Пришедший работал на "Урале" - сильной неприхотливой машине, которая готова трудиться на здешних дорогах до такого предела, что порою, бывает, она срабатывается совсем, из выхлопной трубы вылетают горелые гайки с болтами, а машина всё ещё ходит по земле, пыхтит; перевозит грузы, служит людям. И рассказал водитель Батманову штуку следующую…
Дорога, пролегавшая в пяти километрах от базы, которую охранял Батманов, не принадлежала к числу оживлённых, выпадали дни, - особенно по осени, - когда в течение суток там ни разу не громыхал мотор автомобиля, дорога была удручающе пуста…
Водитель этот шёл порожняком, за грузом, по пути присматривался, нет ли где гибельных мест, - земля хоть и была прихвачена морозом, но не настолько, чтобы держать тяжёлую технику, - если видел где-то вязкое гибельное оконце, выступившее на поверхности дороги, то отмечал его про себя, чтобы на обратном пути не угодить, - и вдруг увидел собаку, очень схожую с овчаркой… Собака смело выскочила на дорогу…
Подпустив машину ближе, собака легла прямо в колею - она останавливала "Урал". Водитель выматерился и нажал ногой на педаль тормоза. Затем высунулся из кабины и заорал что было силы - ещё не хватало задавить пса. А собака поднялась, виновато вильнула хвостом и устремилась на пешеходную, слабо темнеющую тропку, приглашая водителя с собой.
Тот сразу понял, что собака зовёт последовать за ней - язык таёжных псов был ему хорошо известен, он с раннего детства ходил на охоту, знал, что это означает.
Раз зовёт - значит, где-то неподалёку в беде находится человек. Водитель немедленно заглушил мотор "Урала" и по тропке устремился за псом…
Он минут двадцать посидел у Батманова на пороге, восхищённо крутя головой и поглаживая Рекса по загривку, выпил чаю, на прощание вновь потрепал пса и произнёс с завидующим вздохом:
- Не голова у собаки, а дом советов. Мне бы такого Рекса… Он же у тебя, хозяин, на "пять" отработал вариант номер один, обязательный для всякой охотничьей собаки - спасение хозяина… Сам погибай, а хозяина выручай! Молодец, Рекс!
Рекс сидел напротив гостя, внимательно слушал и кивал тяжёлой широкой головой…
Водитель оставил Батманову все сигареты, что имелись у него, по тропке устремился к дороге. На ходу оглянулся, махнул рукой прощально и исчез за поворотом.
А Батманову сделалось грустно, внутри у него, что-то шевельнулось, в висках потеплело - случайный человек ушёл и он снова остался один… Впрочем, в тайге к этому ощущению не привыкать - оно сопровождает человека всю его жизнь, это раз, и два - у него есть Рекс.
2
Летний сезон закончился благополучно - одна из буровых бригад нащупала золотое тело, с трёх скважин были сняты положительные керны, и это было победой. Золотоискательская артель устроила прямо в горах большой сабантуй, вертолётом доставили водку и шампанское, привезли хорошую закуску и громыхнули большим салютом из пробок. Батманову в его медвежий угол родители также привезли две бутылки шампанского и пару дубинок твёрдой, как железо, копчёной колбасы (продукты совершенно несочетающиеся, шампанское и колбаса, но Батманов махнул на это рукой - в тайге всё сойдёт), передали также наказ начальства:
- Выпей, дядя Батманов, за то, чтобы в горах город вырос!
Предложение было хорошее, и Батманов выпил. Склады, которые он охранял, здорово расширились - добра в них было видимо-невидимо.
Осень на Севере, особенно в предгориях Полярного Урала, бывает яркой, как огонь, и очень короткой - не успеешь оглянуться, как в небе уже слышатся тоскливые голоса лебедей-шипунов. А шипуны, как ведомо всем, лучше всякого барометра чувствуют морозы, хорошо знают, когда на землю падает снег непрочный, мимолетный, временный, и когда - такой, что до весны уже не стает, прикипит к земле так, что содрать его можно будет только лемехом бульдозера. Шипуны - это примета, эти птицы уходят на юг последними, приносят холода, после них на землю опускается настоящая стужа, стискивает земной шар так, что его только гранатой и можно взять.
Время наступило непростое. В тайге объявилось много праздно шатающихся людей. Бомжи занимают брошенные геологами поселки, разоряют их, жильё превращают в нужник, а места, где когда-то обитали люди, радовались, работали и пели песни - в мусорные ямы, и когда Батанов видел такие посёлки, у него в ушах обязательно возникал тревожный звон - повышалось давление, а от сравнения настоящего с прошлым просто разрывалось сердце. Неужели у богатой земли здешней нет хозяина? Задавал Батманов этот вопрос сам себе и не находил на него ответа. Да и не он должен отвечать - другие люди.
