Их так немного было у меня,
Все умерли, все умерли. Не знаю,
Какому раю мог бы я доверить
Последнее дыханье их? Не знаю,
Какой земле доверить мог бы я
Этот холодный прах?
Одним огнем
Нам опалило лица. Мы делили
Одну судьбу. Они достойней были
И умерли, а я еще живу…
И эти строки из неопубликованного стихотворения, на наш взгляд, посвящены Леониду Илларионовичу Гончарову:
Ученик зеленой травы,
Дитя материнских рощ,
Брат людей,
Певчих птиц побратим…
* * *
За участие в боевых действиях зимой 1943 года Гвардии капитан Тарковский был награжден орденом Красной звезды. Он радуется, что и другие сотрудники редакции представлены к орденам, потому что на его Звезду смотрели "уязвленными глазами". В конце сентября 1943 года Тарковский получает кратковременный отпуск. Он едет в Москву, куда уже вернулись из эвакуации его близкие.
"Хорошо мне в теплушке…"
Хорошо мне в теплушке,
Тут бы век вековать, -
Сумка вместо подушки,
И на дождь наплевать.Мне бы ехать с бойцами,
Грызть бы мне сухари,
Петь да спать бы ночами
От зари до зари,У вокзалов разбитых
Брать крутой кипяток -
Бездомовный напиток -
В жестяной котелокМне б из этого рая
Никуда не глядеть,
С темнотой засыпая,
Ничего не хотеть -Ни дороги попятной,
Разоренной войной,
Ни туда, ни обратно,
Ни на фронт, ни домой, -Но торопит, рыдая,
Песня стольких разлук,
Жизнь моя кочевая,
Твой скрежещущий стук.1943
Свидание с Марией Ивановной и детьми - для них приезд отца с фронта будет неожиданностью - войдет в фильм Андрея Тарковского "Зеркало".
* * *
Пройдет чуть больше месяца, и тринадцатого ноября Арсений Александрович будет ранен немецкими разрывными пулями в левую ногу.
Охота
Охота кончается.
Меня затравили.
Борзая висит у меня на бедре.
Закинул я голову так, что рога уперлись в лопатки.Трублю.
Подрезают мне сухожилья.
В ухо тычут ружейным стволом.Падает набок, цепляясь рогами за мокрые прутья.
Вижу я тусклое око с какой-то налипшей травинкой.
Черное, окостеневшее яблоко без отражений.
Ноги свяжут и шест проденут, вскинут на плечи…1944
"Со мной ли это было? Сколько операций я тогда пережил - одну? Десять? Тысячу? Я лежал в полевом госпитале. Мне отрезали ногу".
Лирический герой стихотворения "Полевой госпиталь", а это, конечно же, сам Тарковский, пройдя через смерть ("…и видел я себя со стороны", "…вне поля тяготенья / Грядущего"), через страдания, возвращается к жизни. Какая прекрасная и точная строчка, говорящая не только об обновлении природы, но и о возрождении человека, завершает это стихотворение: "И ранняя весна на цыпочки привстала".
Стихотворение было написано через одиннадцать лет после ранения, в 1964 году. Время в нем сжалось, события сконцентрировались "посередине снежного щита", и только к концу напряжение постепенно ослабевает - с каждой строчкой в человека вливается по капле жизнь. И первое, что возвращается к поэту - это Псалом, Молитва. Когда знаешь, что "Бог вправду есть, хорошо войти в мир Псалмов, где жалость - это тепло материнской утробы, где мыслить и учиться - это шептать, двигая губами, где Божья защита - это твердая скала".
Полевой госпиталь
Стол повернули к свету. Я лежал
Вниз головой, как мясо на весах,
Душа моя на нитке колотилась,
И видел я себя со стороны:
Я без довесков был уравновешен
Базарной жирной гирей.
Это было
Посередине снежного щита,
Щербатого по западному краю,
В кругу незамерзающих болот,
Деревьев с перебитыми ногами
И железнодорожных полустанков
С расколотыми черепами, черных
От снежных шапок, то двойных, а то
Тройных.
В тот день остановилось время,
Не шли часы, и души поездов
По насыпям не пролетали больше
Без фонарей, на серых ластах пара,
И ни вороньих свадеб, ни метелей,
Ни оттепелей не было в том лимбе,
Где я лежал в позоре, в наготе,
В крови своей, вне поля тяготенья
Грядущего.
Но сдвинулся и на оси пошел
По кругу щит слепительного снега,
И низко у меня над головой
Семерка самолетов развернулась,
И марля, как древесная кора,
На теле затвердела, и бежала
Чужая кровь из колбы в жилы мне,
И я дышал, как рыба на песке,
Глотая твердый, слюдяной, земной,
Холодный и благословенный воздух.
