- В то время фон Топпенау был третьим секретарей посольства?
- Формально - да.
- Почему - формально?
- Видите ли, господин криминаль-комиссар" Эрих фон Топпенау - личный друг посла Мольтке. Работал вместе в Константинополе. Фон Мольтке и вызвал Эриха в Варшаву. Ну и фон Топпенау, занимая должность третьего секретаря, фактически играл роль куда более важную. Он не только ведал протоколом, он являлся доверенным лицом посла.
Хабекер оживился:
Вот как? Однако, по моим сведениям, между послом Мольтке и графом фон Топпенау пробежала кошка?
- А! - сказал Штейн. - Нужно знать Эриха. Он ведь мечтал быстро получать чины, а Мольтке его придерживал. Не спешил представлять. Вот Эрих однажды и нажаловался министру.
- Фон Риббентропу? - спросил Хабекер.
- Да, - сказал Штейн. Они близко знакомы. В тридцать восьмом фон Топпенау ездил на партейтаг в Нюрнберг, встретил Риббентропа и воспользовался случаем. Мольтке пришлось объяснять в Берлине, почему он тормозит продвижение графа.
- И что же?
- Да ничего. Топпенау дали звание советника. Намечался его перевод не то во Францию, не то в Бельгию, но потом события повернулись так, что перевод отложили, а в тридцать девятом перевод вообще стал бессмысленным.
- Ага! - кивнул Хабекер. - Скажите, а этот случай не повлиял на взаимоотношения посла и фон Топпенау?
- Почти не повлиял. Видимо, Мольтке не хотел портить отношения.
Хабекер вертел в пальцах карандаш.
- Скажите, что он за человек, граф фон Топпенау? - спросил Хабекер. - Вы знали его в течение трех лет. Наверняка у вас есть собственное мнение.
Штейн помолчал. Видимо, рассчитывал, не навредит ли себе, высказав больше, чем необходимо. Снял руки с подлокотников, вздохнул.
- Видите ли, - сказал он, - граф принадлежит к нашей лучшей аристократии. В прошлую войну служил в Кавалерии, воевал... Русских ненавидит с фронта, а слова "коммунизм" вообще слышать не может.. В партию вступил раньше многих других дипломатов. Еще в тридцать третьем.Но..
- Но?! - подхватил Хабекер. - Не стесняйтесь, господин советник. Все вами сказанное останется здесь.
- Я не стесняюсь, - недовольно возразил Штейн. - Я подбираю точное выражение... Граф несколько легко смотрит на жизнь.
- Легкомыслен, - констатировал Хабекер. - В чем же это выражается?
Штейн не спешил. Заговорил медленно, тщательно подбирая слова.
- Видите ли, я понимаю, что некоторые взгляды и привычки воспитываются в человеке семьей, пребыванием в определенном кругу общества, - начал он. - И мне ясно, откуда у графа фон Топпенау тяга ко всему, что отдает архаикой. Его преклонение перед бывшим императором, его склонность многое прощать человеку, даже национальность, за одну только принадлежность к родовой знати.
- Что вы имеете в виду?
- Дружеские связи Топпенау с польскими магнатами, - сказал Штейн. - Они ни для кого не являлись секретом, криминаль-комиссар. Наверное, вы слышали о скандале, который случился в тридцать девятом?
- Пожалуйста, подробнее, - попросил Хабекер. Я ничего не знаю.
- Может быть, и не стоит вспоминать об этой истории? - неуверенно сказал Штейн. - Собственно говоря с ней давно покончено...
- Пожалуйста! - повторил Хабекер. Штейн почесал бровь.
- В конце тридцать девятого, после оккупации Польши, графа послали в служебную командиров в Варшаву, - нехотя сказал он. - Фон Топпенау в обществе весьма уважаемых дипломатов и офицеров. И самым настоящим образом шокировал их, возмущаясь результатами наших бомбардировок, а также решением оккупационных властей, которые обошлись с прежними друзьями графа так, как они этого заслуживали.
- Граф выражал недовольство арестами польской сволочи?
- К сожалению, да, - кивнул Штейн. - Потом Эрих объяснял свое поведение заботой об интересах рейха. Говорил, что польских магнатов следовало привлечь к сотрудничеству, а не превращать во врагов.
- Когда "потом"? - спросил Хабекер.
- Графа отозвали из Варшавы сразу же, - сказал Штейн. - И некоторое время не допускали к делам. Вот тогда он и писал объяснение фон Риббентропу.
- Понятно, сказал Хабекер. - Но если я правильно понял, фон Топпенау удивлял вас отнюдь не приверженностью к родовой знати?
- Пожалуй, - сказал Штейн. - Эту глупость можно хотя бы понять.
- А какие глупости графа понять было трудно?
Штейн снова повозился в кресле, уставился на носки лакированных ботинок.
