Абсолютное молчание о придуманном им плане во всяком случае было обязательным, а потому понятно, что Фред, несмотря на всю свою дружбу с Бобом, которого он в хорошем расположении духа называл генералом, не мог доверить ему столь важной тайны, тем более что Боб представлял собой живое олицетворение болтливости.
В его жизни также была своя ненависть, о которой он рассказывал всякому встречному и при всяком удобном случае, и если враг его до сих пор еще ничего не знал об этом, то янки был здесь не виноват. Каждый раз, когда с ним случалось что-нибудь неприятное, он потрясал в воздухе кулаком и кричал голосом, который казался скорее смешным, чем страшным:
- Проклятый Максвелл, ты поплатишься мне за это!
Максвеллом звали офицера, который по распоряжению высших властей проник во дворец генерала Боба Барнета и сообщил ему о приказании немедленно, не унося с собой ни одной рупии, покинуть дворец под угрозой быть расстрелянным.
И Боб, который вел там праздную жизнь среди благоухания цветов и наслаждений сераля, лишь изредка, как начальник артиллерии, осматривая крепостные пушки времен Людовика XIV, поклялся отомстить Максвеллу.
По привычке, свойственной одной из его бесчисленных профессий, поскольку в течение своей полной приключений жизни ему приходилось заниматься также и коммерцией, он мысленно вел нечто вроде двойной бухгалтерии, в которой все свои злоключения списывал на счет Максвелла, обещая подвести баланс в первый же раз, как только случай снова столкнет его с этим офицером.
Солнце тем временем поднималось все выше и выше над горизонтом, заливая своими золотисто-огненными лучами беспредельную равнину Индийского океана и роскошную растительность острова. Вид, открывающийся с вершин Адамова пика на целый ряд плато, капризные волнообразные изменения почвы и долины, покрытые тамариндами, огневиками - растениями с огненно-красными цветами, тюльпанными деревьями с желтыми цветами, баньянами (индийскими фикусами), манговыми и цитрусовыми деревьями, представлял собой такое живописное и восхитительное зрелище, какое трудно встретить еще где-либо в мире. Но нашим авантюристам некогда было просветлять свои души соприкосновением с великим зрелищем природы: суда, величественно проходившие в это время по фарватеру, поглощали все их внимание. Они наблюдали за тем, как суда, осторожно обойдя песчаные мели, направились к Королевскому форту и бросили наконец якорь близ самого форта в двух или трех кабельтовых от берега. После нескольких минут молчаливого наблюдения Сердар положил бинокль обратно в футляр и, обращаясь к своему другу, сказал:
- Пароходы наконец у пристани; через четыре или пять часов должен прибыть наш курьер. Как приятно получать время от времени известия из Европы!
- Говори только за себя, - отвечал Боб, - ты получаешь воистину министерскую корреспонденцию; я же, черт возьми, с тех пор как нахожусь в этой стране, не получил еще ни одного клочка бумаги от своих прежних друзей. Когда я стал генералом аудского раджи, то написал папаше Барнету и сообщил ему о своем повышении, но старик, всегда предсказывавший мне, что из меня ничего хорошего не выйдет, прислал мне сухой ответ в две строчки, что он не любит мистификаций… Вот единственное известие, полученное мною от моей почтенной семьи.
- Только бы Ауджали встретил Раму-Модели, - продолжал Сердар с задумчивым видом, не обращая внимания на болтовню своего друга.
- Ты напрасно послал его одного, - отвечал Боб, - я предупреждал тебя.
- Я не мог отправить ни Нариндру, ни Сами; они не знают Пуант-де-Галля, а так как тамильский и сингальский - единственные языки, на которых говорят на Цейлоне, - им незнакомы, они не могли бы разузнать о жилище Рамы.
- А Ауджали? - со смехом прервал его Боб.
- Ауджали два года до начала войны прожил у меня вместе с Рамой-Модели и сумеет его найти. Можешь быть уверен в его сообразительности. Я ему, впрочем, вручил письмо, достаточно объясняющее все, на тот случай, если бы Рама не понял по виду курьера, что оно адресовано ему. В том же пакете находится целая серия корреспонденций, адресованных европейским офицерам в армии Нана, которые не могут иначе получить никаких известий во время войны с Англией, ибо у повстанцев не имеется ни одного порта, посредством которого они могли бы сообщаться с заграницей.
- Достаточно малейшего подозрения, чтобы твой друг Рама был повешен на крепостном валу.
- Рама не боится ни англичан, ни смерти…
- Полно, - сказал Боб несколько ворчливым тоном, - не станешь же ты уверять меня, что ты исключительно из любви к ремеслу сельского почтальона заставил нас пройти форсированным маршем всю Индию, чтобы стоять теперь ради каких-то наблюдений на верхушке Адамова пика?
- Вот ты снова нарушил свою клятву, - грубо ответил ему Сердар, - зачем задаешь такие вопросы, если знаешь, что я не могу и не хочу тебе отвечать?
