Слева направо: Н. Руклевская, М. Тарковская, А. Тарковский, Л. Горнунг. Завражье, август 1930 года
Граммофонная пластинка
I
Июнь, июль, пройди по рынку,
Найди в палатке бой и лом
И граммофонную пластинку
Прогрей пожарче за стеклом,В трубу немую и кривую
Пластмассу черную сверни,
Расплавь дорожку звуковую
И время дай остыть в тени.Поостеречься бы, да поздно:
Я тоже под иглой пою
И все подряд раздам позвездно,
Что в кожу врезано мою.1963
II
Я не пойду на первое свиданье,
Ни в чем не стану подражать Монтану,
Не зарыдаю гулко, как Шаляпин.
Сказать - скажу: я полужил и полу - казалось - жил,
и сам себя прошляпил.
Уймите, ради Бога, радиолу!1957
* * *
Страшные годы Гражданской войны разбили казавшийся таким устойчивым семейный мир добра, любви и справедливости, унесли в небытие любимых людей… Разоренный город постепенно возвращался к жизни, которую вряд ли можно было назвать мирной. Большевики укрепляли свою победу жесточайшей диктатурой. Исчезали знакомые семьи, были арестованы и расстреляны друзья погибшего Валерия.
Гимназия М. К. Крыжановского прекратила свое существование и превратилась в трудовую школу № 11, которую Арсений кончает в 1922 году. Тогда же поступает в 1-ю Зиновьевскую профтехническую школу, которая находилась в помещении бывшего реального училища. В марте 1924 года, сдав зачеты по слесарному делу, он выбыл из школы "по собственному желанию". Обучение ремеслам не прошло даром, Арсений был талантлив не только в поэзии. У него были золотые руки - он мог починить мебель, сколотить табуретку и сделать еще десяток необходимых в жизни вещей. "Художественно" штопал носки и ремонтировал обувь - последнему научился, работая в юности подмастерьем у сапожника.
Руки
Взглянул я на руки свои
Внимательно, как на чужие:
Какие они корневые -
Из крепкой рабочей семьи.Надежная старая стать
Для дружеских твердых пожатий;
Им плуга бы две рукояти,
Буханку бы хлебную дать,Держать бы им сердце земли,
Да все мы, видать, звездолюбцы, -
И в небо мои пятизубцы
Двумя якорями вросли.Так вот чем наш подвиг велик:
Один и другой пятерик
Свой труд принимают за благо,
И древней атлантовой тягой
К ступням прикипел материк.1960
* * *
В 1923–1924 годах существовало в Елисаветграде тесное содружество молодых друзей, увлечением которых были поэзия и театр. Это были дети так называемых "бывших" - елисаветградских юристов, общественных деятелей, служащих, священников - Юрий Никитин, Николай Станиславский, Михаил Хороманский, Александр Федоровский, Ирина и Ипполит Бошняки.
"Стихи тогда… писали Юра Никитин, Коля Станиславский, Михаил Хороманский, впоследствии уехавший в Польшу и ставший там знаменитым беллетристом. Хороманский был нашим учителем. Он писал стихи по-людски, переводил с французского Верхарна и символистов, он был первый, кто показал мне и объяснил хоть краешек "новой поэзии"".
Молодые люди, игравшие в аристократов, часто встречались, читали друг другу стихи и как заправская богема ходили по появившимся как из-под земли многочисленным кафе и ресторанам. Наступило время новой экономической политики - НЭПа.
Позже, когда друзья разъехались по разным городам получать образование, они продолжали общаться с помощью писем. В двадцатые годы письма по большей части были шутливыми, но с годами становились все серьезнее. В конце тридцатых годов было уже совсем не до шуток…
Вот отрывок из стихотворного письма Тарковского другу Николаю Станиславскому, написанного в середине двадцатых годов в виде забавной "пушкинской" поэмы:
Передвечерняя усталость
Всецело завладела мной.
Но все же, - мне еще осталась
Утеха нежности земной:
Я сердце медленное грею
У строк, начертанных Твоею
Воздушной, быстрою рукой; -
И ряд видений - предо мной
Проходит легкой чередою:
Шаевич юный, "Альказар",
"Палас", "Американский бар";
Блестящий князь, и мы с тобою
Музыкой, юностью, вином,
Опьянены, но все же пьем.
Князем в компании был Юра Никитин, виконтом - Коля Станиславский, графом - Асик Тарковский. Он был на два года моложе своих друзей. Друзья вели себя свободно, весело, бесшабашно, разъезжали по городу на какой-то таратайке одетые, как футуристы, и читали стихи.
"Почему после революции хотелось забыть и отринуть все старое, всю память? Это естественное состояние любого переходного периода… Но еще - от бессилия. Да, от бессилия".
"Тяжелым воздухом дыши…"
М. Кюнерту
Тяжелым воздухом дыши,
Живи наедине с собою,
Скрывая бешенство души
Под деревянной скорлупою.Нам всем дано судьбой терпеть,
Скрывать бессильную тревогу.
Трудиться, верить, коченеть,
Кричать и плакать понемногу.1928 (?)
Ощущение бессилия, о котором говорил Тарковский, могло появиться у него в результате событий, рассказанных Т. В. Никитиной-Станиславской Марине Тарковской:
"Как-то в 1919 году друзья написали акростих, в котором довольно резко был охарактеризован вождь пролетариата товарищ Ленин. Стихотворение по невежеству газетчиков было напечатано. Когда поняли, что содержат первые буквы стиха, четырнадцатилетних ребят арестовала городская ЧК и под конвоем отправила на поезде в губернский город Николаев. Там их посадили в подвал ожидать своей участи. Им грозили расстрелом. Асику Тарковскому удалось убежать по дороге. Родители арестованных начали хлопоты, и юные "преступники" были освобождены".
Скорее всего, память Татьяне Васильевне изменила, потому что в 1919 году Асику Тарковскому было всего двенадцать лет, и в компанию старших по возрасту своих будущих друзей он еще не входил. Сам Тарковский рассказывает о причине блужданий по украинским степям совсем иначе:
"Я поехал в Балаклаву, надеясь пристроиться на японскую концессию, которая поднимала "Черного принца". Это был корабль, который вез золото якобы французам. Но на самом деле он, верно, не вез никакого золота, потому что ничего не нашли тогда. И потом я устроился в сапожную мастерскую. Там я чинил ботинки. А потом - на рыболовецкий пункт канцеляристом. Я регистрировал там грузчиков. Это было очень хорошее дело, потому что меня там кормили мукой, давали жмень зеленого лука, который я поедал тогда со страшной силой. И после этого была уха и стакан самогонки".