- Фон Топпенау многие находили умным человеком, - начал Штейн издалека. - Да и сам он был о себе высокого мнения. Иногда в шуточку называл себя старой лисой... Когда я приехал в Варшаву, меня предупредили, чтобы держал ухо востро: фон Топпенау умный интриган, он может втравить в такую склоку, что не сразу вы берешься.
Штейн покачал головой, усмехнулся, исподлобья посмотрел на Хабекера.
- Предупреждали не зря, - сказал Штейн. - Я довольно быстро убедился, что фон Топпенау мастер передавать и сочинять сплетни, способные рассорить людей на смерть. У него просто страсть к этому занятию. И надо сказать, делал он свои финты очень ловко. Комар носа не подточит.
Благодаря Топпенау все сотрудники посольства смотрели друг на друга с подозрением, а самого графа каждый считал доброжелателем. Иной раз это выглядело смешно. Действительно смешно.
- Зачем это было нужно фон Топпенау, по-вашему, господин советник? - полюбопытствовал Хабекер.
- Мне кажется, он не преследовал никакой особой, скрытой цели, кроме единственной - поиздеваться над человеческими слабостями, лишний раз убедиться в низменности человеческой натуры, - ответил Штейн. - А может быть, находясь в довольно ложном положении - третий секретарь, но доверенное лицо посла, -Топпенау испытывал потребность в подлинной, а не мни мой власти над людьми и удовлетворял эту потребность подобным образом.
- Жажда власти? - задумчиво протянул Хабекер. -Так.
- Фон Топпенау честолюбив, - заметил Штейн. -Да, пожалуй, это была жажда власти. Впрочем, не исключено, что ему просто хотелось независимости, какой он не обладал.
- Власть и есть высшая форма независимости, - сказал Хабекер. - Власть и деньги... Кстати, вы не сказали, почему посол Мольтке тормозил служебное продвижение графа. Вероятно, у посла имелись достаточно веские при чины, чтобы не помогать близкому человеку?
- Да, наверное, - согласился Штейн. - В свое время в посольстве толковали об этом... Полагали, что Мольтке не видит у графа настоящего служебного рвения, опасается его склочного характера, не одобряет его увлечений-
- Женщины? - спросил Хабекер.
- Да нет, - сказал Штейн. - Что там женщины. Они могут быть у каждого мужчины, а фон Топпенау вдобавок ограничивал свои связи кругом высшего варшавского общества.
Нет!.. Просто у графа существовала привычка к широкому образу жизни. А это требует соответствующих расходов. Я не говорю о таких мелочах, как гардероб, туалеты жены, званые обеды, хотя и они поглощают уйму денег. Ведь надо и квартиру иметь получше, и автомобиль, и шофера содержать, если уж ты запросто принят у тех же Потоцких. Да и карманные у этих господ побольше, чем у нас с вами, криминаль-комиссар.
- Разве у графа не было служебного автомобиля? - удивился Хабекер. - Разве его квартиру не оплачивало государство?
- Служебным автомобилем пользовались все, - сказал Штейн. - А государственная квартира фон Топпенау не устраивала. Мала. Граф брал положенные квартирные, но прикладывал свои деньги и снимал квартиру значительно лучшую. Он вечно нуждался в средствах. Занимал направо и налево.
- Вот как? Однако фон Топпенау состоятельный человек-
- Да, у его отца имение в Пруссии, а за женой он взял хорошее приданое. Но графиня фон Топпенау - женщина властная, а ее родные вовсе не дураки. В брачном контракте оговорено право графини на владение собственным имуществом. Таким образом, к жениным капиталам граф Доступа не получил. Что же касается имения в Пруссии, то~ Видите ли, фон Топпенау-старший женился в начале тридцатых годов на молодой женщине, а в таких случаях сыновьям посылают меньше, чем те хотели бы.
- Да, да, - согласился Хабекер. - История обычная. Значит, Эрих фон Топпенау был вовсе не так богат, как представлялось другим?
- Ну, бедняком его не назовешь, - усмехнулся Штейн. - Но нужду в деньгах граф испытывал. И пополнял свою кассу всеми возможными способами. Его знали как крупнейшего игрока на бегах. Картами граф тоже не брезговал. Как говорится, клевал по зернышку где только мог.
- Однако игрока подстерегает возможность проигрыша! - заметил Хабекер. - Или фон Топпенау не проигрывал?
- Ну как не проигрывал? - возразил Штейн. - Еще как проигрывал! Он же не шулер. Кстати, в посольстве узнавали об очередном финансовом крахе графа на следующий же день.
- Каким образом?
- По особенной ядовитости графа. И, конечно, по тому, что он у кого-нибудь просил в долг.
- Ему охотно давали? - полюбопытствовал Хабекер.
- Только те, кто рангом выше. Тем, кто ниже рангом, фон Топпенау отдавать долги забывал. И они, конечно, отказывали.
Хабекер исписал уже половину листа.
- Вы нарисовали довольно яркий портрет, - сказал он задумчиво. - И много вы встречали таких дипломатов, господин советник?
Штейн вынул платок и протирал пенсне.