Скорость упала. Капитан быстро подсчитал: с оставшимися котлами он сможет делать узлов 10, от силы 11 - от погони приходилось отказаться. В бессильной ярости, сжав кулаки, он смотрел на корму врага, которая перестала приближаться. Но поворачивать было нельзя - русский крейсер мог пуститься в погоню - его баковая батарея была не повреждена. Шукри-бей передвинул ручку телеграфа к себе - ненавистная корма стала удаляться. Ну ничего, он еще сумеет выкрутиться. В вахтенном журнале запишет, что погнался за "Константином", сделал несколько выстрелов, но, увидев, что снаряды не долетают, прекратил стрельбу, а из-за неполадок в машине не мог развить полной скорости, почему русский крейсер ушел. Повреждения можно будет исправить своими силами, унтер-офицерам прикажет молчать, раненых и убитых спишет на случайное попадание единственного русского снаряда (нет, лучше написать, что попало два - один пробил трубу, эту дыру он заделывать не станет специально). Шукри-бей заметно повеселел. Он не мог знать, что вскоре ему придется предстать перед военным судом в Сулине, и хотя его официально оправдают и даже опубликуют в газетах несколько статей, поддерживающих выгодную для турок и англичан ложь (одну из них он даже напишет сам), но заставят подать в отставку, и Манторп-бей займет его место на мостике "Фетхи-Буленда".
* * *
Никто на палубе "Весты" сначала не обратил внимания на то, что пароход перестали осыпать осколки гранат. Минут через десять в очередной раз грохнула кормовая мортира. Столб воды от взрыва бомбы вырос саженях в 50 от форштевня неприятеля.
- Пригласите на мостик лейтенанта Голицына, - велел Баранов.
Володя пустился на ют со всех ног, князь приказал заряжать без него и поднялся к Баранову.
- Почему бомба упала с таким недолетом? - спросил тот.
- Сам удивляюсь, Николай Михайлович.
- А какой угол возвышения вы придали?
- 42 с половиной градуса, как следует по таблице для расстояния в 350 саженей.
- А заряд?
- Обычный, семь фунтов.
- Так значит… - Баранов не сразу поверил в невероятность случившегося, - он отстает!
- Неприятель поворачивает! - вскричал Володя, указывая на броненосец. Все действительно увидели, как форштевень врага покатился вправо, открывая борт. Рявкнула мортира Рожественского, но он тоже ошибся в расстоянии, и бомба не долетела.
- Руль на левый борт! - скомандовал Баранов. - Князь, отправляйтесь к своей батарее на баке, переведите обратно комендоров до нужного комплекта. Надеюсь, орудия заряжены?
- Точно так.
- Сейчас мы их разрядим по турку. У него что-то случилось с машиной - видели пар или дым? Теперь мы будем командовать скоростью.
"Веста" поворачивала параллельно отступавшему броненосцу. Задача заключалась в том, чтобы не попасть под огонь его пушек, стрелявших назад. Баранов уже понял, что турецкие орудия в казематах могли перемещаться в пределах 15-20 градусов в сторону каждого борта от продольной оси броненосца. Надо было догнать врага (сейчас, когда он потерял ход, это стало возможно) и палить из вращающейся кормовой мортиры, у которой остался Рожественский.
Или, наоборот, отстать настолько, что из своих орудий он бы не смог достать "Весту", - ведь их угол наклона ограничен крышей казематов - и расстреливать из мортир погонной батареи. Но при стрельбе на предельных расстояниях не обойтись без аппаратов Давыдова. Гальваническое оборудование системы баковой батареи не пострадало, креномер, скрытый глубоко в недрах парохода, тоже был цел, зато погибли люди, которые могли работать с аппаратами - Чернов и Андрей. На таком большом расстоянии дальномер тоже бесполезен - слишком маленький угол наклона визирной трубы не дает возможности получить точные показания. Баранов посмотрел на Барковского, шесть часов безотлучно простоявшего за дальномером, и понял, что тот еле держится на ногах от усталости.
Володя увидел, как командир снял фуражку и приложил руку ко лбу.
- Больно, - услышал он, - и, главное, как я устал, как устал! Но нет, юнкер, - страстно произнес Баранов, поворачиваясь к Володе, и его запавшие глаза на побледневшем лице сверкнули лихорадочным огнем. - Дело еще не кончено, оно только начинается. Полный вперед! Передайте на бак, пусть начинают стрельбу без индикатора.
Над настилом мостика показалось лицо, все в машинном масле и угольной пыли. Володя скорее догадался, чем узнал старшего механика. Он тяжело хватался за поручни трапа и остановился у ограждения мостика, словно боясь, что вдали от него он непременно упадет.
