Лишение бытия есть только уничтожение сюсторонней человеческой действительности, сотворенной на никогда неисчезающей основе, ибо она держится самим Богом на Его вечном обетовании. Но для анализа экзистенции именно это лишение бытия и является самым главным, ибо в нем раскрывается наше бессилие восстановить исчезнувшее бытие. Ведь "кто из нас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?" (Мтф. 6, 27). И здесь, как увидим, раскрывается наша онтологическая открытость Богу.
Человек, не имеющий основы существования в самом себе, будучи призванным из небытия волей Другого, своим существованием не распоряжается и потому всегда бывает перед лицом небытия. Небытие создает для человека онтологическую опасность, которая могла бы его настигнуть в любой момент, если бы Бог не держал бы его бытие. Эта своеобразная угроза небытия проявляется в страхе. Человек жаждет быть. Но вместе с тем он чувствует, что быть из себя он не может. Оперевшись на себя, он тут же ощущает, что опирается на ничто. И тогда в нем возникает страх. Поэтому страх это нечто значительно более глубокое, нежели только психологический испуг. Страх вплетен в саму структуру человека. Он выявляет случайность человека, его необязательное существование, то, что человек держится в существовании по воле Другого.Страх - это чувство твари. Поэтому в онтологическом смысле он не может быть преодолен. Победить страх онтологически означало бы вознести человека в абсолютное существование, то есть в область Бога. Экзистенциальная философия, выдвинув страх на свет мысли и придав ему особую значимость в экзистенции, как раз и подчеркивает эту онтологическую сторону страха. Но одно дело - страх, вплетенный в онтологическую структуру, и совсем другое - ощущать его в своем сознании и перед лицом небытия превратиться в дрожащую тварь. Уничтожить страх онтологически невозможно, ибо это означало бы уничтожить тварность человека. Но страх можно преодолеть психологически, опираясь на провозглашаемое Откровением обещание Господа не прерывать своего творческого акта и таким образом всегда держать нас в существовании, даже и тогда, если мы по своей собственной воле навечно от Него отвернемся. Итак, последовательно - христианин страха не имеет: не онтологически, но психологически. Веря в Бога и доверяя Ему, он знает, что Господь никогда не позволит небытию настичь его. Поэтому тот пессимизм, который вызвала экзистенциальная философия, подчеркивая чувство страха, христианству неведом. Христианин никогда не иывает пессимистом, ибо он живет под опекой Отца небесного, который питает птиц небесных, одевает полевые лилии и знает, в чем человек имеет нужду (ср. Мтф. 6, 26–32). Вызвав в человеке жажду быть, Он и удовлетворяет ее своим обетованием. Вне сомнения, христианство не опровергает онтологического смысла страха. Но оно не поднимает его на психологический уровень и не определяет им конкретные переживания человека, как это сделала экзистенциальная философия. И совершенно последовательно. У христианства есть средство для преодоления страха, а именно - обетование Господа. Между тем неверующий человек такой основы не имеет. Поэтому как только он глубже задумывается перед лицом своего бытия, он тут же сталкивается с угрозой небытия, ибо осознает себя преходящим, постоянно умаляющимся, не держащим свое существование и вместе не знающим никакой основы, на которой он мог бы держаться и удержаться. Угроза небытия предстает перед ним во всем своем ужасе. Вместе с тем в нем проявляется чувство страха. Для неверующего онтологическая возможность исчезнуть становится психологически реальной, ибо кто же нас будет держать, если мы сами собой не держимся, а Бога нет? Психологическое переживание страха в душе неверующего занимает особое место. Оно завладевает всем существом такого человека и пропитывает его глубоким пессимизмом. Как христианин не есть и не может быть пессимистом, так более глубоко мыслящий неверующий есть и должен быть пессимистом. Человек в свете неверия представляется некой случайностью, блеснувшей на миг на своде бытия и вновь исчезнувший в его мраке. Поэтому все те исторические периоды, в которые ослабевала вера, наполнены страхом, пессимизмом и нигилизмом. Современная экзистенциальная философия тоже родилась из неверия (M. Hеidegger). Поэтому страх в ней и занимает такое значительное место не только в онтологическом своем смысле, но и в психологической своей настроенности. Но именно здесь и заключаетсязначимость страха для концепции человеческого существования. Всесторонний анализ страха показывает, что человек сам себя не держит (иначе он не боялся бы), что его экзистенция открыта другой Силе, которая в состоянии нас держать; что все наше бытие направлено к этой Силе; что само наше существование есть онтологическая молитва к Богу, даже если наши уста и богохульствуют. В "Драме Иова" автор как раз и пытается раскрыть эту, скажем, светлую сторону страха: страх возникает из угрозы небытия, но он пробуждает надежду и доверие к Богу.
