Они подошли к окну, выходившему в сад Тюильри. Бонапарт остановился и схватил Редерера за руку.
- Двадцатого июня, - проговорил он, - я стоял вон там (и он показал пальцем на береговую террасу), за третьей липой. В открытом окне я видел беднягу-короля в красном колпаке. Он выглядел таким подавленным, что мне стало его жаль.
- И что же вы сделали?
- О, ничего, что я мог сделать? Ведь я был всего лейтенантом артиллерии! Но меня так и подмывало войти, как другие, во дворец и шепнуть королю: "Сир! Дайте мне четыре пушки, и я берусь рассеять весь этот сброд!"
Что произошло бы, если б лейтенант Бонапарт поддался искушению и, радостно встреченный Людовиком XVI, рассеял бы "этот сброд", то есть парижан? Расстреляв народ 20 июня в защиту короля, смог ли бы он 13 вандемьера сделать то же в защиту Конвента?
Пока бывший прокурор-синдик, погруженный в раздумье, быть может, мысленно уже набрасывал первые строчки своей "Истории Консульства", Бонапарт в сопровождении всех примкнувших к нему и своего штаба предстал перед Советом старейшин.
Когда улегся шум, вызванный приходом этой толпы, председатель зачитал генералу декрет, облекавший его военной властью. Затем он предложил Бонапарту принести клятву.
- Тот, кто, обещая родине победу, всякий раз исполнял свое слово, - добавил председатель, - конечно, свято сдержит свое новое обещание служить ей и хранить верность!
Бонапарт простер руку и торжественно произнес:
- Клянусь!
Все генералы, находившиеся в его свите, вслед за ним произнесли, каждый от своего имени:
- Клянусь!
Еще не отзвучали слова клятвы, как Бонапарт заметил секретаря Барраса, того самого Болло, которого член Директории утром хвалил своим коллегам. Молодой человек явился сюда только для того, чтобы дать отчет о происходящем своему патрону, но Бонапарт заподозрил, что тот выполняет некое секретное поручение Барраса.
Генерал решил перехватить инициативу и подошел к Болло.
- Вы пришли сюда от имени Директории? - спросил он.
И, не давая Болло ответить, он продолжал:
- Что они сделали с Францией, которая была на вершине славы, когда я ее покидал? Тогда царил мир, а теперь война! Тогда мы были победителями, а теперь терпим поражения! Тогда были миллионы, привезенные из Италии, а теперь всюду грабежи и нищета! Что стало со ста тысячами французов, которых я всех знал по имени! Они погибли!
Разумеется, эти слова непосредственно не относились к секретарю Барраса, но Бонапарту хотелось их сказать, нужно было их сказать, и ему было безразлично, к кому он обращается.
Но, быть может, даже с его точки зрения, было бы лучше, если бы он сказал их человеку, способному ответить ему.
Поднялся Сиейес.
- Граждане, - произнес он, - члены Директории Мулен и Гойе просят допустить их в собрание.
- Они больше не члены Директории, - заявил Бонапарт, - поскольку она уже не существует!
- Но они еще не подали в отставку, - возразил Сиейес.
- Так пусть пойдут и сделают это! - бросил Бонапарт.
Вошли Мулен и Гойе.
Они были бледны, но казались спокойными: они знали, что идут на борьбу и в случае поражения, возможно, им грозит ссылка в Синнамари. Те, кого они сослали 18 фрюктидора, как бы проложили им туда дорогу.
- Я вижу с удовлетворением, - заговорил Бонапарт, - что вы готовы исполнить желания наши и двух ваших коллег.
Гойе сделал шаг вперед.
- Мы не намерены, - решительно начал он, - исполнять ваши желания и тем более желания наших коллег - бывших коллег, поскольку они подали в отставку! Мы намерены исполнить волю закона, а он требует, чтобы декрет, переносящий заседания Законодательного корпуса в Сен-Клу, был немедленно опубликован! Мы пришли выполнить долг, который налагает на нас закон, мы твердо решили встать на его защиту и бороться с мятежниками - кто бы они ни были, - которые дерзнут его нарушить!
- Нас не удивляет ваше рвение, - холодно сказал Бонапарт, - всем известно, что вы искренне любите родину, и, конечно, вы присоединитесь к нам.
- Присоединиться к вам! А зачем?
- Чтобы спасти Республику!
- Республику!.. Было время, генерал, когда вы имели честь быть ее опорой. Но сегодня именно на нас возложена славная задача - спасать Республику!
- Спасать Республику! - воскликнул Бонапарт. - А какими средствами вы располагаете? Вы опираетесь на вашу Конституцию? Но посмотрите! Она подгнила со всех сторон и вот-вот развалится! И если даже я сейчас не подтолкну ее одним пальцем, она и так не протянет и недели!
- А! - вскричал Мулен. - Наконец-то вы открываете нам свои коварные замыслы!
- Я не питаю никаких коварных замыслов! - воскликнул Бонапарт, топнув ногой. - Республика в опасности! Надо ее спасать. Я этого хочу!
