- Я не поеду к нему навстречу, но уж если он попадет в лапы к нашим молодцам…
Благословенный и Сердце Короля разразились хохотом.
- Тсс! - произнес Кадудаль.
Все трое стали прислушиваться.
- На сей раз это он, - заметил Кадудаль.
Со стороны Ла-Рош-Бернара раздавался стук копыт: лошадь мчалась галопом.
- Наверняка он самый! - подхватил Сердце Короля.
- Ну, друзья мои, теперь ступайте… Ты, Благословенный, поскорее в Гран-Шан!.. А ты, Сердце Короля, оставайся во дворе и возьми с собой человек тридцать: может, мне понадобится разослать в разные стороны гонцов. Между прочим, прикажи, чтобы принесли поужинать - самые лучшие блюда, какие только найдутся в селении.
- На сколько человек, генерал?
- На двоих.
- Вы куда-то идете?
- Нет, только навстречу тому, кто приехал.
Двое или трое парней уже вывели во двор лошадей, на которых прискакали гонцы.
Оба гонца тотчас же удалились.
Жорж подошел к воротам как раз в тот момент, когда всадник осадил коня и в нерешительности озирался.
- Пожалуйте сюда, сударь, - обратился к нему Жорж.
- Кто вы? - спросил всадник.
- Тот, кого вы ищете.
- Откуда вы знаете, кого я ищу?
- Я полагаю, что вам нужен Жорж Кадудаль, или Круглоголовый.
- Вот именно.
- Это я. Добро пожаловать, господин Ролан де Монтревель!
- О! - воскликнул удивленный молодой человек.
Он спешился и, казалось, искал глазами, кому бы доверить коня.
- Бросьте поводья на шею коню и не беспокойтесь о нем. Вам приведут его, когда он вам понадобится. В Бретани ничего не пропадет: народ у нас честный.
Ролан, ни слова не говоря, бросил поводья и последовал за Кадудалем.
- Я иду впереди, чтобы показать вам дорогу, полковник, - сказал предводитель шуанов.
Они вошли в лачугу, где невидимая рука уже разожгла огонь в очаге.
XXXII
БЕЛЫЙ И СИНИЙ
Войдя, как мы сказали, вслед за Жоржем, Ролан стал с беззаботным любопытством оглядываться по сторонам.
Он сразу же убедился, что, кроме них, в комнате никого не было.
- Это ваша штаб-квартира? - с улыбкой спросил Ролан, протягивая ноги поближе к огню.
- Да, полковник.
- Ну и странная же у вас охрана!
Жорж, в свою очередь, улыбнулся.
- Вы так говорите, потому что от Ла-Рош-Бернара до самого Мюзийака дорога была безлюдна?
- Ну да, я не встретил ни души.
- Но это отнюдь не значит, что дорога не охраняется.
- Впрочем, может быть, ее охраняют совы и филины, они перелетали с дерева на дерево, словно сопровождая меня, генерал… Если так, то я беру свои слова назад.
- Так оно и есть, - ответил Кадудаль, - меня сторожат филины и совы, ведь у них замечательные глаза, они имеют то преимущество перед людьми, что видят ночью.
- Хорошо, что я догадался расспросить в Ла-Рош-Бернаре, как проехать в Мюзийак, а то ни один черт не показал бы мне дорогу.
- Где бы вы ни спросили на дороге, как разыскать Жоржа Кадудаля, вам тут же ответили бы: "В селении Мюзийак, четвертый дом справа". Вы никого не видели, полковник, а между тем в настоящее время около полутора тысяч человек знают, что полковник Ролан, адъютант первого консула, ведет переговоры с сыном мельника из Ле-Герно.
- Но, если им известно, что я полковник на службе у Республики и адъютант первого консула, как же они меня пропустили?
- Да потому что получили приказ.
- Так вы знали, что я направляюсь к вам?
- Мне было известно не только то, что вы едете ко мне, но и зачем вы едете.
Ролан пристально посмотрел на своего собеседника.
- Выходит, что мне можно ничего вам не говорить и вы ответили бы мне, даже если бы я молчал?
- Кое-что сказал бы.
- Черт возьми! Любопытно знать, насколько ваша полиция лучше нашей!
- Сейчас я вам это докажу, полковник.
- Слушаю вас, и, поверьте, мне очень приятно сидеть здесь у доброго очага, который, кажется, тоже меня ждал.
- Вы не ошиблись, полковник, здесь вас приветствует даже огонь в очаге.
- Да, но он, как и вы, ни слова не говорит о цели моего приезда…
- Вы оказали мне честь, приехав со мной совещаться, полковник, но первоначально вас направили только к аббату Бернье. На беду, аббат Бернье переоценил свои возможности: в письме, посланном своему другу Мартену Дюбуа, он предложил первому консулу свое посредничество.
- Простите, - прервал его Ролан, - но вы сообщаете нечто мне неизвестное: что аббат Бернье писал генералу Бонапарту.
- Я сказал, что он написал своему другу Мартену Дюбуа - это не одно и то же… Мои люди перехватили письмо и принесли его мне; я велел снять копию с письма и отослать его. Я уверен, что оно дошло по назначению: это доказывает ваш приезд к генералу Эдувилю.
