XIX. РЕЗОЛЮЦИЯ
Жемчугов условился с Шешковским, что придет к нему, когда он вернется от начальника, т. е. Андрея Ивановича Ушакова, после доклада того у герцога Бирона.
Нельзя сказать, чтобы Митька чувствовал себя вполне спокойным. Тревожило и собственное дело по доносу на него барона Цапфа, окончательное решение которого все-таки зависело от самого Бирона; но главную и серьезную тревогу ощущал он в отношении запертого в каземате Тайной канцелярии Соболева.
Вчера ночью ему под влиянием успокоительных заверений Шешковского казалось, что положение Соболева не так уж опасно, но сейчас, когда он пораздумал и обсудил более спокойно, он волей-неволей пришел к заключению, что освободить Соболева не только трудно, а, пожалуй, и вовсе невозможно. По крайней мере, он не мог себе представить такое стечение обстоятельств, при котором можно было, хотя бы и создав их искусственно, вызволить несчастного молодого человека. Бирон, очевидно, сам заинтересован равным образом тем, чтобы стереть с лица земли Соболева как слишком назойливого и непрошеного свидетеля его ночных похождений.
Жемчугов не мог дождаться назначенного часа, отправился к Шешковскому ранее и, к крайнему своему удивлению, застал его уже дома.
- Ты что же это? Уже вернулся от начальника? - спросил Жемчугов, входя запыхавшись.
- Доклад был недолгий, - ответил Шешковский. - Только о бароне!
- Ну, и что же?
- Велено ни одному слову его не верить, так что его оговор на тебя недействителен, а самому ему достанется за дурацкие речи… Словом, с бароном кончено!
- Ну, а Соболев?
- С Соболевым велено покончить…
- Совсем?
- Совсем.
- Я так и думал! - проговорил, бледнея, Жемчугов. - Да иначе и быть не могло!.. Значит, все кончено?..
- Ну да, кончено!..
Митька как был, так и сел на первый попавшийся стул.
- Жаль беднягу! - сказал он.
- Да постой! Ты, собственно, чего?
- Как чего?.. Ведь если приказано покончить с Соболевым, так, значит, для него все пропало, а уж помимо того, что он был бы нужен сейчас для дела, у меня и приязнь к нему, как к приятелю.
- Ну, - протянул Шешковский, - полагаю, особенных неприятностей ему все-таки от нас не будет!
- Ты думаешь?
Шешковский кивнул утвердительно головой.
- Но как же это может быть? - стал спрашивать Жемчугов. - Я как ни ломал головы, ничего придумать не мог… А что же можно сделать теперь, когда резолюция о нем поставлена?
- Исполнить резолюцию в точности!
- Ничего не понимаю!
- А это, видно, оттого, что ты себе голову ломал, и она у тебя, очевидно, сломана. А дело очень просто: ведь имени твоего Соболева нигде пока в бумагах у нас нет.
- В бумагах нет?
- Ну, да! Ведь вчера записано только одно его показание, а записывал его я, и вместо "Соболев" везде написал, как бы по ошибке, "Зоборев"!.. Счастье его, что его никто не видал, кроме картавого Иоганна! Ну, а Иоганн близорук.
- Я все-таки ничего не понимаю! Ну, хорошо! Тут как-нибудь Соболева можно освободить, если вместо него обвиняется Зоборев. Но ведь Зоборева-то этого все-таки надо найти, для того чтобы исполнить резолюцию?
- Велика штука!.. Да первый же подлежащий смертной казни негодяй с подходящей фамилией - не Зоборев, так Зубарев или что-нибудь в этом роде - примет на себя эту вину, если ему пообещают вместо смерти ссылку.
- Да, вот оно как! Знаешь, это гениально придумано.
- Надо только, чтобы сам Соболев не болтал.
- Тут есть один риск.
- Какой?
- Если он попадется как-нибудь на глаза Иоганну, тот, как ни близорук, все-таки может узнать его.
- Для этого твоему приятелю лучше было бы уехать.
- Ну, уехать он не согласится.
- Его согласия нечего спрашивать! Кажется, у нас достаточно возможности, чтобы заставить его делать то, что мы хотим.
- Но ведь если он уедет, то мы лишимся одного из главных помощников в этом деле, на которого мы можем рассчитывать. Его сумасшедшая влюбленность, из-за которой он ни за что не оставит Петербурга, может оказать нам серьезные услуги.
- С тобой нынче говорить нельзя! Ну, конечно, Соболев должен уехать только для вида, а его переодетым надо поселить в какой-нибудь лачуге возле заколоченного дома, чтобы он наблюдал за этим домом. Полагаю, он выполнит это с отличным усердием?
- О, да, это он выполнит. Только весь вопрос: как переодеть его и под видом кого поселить возле дома?
- Ну, уж это будет твое дело! Ты распорядись, как знаешь.