Мне губы обметало, и еще
Меня поили с ложки, и еще
Не мог я вспомнить, как меня зовут,
Но ожил у меня на языке
Псалом царя Давида.
А потом
И снег сошел, и ранняя весна
На цыпочки привстала и деревья
Окутала своим платком зеленым.1964
Если вернуться в 1944 год, то там все было очень трудно. Выздоровление шло медленно. Из наполненного физической энергией, подвижного человека Тарковский превратился в инвалида. Он с трудом выходил из депрессии… До конца жизни он нес свой крест, никогда не жаловался на свое увечье, на мучительные фантомные боли.
"Сочувствие чужой боли помогает справиться со своей. Но где найти силы и страдать молча? Пожалеть окружающих, замолчать свою боль? И тогда я вспоминаю "Илиаду" Гомера и строки о том, что ахейцы наступали в молчании, а троянцы молча хоронили своих мертвецов, "громко рыдать Приам запрещал им". Какое благородство - мучиться молча!"
- говорил Тарковский в интервью журналистке Марине Аристовой.
Постепенно, шаг за шагом, стихотворение за стихотворением, поэт возвращается к жизни. От стихотворений "Полька" и "Памяти друзей", "Страус в 1913 году" к "Бабочке в госпитальном саду" и "Звездному каталогу".
Полька
Все не спит палата госпитальная,
Радио не выключай - и только.
Тренькающая да беспечальная,
Раненым пришлась по вкусу полька.Наплевать, что ночь стоит за шторами,
Что повязка на культе промокла, -
Дребезжащий репродуктор шпорами
Бьет без удержу в дверные стекла.Наплевать на уговоры нянины,
Только б свет оставила в палате.
И ногой здоровой каждый раненый
Барабанит польку на кровати.1945
Страус в 1913 году
Показывали страуса в Пассаже.
Холодная коробка магазина,
И серый свет из-под стеклянной крыши,
Да эта керосинка на прилавке -
Он ко всему давным-давно привык.
Нахохлившись, на сонные глаза
Надвинул фиолетовые веки
И посреди пустого помещенья,
Не двигаясь, как чучело, стоял,
Так утвердив негнущиеся ноги,
Чтоб можно было, не меняя позы,
Стоять хоть целый час, хоть целый день
Без всякой мысли, без воспоминаний.И научился он небытию
И ни на что не обращал вниманья -
Толкнет его хозяин или нет,
Засыплет корму или не засыплет,
И если б даже захотел, не мог
Из этого оцепененья выйти.1945
Бабочка в госпитальном саду
Из тени в свет перелетая,
Она сама и тень и свет,
Где родилась она такая,
Почти лишенная примет?
Она летает, приседая,
Она, должно быть, из Китая,
Здесь на нее похожих нет,
Она из тех забытых лет,
Где капля малая лазори
Как море синее во взоре.Она клянется: навсегда! -
Не держит слова никогда,
Она едва до двух считает,
Не понимает ничего,
Из целой азбуки читает
Две гласных буквы - А
и
О.А имя бабочки - рисунок,
Нельзя произнести его,
И для чего ей быть в покое?
Она как зеркальце простое.
Пожалуйста, не улетай,
О госпожа моя, в Китай!
Не надо, не ищи Китая,
Из тени в свет перелетая.
Душа, зачем тебе Китай?
О госпожа моя цветная,
Пожалуйста, не улетай!1945
Звездный каталог
До сих пор мне было невдомек -
Для чего мне звездный каталог?
В каталоге десять миллионов
Номеров небесных телефонов,
Десять миллионов номеров
Телефонов марев и миров,Полный свод свеченья и мерцанья,
Список абонентов мирозданья.
Я-то знаю, как зовут звезду,
Я и телефон ее найду,
Пережду я очередь земную,
Поверну я азбуку стальную:- А-13-40-25.
Я не знаю, где тебя искать.Запоет мембрана телефона:
- Отвечает альфа Ориона.
Я в дороге, я теперь звезда,
Я тебя забыла навсегда.
Я звезда - денницына сестрица,
Я тебе не захочу присниться,
До тебя мне дела больше нет.
Позвони мне через триста лет.1945
Очень важно вот так, по датам, проставленным в рукописных тетрадях, проследить, как расширяется внешний и внутренний мир поэта, участника "немыслимой бойни", который, согласно стандартам мировой литературы, должен принадлежать к "потерянному поколению", не нашедшему себе места в новой послевоенной действительности. К Тарковскому вернулись интерес к жизни и желание работать.