- Вы знаете, что теперь в Нанте командует не генерал Эдувиль, а генерал Брюн?
- Да, и вы могли бы также сказать, кто командует в Ла-Рош-Бернаре: сегодня около шести часов вечера в этот город вступила тысяча солдат-республиканцев, а с ними гильотина и гражданин правительственный комиссар Тома Мильер. Раз уж приехала машина, то при ней должен быть палач.
- Так вы говорите, генерал, что я приезжал к аббату Бернье?
- Да. Аббат Бернье предложил свое посредничество; но он позабыл, что сейчас две Вандеи: правобережная и левобережная, и если вы договоритесь в Пуансе с д’Отишаном, Шатийоном и Сюзаннетом, то это еще не все, - надобно еще договориться с Фротте, Бурмоном и Кадудалем… Но где? Это никому не известно.
- Кроме вас, генерал!
- Тогда вы, со свойственным вам рыцарским благородством, вызвались привезти мне договор, подписанный двадцать пятого. Аббат Бернье, д’Отишан, Шатийон и Сюзаннет подписали вам пропуск, и вот вы здесь.
- Клянусь честью, генерал, должен признать, что вы превосходно осведомлены. Первый консул от всей души желает мира и знает, что в вашем лице имеет дело с отважным и честным противником. Но поскольку он не может с вами увидеться - ведь вы, вероятно, не захотите поехать в Париж, - он направил меня к вам.
- Другими словами, к аббату Бернье.
- Генерал, не все ли вам равно, если я даю слово, что первый консул утвердит все, о чем мы с вами договоримся? Каковы же ваши условия мира?
- О! Они весьма простые, полковник: пусть первый консул вернет трон его величеству Людовику Восемнадцатому, станет его коннетаблем, его главнокомандующим, главой всех его сухопутных и морских сил, и я первый стану его солдатом.
- Первый консул уже дал свой ответ.
- Вот почему я решил сам ему ответить.
- Когда же?
- Сегодня ночью, если представится случай.
- Каким же это образом?
- Я возобновлю военные действия.
- Но ведь вам известно, что Шатийон, д’Отишан и Сюзаннет сложили оружие?
- Они вожди вандейцев и от имени вандейцев могут делать все, что им угодно, а я вождь шуанов и от имени шуанов буду поступать так, как найду нужным.
- Так, значит, генерал, вы обрекаете на уничтожение этот злополучный край!
- Это подвиг мученичества, на который я призываю христиан и роялистов.
- Генерал Брюн сейчас в Нанте, и с ним восемь тысяч пленных, которых нам только что вернули англичане после своих поражений при Алкмаре и Кастрикуме.
- На этот раз пленным повезло: синие нас приучили никого не брать в плен. Что до числа наших врагов, это нас не слишком заботит.
- Если генерал Брюн, присоединив эти восемь тысяч пленных к двадцати тысячам, которых он получает от генерала Эдувиля, здесь ничего не добьется, то первый консул сам двинется на вас во главе сотни тысяч солдат.
Кадудаль усмехнулся.
- Мы постараемся ему доказать, что достойны чести с ним сражаться.
- Он сожжет ваши города!
- Мы засядем в хижинах.
- Он испепелит ваши хижины!
- Мы переселимся в леса.
- Подумайте как следует, генерал.
- Окажите мне честь, полковник, останьтесь со мной на сорок восемь часов, и вы увидите, что я уже все обдумал.
- Охотно соглашаюсь.
- Только, полковник, не требуйте от меня больше, чем я могу вам предложить: вы будете спать под соломенной крышей или, закутавшись в плащ, под ветвистым дубом, получите от меня коня, чтобы меня сопровождать, и охранную грамоту, когда покинете меня.
- Согласен.
- Дайте слово, полковник, что вы не станете протестовать, какие бы я ни давал приказы, и не помешаете мне доводить задуманное до конца.
- Мне не терпится посмотреть, как вы будете действовать, и я охотно даю вам слово, генерал.
- И вы сдержите его, что бы ни происходило у вас на глазах?
- Что бы ни происходило у меня на глазах! Я уже не буду действующим лицом и ограничусь ролью зрителя. Мне хочется доложить первому консулу: "Я сам это видел".
Кадудаль улыбнулся.
- Ну, так вы увидите, - сказал он.
Тут двери распахнулись и двое крестьян внесли накрытый стол, на котором дымился суп с капустой и соблазнительно белел большой кусок сала, а в огромном кувшине, стоящем между двумя стаканами, пенился, переливаясь через край, только что нацеженный из бочки сидр. Лепешки из гречневой муки составляли десерт этого скромного ужина.
На столе было два прибора.
- Вы видите, господин де Монтревель, - проговорил Кадудаль, - мои молодцы надеются, что вы окажете мне честь отужинать со мною.
- Готов исполнить их желание! Честное слово, я сам попросил бы у вас поесть, если бы вы мне не предложили, а если бы вы отказали, то я попытался бы силой вырвать у вас свою долю!
- Ну, так прошу к столу!