- Николай Михайлович, - Пличинский выговаривал слова с трудом, как бы отвыкнув говорить за эти шесть часов, проведенных в грохоте машинного отделения, - правильно ли я понимаю ситуацию - мы преследуем неприятеля?
- Да, - решительно ответил командир.
- Тогда разрешите вам официально доложить, что машинная команда не сможет выполнить ваш приказ. Кочегар и машинист убиты, другие валятся с ног. При такой скорости кочегары не выдержат у топок более десяти-пятнадцати минут. Кроме того, я боюсь за котлы.
Командир с досадой смотрел на Пличинского. Баранов страстно хотел погони и возобновления боя, его приводило в бешенство тупое, бессмысленное сопротивление машин и несовершенство человеческой природы. Трудно сказать, какое решение он бы принял, если бы не вмешалась судьба.
- По курсу дым! - внезапно раздался крик сигнальщика. Не успели на мостике поднять бинокли, как он снова закричал:
- Еще дым, ваше благородие!
В бинокль стали видны рангоуты каких-то судов, приближающихся со стороны Румелийского берега. Баранов перевел окуляры на убегавший броненосец, на его фор-брам-стеньге взвились и распустились сигнальные флаги.
- Ну что же, не судьба, - с сожалением сказал он, - курс ост, - и перевел рукоятку телеграфа на "Малый вперед".
- Господин юнкер, прикажите горнисту, чтобы играл отбой, и скажите старшему офицеру, пусть соберет команду на молебен по случаю дарования победы.
Уже несколько минут после последнего выстрела кормовой мортиры на палубе "Весты" стояла тишина. Увидев, что бомбу не донесло и враг разворачивается, прекратили пальбу стрелки, замолкли очереди энгстремовских орудий, не стреляли 9-фунтовые пушки. Но никто не думал, что это конец боя, - просто передышка, пока закончится маневр поворота, и тогда в два голоса рявкнет погонная батарея, а потом к общему хору будут присоединяться все орудия по очереди.
Но вместо этого в тишине и зное июльского безветренного дня труба горниста пропела сигнал к отбою. Медленно, не веря еще, что все кончилось, покидали стрелки свои места у бортов, вешали за плечи винтовки, комендоры оставляли заряженные орудия и, отходя, все оглядывались на них да на офицеров - не прозвучит ли снова команда "Товсь"? Поднимались по трапам, ведущим из пороховых и бомбовых погребов, матросы, простоявшие там все время, подавая снаряды и заряды.
Священника на "Весте", равно как и на других судах активной обороны, не было. В старом, до 1854 года, парусном флоте корабельными священниками ходили иеромонахи Георгиевского монастыря на мысе Фиолент близ Севастополя. Но тогда их к этому готовили заранее. Поступая в монастырь, каждый знал, что в его будущие обязанности будет входить плавание на военных кораблях. Но с тех пор прошло больше 20 лет, в течение которых на Черном море не было военного флота. И старый обычай вывелся в древнем монастыре. Вот почему в этот решительный и радостный час победы на "Весте" не нашлось священника. Его место с успехом занял "образной" матрос Шведков. Был он старше других, отличался степенным поведением, не пил, не курил и был очень набожен. Общим решением ему и доверили хранение корабельной иконы - "образа", висевшего в одном из кубриков. Шведков аккуратно выполнял свои обязанности - вытирал с иконы пыль, следил, чтобы не погасла лампада, вовремя доливал масло. Утром, в начале боя, возжег перед иконой свечи и долго молился, стоя перед ней на коленях и отбивая земные поклоны.
Теперь все взоры собравшихся на баке матросов обратились на "образного". Понимая, что от него ждут. Шведков выступил вперед и, оборотясь лицом к матросам затянул приятным баритоном.
- Господу помолимся… - все подпевали.
Едва успели затихнуть последние слова молитвы, как матросы разом повернулись к убегавшему врагу и ожесточенно-радостное "Ура!" вырвалось из их глоток. Они обнимались, грозили кулаками, кричали. Радостное возбуждение охватило и Баранова, он сбежал с мостика, смешался с матросами и машинистами, жал им руки повторяя:
- Спасибо, спасибо, братцы, уважили!
- Рады стараться, ваше благородие! - отвечали они тепло и вразнобой.
Мысль об убитых и раненых отошла временно на второй план - и юнкер Яковлев, и старший офицер Перелешин, а также другие офицеры вместе с командой отдались опьяняющей власти этой минуты.