- Хорошо. Давайте объяснимся, - с лицом спокойным, холодным и чужим ответила Лиза. - Мне надоели ваши фарсы. Мы разные люди, а с этого часа и чужие люди. - Она помолчала и сказала медленно, раздумывая и что-то для себя решая: - Да. Это конец. Избавьте меня от ваших посещений, писем и прочих знаков внимания. Noti'z bien , господин Гагарин.
Она внезапно побледнела, но отошла спокойно, гордая, надменная, неприступная. Андрей долго смотрел ей вслед, пока она не смешалась с толпой институток, взволнованно ожидавших царя. Он не знал тогда, что видит Лизу в последний раз…
…Молчан, лежавший за спиной Андрея, зашевелился, встал и подошел к обрыву, вспугнув чаек, поднявшихся тучей. Они покружились с негодующим писком над Сидящим Быком и улетели к Юкону. А Молчан, стоя на краю обрыва, начал внимательно глядеть вниз, забавно наклоняя голову то в ту, го в другую сторону, будто любуясь открывавшейся перед ним картиной.
Много раз видел Андрей летние стойбища индейцев, и всегда они волновали его своей дикой поэзией. Конические шатры-яххи ттынехов, крытые оленьими шкурами и берестой, отражались в водах Юкона. Здесь же, между яххами, стояли поднятые на шесты легкие берестяные каноэ и многочисленные юкольники - вешала и решетки для провяливания рыбы. Позади яхх нежно зеленел небольшой лесок. Стойбище просыпалось. Засинели уже дымки первых костров, залаяла первая собака. Молчан насторожил уши и, повернувшись к хозяину, припав на передние лапы, прошипел, прося о чем то.
- Хочется дать ей трепку? - слабо улыбнулся Андрей собаке. - Потерпи, сейчас пойдем вниз. Немного нам осталось вспоминать Эх, Молчан, и лучше бы не вспоминать!..
…Вечером следующего дня в полковом офицерском собрании Андрея отозвал в сторону однополчанин и задушевный друг, штаб-ротмистр Талызин. Понизив голос, он спросил:
- Что произошло у тебя вчера на балу в Смольном?
- Не понимаю твоего вопроса. Танцевал с Лизой, комплименты ей говорил. Что я мог еще делать?
- А похуже что-нибудь не говорил?
- Послушай, Вася… Ты, видимо, уже знаешь о моей ссоре с Лизой. Но даже тебе, другу моему…
- Погоди, Андрей. Какая там ссора с Лизой, тут бедой пахнет! А ты не называл Чернышевского лучшим человеком России? Герцена и его "Колокол" не защищал?
Андрей растерянно глядел на друга.
Талызин невесело вздохнул:
- И где? В Смольном! Эх, Андрюша!.. Слушай дальше. Я встретился сегодня с однокашником по юнкерскому училищу. Не больно я его жалую за голубой мундир, он старший адъютант корпуса жандармов, но, сам понимаешь, для нас выгодно иметь знакомого человека в стане врагов, как говорится. И начал он мне такое рассказывать, что пришлось тащить его в ресторацию Излера и мозельвейном накачивать, чтобы окончательно развязать ему язык. А когда накачался, рассказал, что у них в штабе сегодня утром был разговор о тебе. Там все это уже известно. И будто ты признался, что "Колокол" читаешь.
- Этого я не говорил. Я лишь возмутился, когда один негодяй начал клеветать на Чернышевского, на Герцена и на "Колокол".
- Экий ты неосторожный, брат! Сам знаешь, какое сейчас время. Чернышевский в крепости, студенты в матросских казармах под арестом сидят, жандармы остервенели, как собаки на гоне. Нам сейчас надо быть особенно осторожными… А кто этот негодяй?
- Барон Штакельдорф.
- Конногвардеец и флигель? Знаю. По казанской расправе с мужиками знаю.
- Я ему в глаза сказал правду о его Владимире с мечами.
- Ну и прыткий же ты, Андрюша! За один вечер сколько натворил!
- Э-э, ерунда все это! - беззаботно махнул рукой Андрей, но было заметно, что он взволнован.
- Едва ли ерунда. За вчерашний вечер ты нажил двух смертельных врагов: барона и царя. Царек-то наш злопамятен. Не простит он тебе Герцена и Чернышевского.
Андрей обнял друга.
- Вася, мне одно душу гнетет!..
- Знаю, что тебя гнетет, - сказал Талызин, отводя взгляд в сторону. - При разговорах этих и Лаганская была. Но помочь тебе ничем не могу. И дай мне слово - никаких объяснений с нею, пока мы тебе это не разрешим. Надо быть очень осторожным. Сиди смирненько дома и жди от меня известий. Я небесный мундир еще раз прощупаю.
Известия Андрей получил через три дня. Поздно вечером к нему на квартиру явились Талызин и еще три члена их кружка: два офицера артиллериста и чиновник министерства иностранных дел. Все трое были очень молоды, со свежими, розовыми, но серьезными лицами. Судя по строгой осанке, удивившей Андрея, они явились с важным делом.
- Живо одевайся, Андрей, едем! - еще от дверей крикнул Талызин.
- Куда?
Штаб-ротмистр подвел его к окну и, откинув штору, показал две стоявшие у крыльца тройки в наборной сбруе, с медными бляхами и кистями, с колокольчиком под дугой коренников, с бубенцами и лентами на шлейках пристяжных.