- Ну, не сердись, - сказал Боб, протягивая ему руку, - я ничего больше не буду спрашивать и с закрытыми глазами буду следовать за тобой… Только не забудь позвать меня, когда понадобится наносить удары или получать их.
- Я знаю, что могу рассчитывать на твою преданность, - с искренним волнением отвечал ему Сердар. - Не бойся, ты понадобишься мне, вероятно, раньше, чем я желал бы этого.
Он взял бинокль и вновь занялся наблюдением.
Так всегда кончались эти споры.
Тем временем Нариндра и Сами приготовили кофе и рисовые лепешки - простая и умеренная пища, составлявшая обычно первый завтрак.
- И дрянной же корм! - ворчал Боб Барнет, глотая легкие лепешки, которые на местном наречии назывались аппис и были так же легки, как маленькие крокетки в форме ракушки, которые продают в Париже разносчики. - God bless me! - любимое выражение генерала - надо по меньшей мере триста семьдесят таких пилюль… я рассчитал… чтобы насытить порядочного человека… и при этом ни одной капельки виски, чтобы согреть желудок. И подумать только, что у меня в подвале моего аудского дворца все было заставлено первосортными винами, старым виски, бутылками двадцатилетнего джина, - и их выпили за мое здоровье, не пригласив даже меня, эти сатанинские красные мундиры!.. Не заберись мы еще на эту сахарную голову, а останься на равнине, мы могли бы найти у туземцев птицу и аррак!.. Еще один день рисовых лепешек и чистой воды, потому что кофе есть не что иное, как вода, подкрашенная цветом "дебета" синьора Максвелла… Не беспокойтесь, капитан, все будет полностью уплачено вам; мы одним ударом подведем баланс наших счетов…
Продолжая таким образом ругаться и проклинать, честный янки поглощал целые горы, пирамиды апписов к великому удивлению Нариндры и Сами, которые не успевали готовить их. Но все в этом мире имеет свои границы, даже аппетит янки, и Боб Барнет кончил тем, что насытился. Он проглотил затем кружку кофе вместимостью четыре-пять литров, подслащенного тростниковым сиропом в сообразном этому количеству размере, и, громко крякнув два-три раза, сказал с видимым удовольствием, что теперь "ему гораздо лучше".
Странная раса эти англо-саксонцы! Еда - это потребность всякого живого существа, которой оно не может лишить себя. Но странный феномен! В то время как жители юга - французы, итальянцы, испанцы и так далее - нуждаются в умеренности, чтобы вполне владеть всеми своими умственными способностями, у народов севера - германцев, скандинавов, англо-саксонцев - мозг действует только тогда, когда у них желудок плотно набит несколькими слоями съестных припасов. Знаменитый Боб Барнет был истым представителем этой расы, тяжелой и сонной натощак; человек дела просыпался в нем только тогда, когда он успевал удовлетворить свои животные потребности.
Покончив с завтраком, он взял карабин и, обернувшись к своему другу, сказал:
- Пойду на охоту, Фред!
Сердар нахмурил брови при этих словах, которые, видимо, раздражали его.
- Мы окружены врагами, быть может, шпионами! Будет лучше, если ты останешься здесь.
- У тебя много проектов, и они занимают тебя… ну, а мне что делать?
- Ты ведь знаешь, что твоя голова оценена…
- Да, в двадцать пять тысяч, ни больше ни меньше, как и голова Нариндры.
- Дело не в цене, а в том, чтобы сохранить ее в той же мере, как если бы англичане предлагали за нее целый миллион; ты знаешь также, что мы принимаем участие в весьма важном предприятии, от которого зависит судьба восстания, а вместе с тем и миллионов людей. Неужели ты не можешь пожертвовать минутным развлечением ради такого важного предприятия? Обещаю тебе, что мы сегодня же ночью вернемся на материк, а ты знаешь, что там у тебя будет масса возможностей пустить в ход свой карабин…
- Ты всегда прав, - отвечал Боб покорным тоном, - я останусь. Будь у меня удочка и веревочка, я поудил бы в озере.
Генерал произнес эти слова с такой комичной серьезностью, что Фред не мог удержаться от улыбки; он почувствовал некоторое сожаление, что отказывает своему другу в удовольствии, и сказал ему, немного поколебавшись:
- Если ты обещаешь мне не отходить далеко от той маленькой долины, что позади нас, в самой пустынной части горы, то, пожалуй, ты не подвергнешь нас опасности, поохотившись там часика два; я боюсь только, что ты, увлеченный своею страстью к таким развлечениям…
- Клянусь, что не перейду за указанные тобой границы, - перебил его Барнет, с трудом скрывая свою радость.
- Что же, иди, если тебе так хочется, - отвечал Сердар, уже сожалея о своей слабости, - помни только свое обещание! Будь осторожен и не пропадай больше двух-трех часов… Ты мне понадобишься, когда вернется Ауджали.