Эта отвратительная гора мяса, целиком заполнявшая колоссальный стул, эта куча говядины, облаченная в пурпур, эта обрюзгшая, бесформенная фигура была Генрихом Восьмым, королем "счастливой Англии". Но на этой бесформенной груди была еще и голова!
Последняя была полна мрачными, гневными мыслями, а сердце томилось жаждой кровавых, зловещих зрелищ. Хотя необъятное тело и было приковано к стулу своей громоздкостью, однако его дух не отдыхал никогда и вечно хищным коршуном носился над головами подданных, чтобы наметить себе невинную голубку, на которую он мог бы броситься с когтями, выпить ее кровь и вырвать сердце, чтобы возложить его трепещущим и горячим на алтарь своего кровожадного бога.
Стул короля остановился, и Екатерина с смеющимся лицом поспешила к нему, чтобы помочь своему царственному супругу вылезть.
Генрих приветствовал ее милостивым кивком головы и отверг помощь прислуживавших пажей.
- Отойдите! - сказал он им. - Отойдите прочь! Здесь мне должна протянуть руку помощи одна только Екатерина, чтобы с улыбкой радости ввести в брачный покой! Идите, мы чувствуем себя сегодня юными и сильными, словно в самые счастливые и прекрасные дни прошлого, и молодая королева должна увидеть, что ее ласки добивается не расслабленный годами старец, а сильный, помолодевший от любви муж! Не подумай, Кэт, что я воспользовался этим стулом по слабости. Нет, это произошло потому, что, тоскуя и страстно желая тебя, я хотел увидать тебя как можно скорее! - Он улыбаясь поцеловал супругу в лоб и, слегка опираясь на ее руку, легко слез со стула. - Убирайтесь теперь с этим экипажем, убирайтесь все! - сказал он. - Мы хотим остаться наедине с этой юной, прекрасной женщиной, которую господа епископы отдали сегодня нам в собственность!
Следуя знаку руки короля, вся блестящая свита удалилась, и Екатерина осталась наедине с супругом. Ее сердце билось так бешено, что губы дрожали и грудь бурным валом вздымалась под платьем.
Генрих видел это и улыбался, но то была холодная, мрачная улыбка, от которой Екатерина побледнела.
"Даже в любви его не покидает улыбка тирана! - подумала она. - Быть может, еще только вчера он с этой же самой улыбкой, с которой теперь хочет признаться мне в любви, подписал чей-нибудь смертный приговор или сделает это завтра же".
- Любишь ли ты меня, Кэт? - внезапно спросил король, смотревший до того времени на жену с молчаливым раздумьем. - Скажи, Кэт, любишь ли ты меня?
Он пытливо посмотрел ей в глаза, как будто желая проникнуть в самую душу.
Екатерина выдержала его взгляд и не отвела своего взора. Она чувствовала, что этот момент является решающим и должен отразиться на всем ее будущем, и уверенность в этом давала ей особенную энергию и твердость.
Теперь она была уже не робкой, дрожащей девушкой, но решительной, смелой женщиной, готовой бороться с судьбой за свое величие и блеск.
- Любишь ли ты меня, Кэт? - переспросил ее король, и его высокое чело слегка омрачилось.
- Не знаю! - ответила Екатерина с улыбкой, очаровавшей короля, так как в ней было столько пленительной кокетливой грации, столько задорной стыдливости!
- Ты не знаешь этого? - с удивлением повторил Генрих. - Ну, клянусь Божьей Матерью, первый раз в моей жизни женщина решается дать мне подобный ответ! Ты - храбрая женщина, Кэт, и я хвалю тебя, что ты решаешься ответить мне таким образом. Я люблю храбрость, так как редко встречаю ее в других. Ведь все дрожат предо мной, Кэт, все! Все знают, что я не отступлю пред кровопролитием и что в твердом сознании королевской власти и долга я так же спокойно подпишу смертный приговор, как и любовное письмо.
- О, вы - великий король! - пробормотала Екатерина.
Генрих не обратил внимания на ее слова. Он углубился в самосозерцание, которому отдавался с удовольствием, непрестанно утверждаясь в своем величии и великолепии.
- Да, - продолжал он, и его глаза, бывшие, несмотря на ожирение, очень большими, засветились ярким пламенем. - Да, все дрожат предо мной, потому что знают меня за строгого и справедливого короля, не щадящего своей собственной крови, когда дело идет о том, чтобы карать и предупреждать преступления и наказывать преступника, не разбирая того, насколько близко стоит он к королевскому трону. Поэтому берегись, Кэт, берегись! Ты видишь во мне Божьего мстителя, судью людей! Короли носят пурпур не потому, что он красив и ярок, а потому, что он красен, как кровь, и потому, что предвечное право королей - проливать кровь преступных подданных, чтобы человеческие прегрешения не оставались неотмщенными. Только так понимаю я свою власть и так я буду проводить ее вплоть до конца своих дней. Не правом миловать, а правом карать отличаются властители от других, более низко стоящих людей. На устах короля должен вечно дрожать Божий гром, и словно молния должен низвергаться гнев короля на главу виновного.