- Вы этого хотите? - возразил Гойе. - Но мне кажется, не вам, а Директории следует сказать: "Я этого хочу!"
- Директории больше нет!
- В самом деле, за минуту перед тем как мы сюда пошли, нам передали, что вы провозгласили это.
- Директории больше нет, после того как Сиейес и Роже Дюко подали в отставку!
- Вы ошибаетесь: Директория существует, поскольку остается трое ее членов: ни Мулен, ни я, ни Баррас в отставку не подавали.
В эту минуту кто-то сунул листок бумаги в руку Бонапарт, сказав:
- Прочитайте!
Бонапарт прочел.
- Нет, это вы ошибаетесь, - заявил он. - Баррас подал в отставку - вот вам документ! Закон гласит, что вас должно быть не меньше трех, иначе Директория не может существовать! Теперь вас всего двое! А вы сами только что заявили, что тот, кто сопротивляется закону, - мятежник.
И он передал бумагу председателю.
- Присоедините прошение об отставке гражданина Барраса к прошениям граждан Сиейеса и Дюко и провозгласите падение Директории! А я пойду объявить об этом солдатам.
Мулен и Гойе были ошеломлены: отставка Барраса разрушила все их планы!
Бонапарту уже нечего было делать в Совете старейшин, но предстояло еще многое совершить во дворе Тюильри.
Он спустился по лестнице дворца в сопровождении всех примкнувших к нему.
Как только солдаты увидели его, вновь раздались крики: "Да здравствует Бонапарт!" - еще более бурные, чем при встрече.
Он вскочил на коня и подал знак, что собирается говорить.
Десять тысяч голосов мигом смолкли, и как по волшебству воцарилась тишина.
- Солдаты! - заговорил Бонапарт таким мощным голосом, что было слышно всем и каждому. - Ваши товарищи по оружию, защитники наших границ, лишены самого необходимого! Народ бедствует! И во всем этом повинны заговорщики, против которых я собрал вас сегодня! Я надеюсь в скором времени повести вас к победам, но сначала мы должны обезвредить всех, кому ненавистны общественный порядок и всеобщее благо!
То ли все устали от правления Директории, то ли сказалось властное обаяние этого человека, призывающего к победам, от которых уже отвыкли, - только поднялась волна восторженных криков и, как пороховая дорожка, прокатилась от Тюильри к площади Карусель и от площади Карусель к примыкающим улицам.
Тем временем Бонапарт обратился к Моро:
- Генерал, сейчас я докажу вам свое безграничное доверие! Бернадот, которого я оставил у себя дома, отказался присоединиться к нам и имел дерзость заявить мне, что, если Директория ему прикажет, он выступит против мятежников, кто бы они ни были! Генерал, я поручаю вам охрану Люксембургского дворца! Теперь от вас зависит спокойствие Парижа и благополучие Республики!
И, не ожидая ответа Моро, он поскакал галопом вдоль развернутого строя солдат.
Моро из честолюбия согласился участвовать в этой грандиозной драме и теперь был вынужден принять роль, которую ему поручил ее автор.
Гойе и Мулен, вернувшись в Люксембургский дворец, не обнаружили там никаких перемен: часовые по-прежнему стояли на своих постах. Члены Директории удалились в одну из приемных президента и стали обсуждать создавшееся положение.
Между тем генерал Жюбе, комендант Люксембургского дворца, получил приказ явиться к Бонапарту в Тюильри вместе со стражей, охранявшей дворец, и генерал Моро тут же занял его место, приведя с собою солдат, возбужденных речью Бонапарта.
Гойе и Мулен составляли послание к Совету пятисот, выражая энергичный протест против совершившегося переворота.
Закончив послание, Гойе передал бумагу своему секретарю, а Мулен, едва державшийся на ногах от голода и усталости, направился в свои покои подкрепиться.
Было около четырех часов дня.
Через минуту-другую вернулся секретарь Гойе; вид у него был крайне взволнованный.
- Что такое? - спросил Гойе. - Вы еще не ушли?
- Гражданин президент, - отвечал молодой человек, - мы с вами оказались пленниками во дворце!..
- Как так пленниками?
- Стражу сменили, и теперь генерал Жюбе уже не командует ею.
- Кто же вместо него?
- Я слышал краем уха, что это генерал Моро.
- Моро!.. Быть не может… А где этот подлец Баррас?
- Уехал в свое имение Гробуа.
- О! Мне необходимо увидеться с Муленом! - воскликнул Гойе и бросился к двери.
Но в коридоре ему преградил дорогу часовой.
Гойе попытался пройти.
- Проходу нет! - сказал часовой.
- Как нет прохода?
- Нету.
- Но я президент Гойе!
- Проходу нет! Таков приказ.
Гойе понял, что ему не отменить приказа. Сила была не на его стороне.
Он вернулся в свои покои.
Тем временем генерал Моро явился к Мулену, желая оправдаться перед ним.
Но бывший член Директории не стал его слушать и повернулся к нему спиной.
Моро все же попытался заговорить.