Иногда вечером, когда Батманов сидел у порога своей избы, слушал таёжную звень, Рекс подходил к нему, ложился у ног и задумчиво опускал на лапы тяжёлую морду - он переживал вместе с хозяином.
Всё лето в лагерь, который охранял Батманов, по реке доставляли грузы, забили добром всё склады, на двери повесили замки. Надо заметить, что Батманов относился к этим замкам, как к обычным железкам, которые можно расколупать обыкновенной отвёрткой или даже ногтём, для ребят, что ныне ходят по тайге, раскурочить такой замок - всё равно, что муху сбить плевком с подоконника.
Обходя каждый день склады и осматривая замки, Батманов вздыхал удручённо:
- Товаров понавезли на многие миллионы, а замки поставили копеечные… Разве это дело? Здесь же не Москва, где по первому тревожному пуку прибегает вневедомственная охрана, здесь - тайга. А в тайге и закон - тайга.
Над лагерем шумели высокие деревья. Сосны, лиственницы, ели, берёзы. Лиственницы по осени делались ярко-жёлтыми, светящимися, будто их облили расплавленным металлом. И источали эти свечки по всей тайге свой диковинный свет.
Утром, на рассвете, ветки лиственниц, окружавших базу, облюбовывали себе глухари, они неуклюже громоздились среди хвои, будто некие языческие изваяния, бормотали что-то себе в бороды, переговаривались друг с дружкой, голоса их были хриплыми и нежными одновременно.
Перестрелять стаю глухарей не составляло никакого труда, но Батманов не делал этого: во-первых, каков прок от победы над безоружной птицей, a во-вторых, ему не нужно было столько мяса, стоит температуре на улице подняться на несколько градусов - и все глухари протухнут, в-третьих, такие выстрелы были бы просто-напросто подлыми. Батманов в таких случаях никогда не нажимал на спусковой крючок ружья. В детстве у него была пара случаев, когда и голоден был, и жадность одолевала, но с той поры он себе этого не позволял. А потом, прилёт непуганых глухарей в гости такой восторг в душе рождает, что… В общем, описать это невозможно.
Правда, когда заходила об этом речь, Батманов, как правило, морщился - слюни всё это, сантименты, а возраст у него такой, что от таких сантиментов пора отвыкать.
Вот утка - это совсем другое дело, утка летом отъелась на озёрных и речных харчах, осенью засобиралась на юг - стреляй её, сколько хочешь. Не жалко. Хотя утку, прибывающую по весне в родные края, очень даже жалко, охота на неё - подлая. Ведь она, бедняга, столько тысяч вёрст преодолела, столько мук приняла, чтобы оказаться дома, так устала, что тело её сделалось невесомым, а перо, крылья - звонкими, как печальная песня; звук разрезаемого худым утиным телом пространства всегда хватает Батманова за душу. Поэтому Батманов и относится к весенней охоте негативно. Как к браконьерской.
Если честно, Рекс, который во всём понимает хозяина и соглашается с ним, тут решительно отказывается понимать его. Но вслух Рекс не выказывает своего суждения, считая, что у хозяина на этот счёт есть своя правда… А у Рекса - своя.
К зиме Рекс погрузнел, сделался тяжёлым, но ловкости своей, нюха, хватки и прыти не растерял. В шерсти его неожиданно начала появляться седина. Клочьями - то в одном месте, то в другом. Батманов обеспокоился - не заболел ли пёс чем-нибудь неизлечимым? Ведь у собак, как и у людей, полным-полно болезней, которые не лечатся ни таблетками, ни порошками, ни микстурами, ни уколами, ни бабкиными словесными наговорами - нич-чему не поддаются… Пёс, конечно, сказать ничего не может, где и что у него болит, не покажет, но тем не менее Батманов постарался поговорить с Рексом по душам - посадил его напротив себя, ухватил обеими руками за морду и заглянул в глаза.
- Рекс, скажи, что с тобой? Подай хоть какой-нибудь сигнал, а?
Рекс молчал и старался дотянуться длинным красным языком до лица хозяина и лизнуть его. Поняв, что от пса ничего не добиться, Батманов прижался своей головой к его голове и сделался неподвижным, словно застыл. Рекс вздохнул и тоже застыл - он очень хорошо понимал хозяина, но сказать ничего не мог. Так они сидели долго, долго. И оба молчали…
Через два дня выпал пушистый лёгкий снег, лёг на промороженную землю. Батманов вышел из избушки на улицу и зажмурился. Помял снег пальцами, потом раздавил в труху несколько отвердевших палых листьев, помотал головой неверяще: всё указывало на то, что снег этот продержится долго, может быть, до самой весны, но Батманов считал, что приметы обманывают его. Никогда ещё в здешних краях не было, чтобы первый снег не стаивал, он всегда исчезал, как дым. И второй снег также испарялся - через неделю уже ничто не напоминало о нём, и лишь третий покров имел шансы остаться и под нажимом жестоких морозов испечься в промороженную сталь.