить его было нелегко. Но Ирвин любил такого рода задачи. Он заказал металлическую пластинку с надписью: "Возвратите Уолту Ирвину. Глен Эллен, Округ Сонома, Калифорния". Эта пластинка была привинчена к ошейнику, надетому на шею собаки. Затем ее отпустили, после чего она немедленно исчезла. День спустя была получена телеграмма из Мендосинского округа. В двадцать часов собака пробежала сто миль к северу и все еще бежала, когда ее поймали.
Она вернулась со скорым поездом из Уэльс-Фарго, была привязана в течение трех дней; на четвертый - ее освободили, и она снова убежала. На этот раз она достигла Южного Орегона раньше, чем ее поймали и вернули. Всегда, как только ей давали свободу, собака убегала, и всегда - в северном направлении. Как будто какая-то навязчивая идея гнала ее к северу. Ирвин назвал это "инстинктом дома", истратив гонорар за целый сонет на уплату за возвращение собаки из Северного Орегона.
В другой раз бурому страннику удалось пробежать всю Калифорнию, Орегон и большую часть Вашингтона раньше, чем его вернули. Путешествовал он с замечательной скоростью. Поев и отдохнув, собака, как только ее освобождали, пускалась изо всех сил бежать через обширные пространства. В первый день она могла пробежать полтораста миль. Затем двигалась с ежедневной скоростью приблизительно в сто миль - и так вплоть до поимки. Она всегда возвращалась и всегда уходила свежей и сильной, пробиваясь на север, гонимая каким-то непонятным влечением.
Но наконец, после года тщетных попыток к бегству, она примирилась с неизбежностью и стала жить в коттедже, где в первый день задушила кролика и заснула у ручья. Но даже после этого долгое время прошло, пока она позволила новым своим хозяевам себя погладить. Это было великой победой, ибо они одни могли ее трогать. Ни один из гостей в коттедже подойти к ней не мог. Глухое ворчание раздавалось при приближении каждого незнакомца. Если бы кто-нибудь имел смелость подойти ближе, обнажались зубы, а ворчание превращалось в столь свирепое и злобное рычание, что даже испытанные храбрецы поспешно отступали.
Собаки фермеров боялись ее, ибо знали рычание собак, но никогда еще не слышали рычания волка.
Ничего не известно было хозяевам коттеджа о прошлом этой собаки. Они знали только, что к ним она пришла с юга, но ровно ничего не знали о ее прежнем владельце, от которого она, по-видимому, убежала. Миссис Джонсон - их ближайшая соседка и поставщица молока - уверяла, что это собака - из Клондайка. Ее брат искал золото в этой ледяной стране, и она считала себя авторитетом во всем, что касалось этого вопроса.
Они не спорили с ней. Концы ушей Волка, видимо, были когда-то отморожены, и так сильно, что вылечить их было уже нельзя. Вместе с тем он походил на снимки с собак Аляски, помещаемые в журналах и газетах. Уолт и Мэдж часто обсуждали его прошлое и старались угадать, руководствуясь тем, что они слышали и читали, какова была его жизнь на Севере. Они знали, что Север все еще его привлекает. Ночью они слышали по временам, как он тихо скулит. Когда же дул северный ветер и ударял легкий морозец - им овладевало сильнейшее беспокойство, и он поднимал жалобный вой, похожий на волчий. Но он никогда не лаял. И никакими способами нельзя было заставить его залаять.
Они долго спорили о том, кому из них принадлежит собака. Каждый предъявлял на нее права, указывая на признаки ее преданности к нему. Но мужчина, по-видимому, имел преимущество. Главным образом потому, что он был мужчиной. Было ясно, что Волк не имел никакого опыта в обращении с женщинами. Он их не понимал и никогда не мог примириться с юбками Мэдж. Их шелест всегда внушал ему беспокойство, а в ветреный день она не могла даже подойти к нему.
Но с другой стороны - именно Мэдж его кормила. В ее распоряжении была кухня, и только по ее милости Волку разрешалось переступить священные пределы. Это позволило ей заслужить его расположение, несмотря на препятствие, заключавшееся в ее одежде. Но тогда Уолт постарался приучить Волка лежать у его ног, пока он писал; он потратил на ласки и уговоры немало времени, но в конце концов все-таки игру выиграл. Его победа объяснилась главным образом тем, что он был мужчиной; Мэдж, однако, уверяла, что если бы Уолт по-настоящему занимался превращением песен, - вместо того чтобы приручать Волка, - они смогли бы приобрести за это время еще четверть мили журчащего ручья.
- Пора бы мне получить известие об этих триолетах, - сказал Уолт после пятиминутного молчания, продолжая идти по тропе. - В почтовом отделении, наверное, будет чек, и мы превратим его в великолепную гречневую муку, в кленовый сироп и в новую пару галош для тебя.
- И в великолепное молоко великолепной коровы миссис Джонсон, - добавила Мэдж. - Ведь завтра первое число.
Уолт слегка нахмурился, но затем его лицо повеселело, и он ударил рукой по боковому карману.
- Ничего, у меня здесь в кармане чудесная новая корова - первая дойная корова Калифорнии.
- Когда ты написал это? - живо спросила она. Но тут же добавила с укором: - И ты мне даже не показал!