- Но ведь Господь - не только Бог гнева, но и Бог сострадания и прощения, - сказала Екатерина, стыдливо и застенчиво опуская голову на плечо короля.
- В том-то и заключается преимущество Бога пред королями, что Он может давать место жалости и милосердию там, где мы, короли, можем только карать и казнить. Ведь должно же быть нечто, что делает Бота более великим и мощным, чем короли! Но что я вижу, Кэт? Ты дрожишь, и на твоем милом личике исчезла ласковая улыбка? О, не бойся меня, Кэт! Будь всегда правдива со мной, тогда я постоянно буду любить тебя и ты будешь в полной безопасности. А теперь, Кэт, объясни, как это ты не знаешь, любишь меня или нет?
- Я не знаю этого, ваше величество. Да и как мне знать и называть каким-либо именем то, что совершенно мне незнакомо?
- Так ты никогда не любила, Кэт? - спросил король с выражением радости.
- Никогда! Отец обращался со мной очень дурно, и я не могла чувствовать к нему ничего, кроме ужаса и страха!
- А супруга, Кэт? Того человека, который был моим предшественником в обладании тобою, разве ты не любила?
- Супруг? - раздумчиво спросила она. - Правда, отец продал меня лорду Невиллю, и, когда священник соединил наши руки, люди стали называть меня его женой. Но он отлично знал, что я не любила его, да ему этого и не нужно было. Ему нужна была не женщина, а сиделка. Лорд дал мне свое имя, как его дает отец своей дочери, и я была для него только дочерью, верной, послушной дочерью, которая с радостью исполняла все свои обязанности и ухаживала за ним вплоть до самой его смерти.
- Ну, а после его смерти, дитя? Ведь с того дня протекли годы, Кэт! Ну, скажи, умоляю тебя, Кэт, скажи правду, только самую чистую правду! Разве ты ни разу не любила после смерти твоего мужа?
Король смотрел на жену с видимым страхом и с громадным напряжением искал ответа в ее взоре. Но она не отвела от него своих глаз и сказала ему с очаровательной улыбкой:
- О, еще до недавнего времени, еще несколько недель тому назад я частенько плакала над собой в отчаянии от одиночества и холода моего существования. Мне так хотелось вскрыть свою грудь и поискать там, где же потерялось сердце, которое оставалось равнодушным и холодным и не выдавало мне горячим биением своего существования. О, ваше величество, я тосковала над собой и в своей безумной торопливости уже роптала на небеса, лишившие меня благороднейшего преимущества женщины, а именно: прекраснейшего права и способности любить!
- Ты говоришь, Кэт, что это было с тобой вплоть до недавнего времени? - с испугом спросил король.
- Да, ваше величество, вплоть до самого дня, в который вы оказали мне честь впервые заговорить со мной!
Король слегка вскрикнул и, порывисто прижав Екатерину к себе, спросил:
- Ну, а с тех пор, скажи мне, мой маленький, нежный голубок, бьется твое сердце?
- Да, ваше величество, оно бьется, о, так бьется, словно хочет разорваться! Когда я заслышу ваш голос, когда я вижу ваш облик, то мне кажется, что холодная жуть насквозь пронизывает меня всю и вся кровь приливает к сердцу. Мне кажется, будто мое сердце заранее чувствует ваше приближение, еще до того, как глаза видят вас. Ведь еще пред тем, как вы входите ко мне, я чувствую особенный трепет сердца и дыхание спирает в моей груди; и когда это случается, я всегда знаю, что вы приближаетесь ко мне и что скоро ваше присутствие освободит меня от этого напряженного состояния. Когда вас нет со мной, я думаю о вас, а засыпая, вижу во сне только вас одних. Скажите же мне, ваше величество! - ведь вы знаете все! - скажите, люблю ли я вас?
- Да, да, ты любишь меня! - воскликнул Генрих, почувствовавший себя, благодаря такому неожиданному признанию, юношески пылким. - Да, Кэт, ты любишь меня, и если я смею верить твоим нежным признаниям, то я - твоя первая любовь! Повтори мне еще раз: ты была лорду Невиллю только дочерью и больше ничем?
- Больше ничем, ваше величество!
- И у тебя никогда не было любовников?
- Никогда, ваше величество!
- Так неужели же должно исполниться счастливое чудо! Неужели же я женился не на вдове и сделал королевой чистую девушку? - воскликнул Генрих.
Под взором пламенных страстных глаз короля Екатерина потупилась и глубокий румянец залил ей лицо.
А король, бурно прижимая ее к своей груди, воскликнул: