Он все объяснит. Дядя Захар даже похвалит за осторожность. "Голова - не карниз, не приставишь!" - любимая присказка старика. А он-то сам? Он-то понимает: струсил. Как увидел, так сердце покатилось... Те, на Двадцатой линии, без него, конечно, обойдутся, возьмут другого. А как теперь жить ему?.. Никто же его не тащил, он сам неделю назад пришел сюда, на Выборгскую, отыскал дядю Захара: "Не могу! Дайте дело! Есть же у вас боевая группа, я знаю!" - "Но тогда знай, что за кружок твой на дровяном, за листовки самое большее - высылка. А боевику, сынок, самое малое - этап и каторжные работы". - "Я решил". - "Ну что ж... - сказал старик. - Поглядим".
Прошло несколько дней. Студент из их же Техноложки нашел Антона после лекции и сказал, что его ждут вечером на Гребецкой.
Там, на конспиративной квартире, Антон снова встретился с дядей Захаром. "Ну что ж, - сказал старик, будто продолжил прерванный минуту назад разговор. - Попробуем, коли так. Запомни адрес: Васильевский, Двадцатая линия - это ближе к выгону Смоленского поля... - он описал дом. - Там будет товарищ Синица. Он предупрежденный. Пойдешь под его команду. Коль отсутствует - будет товарищ Ольга. Она тоже в курсе. Ждут тебя в воскресенье, в восемь".
Антон вышел рано. По дороге пытался представить Синицу, Ольгу. Какие они, боевики? Боевики - самые испытанные, самые смелые. И если попадаются они в лапы охранке - да, тут уже не ссылкой пахнет. "Готов я вот сейчас?.. Готов!"
Двадцатая линия - неширокая прямая улица, обсаженная чахлыми липами. Вот и дом. Он увидел отворенную форточку. Полотенце с красными петухами на веревке, натянутой от осины к столбику крыльца. И вдруг - черный просвет в ряду резных филенок! Если это случайность, что подумают товарищи-боевики? Может, он нужен как раз сегодня, сейчас, для какого-то важного дела? Но самое главное - почему он струсил? Эта проклятая дрожь в коленях!..
На Арсенальной, недалеко от дома дяди Захара, начинался и на целый квартал тянулся дровяной склад. За черным забором громоздились березовые поленницы, пахло сосной. Юноша хорошо знал этот склад. Сколько раз он пробирался туда через лазы в ограде; в закоулках, на бревнах его ждали члены кружка, рабочие с Металлического. Почему же тогда он не боялся? Значит, в глубине души понимал, что, если и схватят, ничего особенно страшного не грозит? А теперь, выходит, испугался за свою бесценную жизнь? А как же т о, на мостовой у института? И Костя...
"Снова, без разрешения, иду сюда, - уже приближаясь к знакомой калитке, подумал студент. - Сколько промашек за одно утро... Вернуться на Васильевский? Нет, время явки прошло. Ох и натворил же я!.."
Он отодвинул щеколду. Направился по тропке к дому. Девчонка мыла в сенях пол. Антон увидел в сумраке белые ноги.
Девчонка распрямилась, оглянулась. Отвела ладонью волосы с раскрасневшегося лица.
- Вы к дедушке? - и пропела: - Деда-а!
Уже из дверей комнаты позвала:
- Заходьте!
Чтобы не натоптать на еще сыром янтарном полу, он на цыпочках прошел в горницу.
От стола поднялся дядя Захар. Лицо его было землистым, густо проступили оспины.
- Вернулся, - проговорил он.
- Понимаете: филенка... - виновато начал студент.
- Слава богу, хоть ты, - старик тяжело опустился на скамью. - Жандармы схватили наших на Васильевском. Четверых. Ночью. Такого же студента я послал раньше. И его тоже...
Антону почудилось, что пол, как настил моста, завибрировал под ногами. Он оглянулся. В распахнутую дверь было видно: босая девчонка мыла крыльцо.
- Все равно, дядя Захар, - он перевел дыхание. - Все равно я решения своего не переменил.
По Петербургу неслись слухи.
В салоне "Северной Пальмиры" - промышленно-коммерческого клуба - громко спорили:
- Право, страхи неосновательны, господа: правительство не решится нарушить законы, не поднимет руку на Думу!
- Вы не знаете Петра Аркадьевича: железный человек. Убирает с дороги всех, кто ему неугоден. А уж Дума!..
- Молод и прыток, Россия не знала таких молодых премьеров. Но сам государь торжественно изрек - воспроизвожу дословно: "Манифест, данный 17 октября, есть полное и убежденное выражение моей непреклонной и непреложной воли и акт, не подлежащий изменению".
- Ну и память у вас, батенька! Профессорская!
- Благодарю, я еще приват-доцент. Однако ж осмелюсь сказать: идти против исторического процесса так же нелепо, как воевать с ветряными мельницами. Демократизация жизни русского общества началась, и никакими искусственными мерами ее не остановить!
- Позвольте полюбопытствовать: не означают ли карательные экспедиции генерал-адъютанта Орлова в Прибалтику и генерал-адъютанта Ренненкампфа в Восточную Сибирь именно этой демократизации?
- Зачем брать крайности, господа? У моего тестя у самого имение под Пензой спалили!
- А Орлов в Лифляндии под сто деревень подпустил петуха!
- Не бунтовало бы мужичье - не пришлось бы и жечь!
- Мы отвлеклись от темы, господа. Меня интересует конкретный вопрос: распустят вторую Думу или не распустят?
- Туда ей и дорога. Дума - красный платок перед глазами разъяренного быка.
- По-вашему, русский народ - это разъяренный бык?
- Не ратуйте за весь народ, любезнейший. Благоговение перед самодержавной властью, сокрытое в тайниках русской души, неколебимо. А бунтуют инородцы и анархисты.
- Нет уж, извините! Я не инородец и не анархист! Но свобода, завоеванная нами семнадцатого октября...
- Виноват-с, запамятовал, что вы теперь октябрист!
- Ошибаетесь, я конституционный демократ!
- Успокойтесь, господа. Зачем так горячо? Стоит ли тратить нервы, право? Дух времени - распад и деморализация, пропади все пропадом. По мне, что парламент, что абсолютизм, что анархия а-ля князь Кропоткин.
- Действительно, какая разница, если в ресторане у Палкина сегодня стерлядка?
- Превосходная идея!
- И я не откажусь.
- Так не будем, терять времени, господа! Петровская отлично идет к стерлядке!
- Едем с дамами?
- Со своими пряниками в Тулу? Какой вы, право, приват-доцент!..
Петр Аркадьевич волновался. Он понял это, вдруг увидев, что бессмысленно передвигает с места на место лупу, ножницы, футляр от очков. Глупо... Нервы.
В голове его вертелась фраза. То разрастаясь на всю комнату, от стены до стены, то уменьшаясь до размеров булавочной головки. Петр Аркадьевич знал цену изреченному слову. Все материальное со временем превращается в прах. Свидетельства тому - руины Афин, развалины римского Форума. В истории остаются деяния великих людей. Но даже когда забываются и деяния, остаются произнесенные ими слова. Vae victis! Кто помнит того галла - каким он был, что сделал? А фраза вечна. Так и его слова останутся в истории, и через столетия их будут повторять неведомые ему потомки. Поэтому он готовится к каждому выступлению с трибуны, как к турниру на ристалище. И каждая произнесенная им фраза - его мысль, предназначенная для скрижалей. И эта тоже. Он произнесет ее после паузы. А потом, усилив голос, повторит в конце речи.
Он вышел из-за стола, остановился у зеркала, занимающего весь простенок. Безукоризненно черный галстук с бриллиантовой булавкой, жесткий воротник. Лицо выразительное, суровое: высокий, с огромной залысиной, лоб, коротко стриженная густая борода лопаткой и усы, закрученные кольцами. Прямые густые брови. Строже свести их. Еще строже... Он вскинет руку так... Нет, короче и энергичней. Вот так:
- Вам нужны великие потрясения - мне нужна великая Россия!
Он прислушался к своему голосу. Да, именно так.
Вернулся к столу. Достал из сейфа скрепленные сшивателем листы.
"1907 года, мая 31 дня. Судебный следователь по важнейшим делам Санкт-Петербургского окружного суда Зайцев, рассмотрев настоящее дело, нашел следующее:
5-го мая 1907 года Охранное отделение при Санкт-Петербургском градоначальнике получило сведения о том, что тайное преступное сообщество, именующее себя "военной организацией Российской социал-демократической рабочей партии", выработав текст наказа от чинов войск Петербургского гарнизона социал-демократической фракции Государственной думы, организует депутацию, составленную из нижних чинов войск, находящихся в Петербурге, которая должна вручить этот наказ социал-демократической фракции, имеющей свои заседания во фракционной квартире под № 4 дома № 92 по Невскому проспекту, занимаемой членом Государственной думы Иваном Петровым Озол.
Наружным наблюдением, учрежденным за квартирою Озола, было установлено, что 5-го мая в промежуток от 6 до 8 часов вечера в квартиру Озола вошли и через некоторое время из нее вышли: матрос гвардейского экипажа с известною девушкою, лицо, состоящее под наблюдением и известное полиции в качестве ответственного организатора военной организации, один нижний чин и пять человек переодетых солдат.
Ввиду сего и в целях задержания как депутации от нижних чинов, так и других членов тайного сообщества военной организации, находившихся в квартире Озола, полиция 2-го участка Литейной части в 8 часов 40 минут вечера 5 мая взошла в квартиру Озола и за отсутствием судебного следователя предъявила требование о производстве обыска и задержании лиц, участвовавших в незаконном собрании..."
Так. Лаконично. Убедительно. Петр Аркадьевич переворачивает страницу:
"Во время задержания этих лиц на полу комнаты, в которой они находились, найдены были выброшенными неизвестно кем именно из задержанных следующие документы..."