- Святки ведь на дворе. Кататься поедем, а потом в Стрельну, к цыганам
- Нашли время! Не шути, Вася!
- Я не шучу, Андрюша. А как иначе проскочить заставу? Полицмейстер поди, отдал уже приказание не выпускать тебя из Петербурга.
- Значит…
- Да. Дело твое доложено шефу жандармов, и пахнет оно каторгой. Ты обвиняешься в сношениях с лондонскими пропагандистами и в распространении в обществе их печатных изданий. В штаб жандармов доставлены "Полярная Звезда" и "Колокол". Те самые, которые ты давал кому-то читать.
Андрей побледнел. Он схватил Талызина за руку, увел в угол и горячо зашептал:
- Вася, "Колокол" я давал Лизе. Этот дьявол Штакельдорф, наверное, запутал ее, и она призналась во всем. Лиза теперь погибла! Я погубил ее! Она арестована?
- Не только не арестована, но даже имя ее не упоминается в следственных материалах, - хмуро ответил Талызин.
- Ты хочешь сказать, что она… - задыхаясь, прошептал Андрей.
- Успокойся, ничего я не хочу сказать. Преждевременно делать какие-либо выводы.
Один из артиллеристов встал с дивана и подошел к Андрею:
- Во всем этом деле есть подозрительные странности. Объясниться по этому поводу мы и приехали к вам, Гагарин. Вы передавали нумера "Колокола" и "Полярной Звезды" кому-либо, помимо лиц, рекомендованных кружком?
- Передавал, - опустил голову Андрей.
- Вы плохой конфидент, Гагарин, - сказал назидательно тоном старшего молоденький чиновник. - Вы навлекаете опасность на всех нас.
Андрей вспыхнул, но промолчал.
- Потрудитесь сообщить, кому вы передали лондонские издания? - строго спросил второй артиллерист. - Мы должны принять свои меры.
Андрей молчал и смотрел умоляюще на Талызина. Штаб-ротмистр понял все.
- Господа, я знаю, кому корнет передал герценовские издания, - решительно вступился он. - Но имени этого человека корнет назвать не может. Это женщина. И если вы, господа, верите чести корнета и моей чести…
- Талызин!.. Дорогой друг!.. Что за вопрос?.. - крикнули в один голос все три гостя.
- Тогда все хорошо! - успокоенно закончил ротмистр. - А нам надо спешить, друзья. Не хотите же вы, чтобы лазоревые мундиры накрыли нас здесь, как перепелов. Андрюша, собирайся живее в дальнюю дорогу. А это тебе индульгенция. С нею ты чист, как голубь, перед жандармами Заплачено за нее властям предержащим ровно тысячу серебром.
Талызин положил на стол лист бумаги с двуглавым орлом в верхнем левом углу. Это был паспорт на имя Онуфрия Мартыновича Бокитько, нежинского помещика и титулярного советника, заседателя земского суда.
- Обрати внимание на эту аттестацию. Это же прелесть! - провел Талызин пальцем по строке паспорта и прочел: "Уволен со службы по третьему пункту". Иначе говоря - за взяточничество. Высшая аттестация благогонамеренности! Жандармы с тобой в банчок будут играть. А это твоя подорожная, - положил штаб-ротмистр на стол второй лист. - И за нее немало отсыпано крапивному семени.
- Как? Я еду в Иркутск? - взглянув на подорожную, удивленно и огорченно воскликнул Андрей.
- Сразу все концы в воду! Даже жандармы не догадаются искать в Сибири человека, которого они в Сибирь же и намерены сослать. Иркутск не обязательно, выбери любой город, но из Сибири пока что носа не кажи. Собирайся живее, Андрюша!
Полчаса спустя по столице пронеслись две тройки, звеня бубенцами и развевая ленты. Талызин, пьяно развалившись в санях, удало пел:
Какая была передряга!
Гусары - народец лихой!
Пришлось и твое мне сердечко
Гусарам отдать на постой…
Заставный солдат отдал честь, не задерживая саней, Сразу видно, мчатся господа офицеры кутить к цыганам в Стрельну. Но не кутили они в Стрельне, а выпили в горьком и печальном молчании по одному лишь прощальному бокалу. Здесь ждала Андрея не святочная, а настоящая дорожная тройка На ней поскачет он в Ярославль, а оттуда в объезд Москвы, по убитой арестантскими котами и облитой горючими слезами "Владимирке" прямехонько в Сибирь.
Штаб-ротмистр хлопнул об пол разлетевшийся хрустальными брызгами выпитый бокал и со слезами на глазах и в усах обнял Андрея.
- Христос с тобой, голубчик… Держись! Мы тебя не забудем, связь наладим, как только получим от тебя весточку.
Он посмотрел в молящие, страдающие глаза Андрея и зашептал, успокаивая:
- Хорошо, хорошо, обещаю!
- Ради нашей дружбы, Вася, - стиснул его руки Андрей. - Этого не может быть! Ее запутали, возможно, запугали. Я уверен, что все это дело баронских рук.
- Я тоже так думаю Ужасно подумать, что юность, невинность, девичья чистота способны на такую подлость, на донос! Дружбой нашей клянусь, Андрюша, все досконально выясню, все узнаю и при первом случае сообщу тебе.