Акцентировка высказанных выше мыслей указывает на то, что "Драма Иова" будет читаться с трудом, несмотря на то, что ее автор старался писать, насколько это возможно, доступно, поступаясь кое-где даже философской точностью и почти всюду избегая чисто логических определений. Однако автор чувствует, что во многих местах читателю придется напрячь ум. Ведь человеческое существование есть совокупность. В действительности оно всегда все вместе. Поэтому, когда своей мыслью мы его раздробляем, оно затемняется, становится во многом непостижимым и даже странным. И только сведенное опять в единое целое оно раскрывает смысл отдельных своих частей. Поэтому автор и хочет попросить читателя набраться терпения и не выносить своего суждения, не дочитав ее до конца. Если вначале что-то и покажется странным или противоречивым, пусть все же читатель повременит с суждением до последних строк. И, возможно, тогда в свете целого рассеются странности и исчезнут противоречия.
И еще – поначалу эта работа покажется чисто теоретической: кому принесет пользу анализ человеческого существования - скажет не один - даже если бы в этом существовании мы и нашли бы Бога? Однао кто следит за той борьбой, которая сегодня происходит в мире, может заметить, что в своей сущности эта борьба носит не политический или экономический, но идейный характер. Это борьба за человека, за его определение по отношению к Богу. Пытаясь в этом своем произведении раскрыть Бога в человеке, автор как раз и хочет помочь человеку (и не одному) сделать выбор. Он хочет внушить весьма практическую и актуальную мысль, что мы по самой своей структуре предопределены Богу и что волевое наше решение есть либо признание этого онтологического предназначения, либо его отклонение. Выбрав Бога, мы утверждаем себя такими, какими и являемся в глубинной своей природе. Отвергая Бога, мы опровергаем свою действительность и тем самым разрушаем себя. Поэтому борьба за Бога не есть борьба за нечто чуждое нам, но в конечном смысле это борьба за самих себя. Суд это и наивысший гуманизм. "Драма Иова" является притязанием внести свою лепту в ту решающую борьбу, к которой мы все приближаемся и в которой разрешится судьба каждого из нас.
По задуманному раньше плану "Драма Иова" должна была стать вторым томом цикла "Cor inquietum". Однако годовщина смерти Вл. Соловьева (он умер в 1900 году) вдохновила автора заняться исследованием "Повести об антихристе" этого великого философа и поэта, которая по своей проблематике близка к легенде Достоевского "Великий инквизитор". Таким образом, по новому плану вторым томом названного цикла стала новая работа, названная автором "Тайна беззакония" ("Mysterium iniquitatis"), а "Драма Иова" составила третий том цикла, несмотря на то, что "Тайна беззакония" появится несколько позже.
В данной работе использован новый немецкий перевод Книги Иова, сделанный с древнееврейского оригинала: Das Buch Job, òbersetzt und erkl¬rt von P. Paul Szcygiel, M. S. C., Bonn, 1931.
Издателем данного тома цикла "Cor inguietum", как и всех других, является ксендз Пр. М. Юрас (Lawrence, Mass.). Таким образом, именно ему принадлежит благодарность и читателей, и автора, ибо только благодаря великим жертвам великих сердец мы можем сохранить живой литовскую мысль.
Автор.
Freiburg i Breisgau,
Праздник Непорочного Зачатия Девы Марии, 1950 г.