- Я оставил это стихотворение с тем, чтобы прочесть его тебе на пути в почтовое отделение, как раз вот в таком местечке, - отвечал он, указывая на сухое бревно, где можно было усесться.
Небольшой ручеек вытекал из густых папоротниковых зарослей, скользил по мшистому камню и перебегал дорогу у их ног. Из долины поднималась звонкая песня жаворонка. Вокруг путников, порхая из солнечных просторов в тенистые места, мелькали большие желтые бабочки.
Во время чтения рукописи на дороге под ними послышались тяжелые шаги. Уолт только что окончил чтение стихов и обратился за одобрением к жене, когда незнакомец показался на повороте тропинки. Он был без шапки и сильно вспотел. Одной рукой он вытирал себе лицо платком, в другой - держал новую шляпу и крахмальный воротничок, снятый с шеи. Был он крепкого сложения, и казалось, что от его мускулов вот-вот треснет его костюм, купленный, видимо, готовым.
- С жарким днем! - приветствовал его Уолт. Он пользовался каждым случаем, чтобы установить хорошие отношения с сельскими жителями.
Человек остановился и кивнул.
- Я не особенно привык к жаре, - отвечал он, как бы извиняясь. - Скорее больше привык к температуре на нуле.
- Ее вы не найдете в западной стране, - засмеялся Уолт.
- Да, но я ведь не для этого пришел. Я стараюсь найти свою сестру. Быть может, вы знаете, где она живет? Ее имя Джонсон - миссис Вильямс Джонсон.
- Вы ее брат из Клондайка? - живо воскликнула Мэдж. - Мы о нем так много говорили!
- Да, это я, - ответил он сдержанно. - Мое имя Миллер - Скифф Миллер. Я бы хотел сделать ей сюрприз.
- Вы идете правильно, только свернули на тропинку. - Мэдж встала, чтобы показать ему дорогу, идущую около четверти мили вдоль ущелья. - Вы видите этот хвойный лес? Идите по тропинке - она несколько сворачивает направо. Это приведет вас вскоре прямо к ее дому.
- Благодарю вас, - сказал он. Он хотел тронуться, но, казалось, прирос к земле. Он глядел на Мэдж с восхищением, которое не пытался даже скрыть. Вместе с тем видно было, что это приводит его в смущение.
- Мы хотели бы, чтобы вы нам рассказали про Клондайк, - сказала Мэдж. - Нельзя ли нам прийти как-нибудь, когда вы будете у вашей сестры? А еще лучше - не придете ли вы с нею к нам пообедать?
- Благодарю вас, - проговорил он как бы машинально. Затем, овладев собою, прибавил: - Я не могу долго оставаться. Я должен снова ехать на Север. Видите ли, я заключил контракт с правительством для поставки почты.
Мэдж выразила сожаление. Он сделал новую тщетную попытку уйти, но не мог оторвать своих глаз от ее лица. В своем восхищении он даже пересилил смущение, и теперь, в свою очередь, Мэдж вспыхнула и почувствовала себя неловко.
И как раз в тот момент, когда Уолт готовился что-нибудь сказать, чтобы помочь выйти из затруднительного положения, Волк вышел из кустов и предстал перед ними.
Рассеянность Скиффа Миллера сразу пропала. Красивая женщина мгновенно исчезла из поля его зрения. Он смотрел только на собаку, и изумление было написано на его лице.
- Черт возьми! - произнес он медленно и значительно.
Он уселся на бревно, предоставляя Мэдж стоять рядом.
При звуке его голоса уши Волка отогнулись, и он радостно оскалил зубы. Затем медленно подбежал к незнакомцу, понюхал его руки и стал лизать их.
Скифф Миллер погладил голову собаки и медленно и значительно повторил:
- Черт меня возьми!.. Извините, - тотчас же поправился он, обращаясь к Мэдж. - Я несколько удивлен, вот и все.
- Мы тоже удивлены, - ответила она. - Мы никогда не видели раньше, чтобы Волк подошел к незнакомцу.
- Вы его называете Волком? - спросил тот.
Мэдж утвердительно кивнула.
- Я не понимаю, однако, его дружбы к вам. Может быть, это потому, что вы из Клондайка. Он ведь клондайкская собака.
- Да, - сказал Миллер рассеянно. Он взял Волка за переднюю лапу, поднял ее и осмотрел пальцы. - Что-то мягкие, - заметил он. - Он давно не возил.
- Послушайте, - не удержался Уолт, - замечательно, как он позволяет вам с собой обращаться!
Скифф Миллер поднялся, позабыв свое недавнее смущение при виде Мэдж, и спросил резким деловым тоном:
- Давно она у вас?
Но как раз в этот момент собака, ластившаяся к Миллеру, залаяла. Это был взрыв лая - короткий и радостный - но несомненно лай.
- Это ново для меня, - заметил Скифф Миллер.
Уолт и Мэдж с удивлением глядели друг на друга. Чудо совершилось - Волк залаял.
- Смотрите, он лает, но это в первый раз, - сказала Мэдж.
- Да, я тоже впервые слышу его лай, - подтвердил Миллер.
Мэдж улыбнулась. Человек этот, очевидно, был шутник.