- Ну, а как же из каземата? Разве его так просто можно будет выпустить?
- Из каземата надо будет ему бежать… Это опять уж твое будет дело!
- Ну, что ж, это дело не сложное!.. Надо только перевести его в крайний номер, где подъемная плита с ходом.
- Ну, да! да!.. Разумеется! - согласился Шешковский, и таким образом все было решено.
XX. ПИРУШКА
В небольшой горнице с кирпичным полом на обитых раскрашенной под деревья и зверей парусиной табуретах сидело несколько человек. На столе возвышался огромный жбан с пивом, стояли стаканы, кружки и бутылки с вином.
На первый взгляд, это была пьяная пирушка, судя по развязным позам, расстегнутым камзолам и беспорядку, царившему на столе.
Эту картину сверху освещали шесть восковых свечей, которые были вставлены в подсвечники, вделанные в железный круг, подвешенный на цепях к потолку.
Но все это казалось пьяной пирушкой лишь на первый взгляд. Вино было расплескано и разлито по стаканам, но его не пили… Лица были разгорячены, и глаза блестели, но не от вина…
Благодаря этой обстановке трудно было предположить, что здесь собрались заговорщики.
Это не было ни подземелье, ни какой-нибудь таинственный замок, а, напротив, самое обыкновенное жилье обыкновенного обывателя, с отпертою дверью, и именно поэтому трудно было предположить, что тут собралась не веселая компания для разгульного времяпровождения, а люди, задумывающие серьезное дело.
И насколько это серьезное дело не соответствовало попойке, настолько эта попойка предохраняла от всяких подозрений. Людям, умеющим действовать, скрываться не надо; необходимо только уметь скрыть свои действия.
Один из сидевших за столом сказал:
- Как угодно, а я считаю, что наше дело проиграно!
- То есть как проиграно?
- Немцев нам не побороть!
- Ты думаешь, Россия так-таки навсегда в их руках и останется?
- Ах, не знаю я ничего!.. Вижу только, что Бирон держится как ниспосланное свыше наказание, словно язва египетская, и ничего с ним нельзя сделать!
- Да неужели нельзя свалить его?
- Нельзя. Держится он, что ни делали! Уж на что Волынский повел дело, а и он потерпел неудачу, и все осталось по-прежнему.
- Хуже прежнего!
- Так дальше жить нельзя!.. Я не о себе говорю - мне что ж! - но мне за людей обидно… ведь это иго хуже татарского!..
- Взять да разом и кончить!.. Что с ним церемониться!
- Не говори вздора-пустяка!.. Если б можно было - давно кончили бы.
- Надо прямо народ поднять.
- Прошли, брат, те времена, когда перевороты делались народным возмущением. Нынче ничего этим не добьешься…
- Войско надо на свою сторону перетянуть…
- Разве оно не на нашей стороне?
- В войске ропот на немцев идет большой.
- Наверху там сидят немцы, бироновцы, вот и ничего с войском и не сделаешь.
- Я говорю, наше дело проиграно.
- Позвольте, господа! Но что мы можем сделать? Ну, конечно, мы все умереть готовы хоть сейчас, я первый себя не пощажу, и ты, и ты, и все мы готовы умереть… Но и только… Погиб Волынский, погибнем и мы… А суть в том, что после Волынского там, наверху, никого не осталось, кто мог бы идти с нами. Все преданы Бирону и смотрят из его рук… Россия продана, и на этот раз разрушение ее неминуемо.
- Ну, если историю вспомнить, то не впервой на Руси лихолетье - выходили до сих пор, авось, и с Бироном справимся.
- Не справимся!.. На этот раз разрушение, говорю, неминуемо.
- Ведь в самом деле, что ж нас - маленькая горсточка, а что же мы можем сделать?
- Погодите, господа! Я думаю, что не маленькая нас горсточка. Одни мы что ли русские? Или больше ни у кого уже сердца русского нет? Да что вы!.. Много народа чувствует так же, как мы. Только начать следует, а там и пойдет…
- Начать, так начать!.. Вот это - дело!..
- Дело! - подхватили несколько голосов сразу.
- И то правда! Что ж ждать? Все равно помрем…
- Погодите, господа!..
- Чего годить-то? Не трусить… Начнем, а там пусть пристанут к нам другие, а если не пристанут, все равно пример покажем.
- Позвольте минуту терпения! Позвольте просить вас, господа, выслушать, - заговорил сидевший до сих пор молча на углу стола.
Это был Жемчугов.
- Тсс… Митька говорит! Пусть Митька скажет! - послышались голоса.
- Я понимаю вас, - начал Митька, - и вполне разделяю вашу горячность. Если бы мы действительно дошли до отчаяния, то иначе и поступить нельзя было бы, ибо примириться с тем, что творится теперь, никто из нас не может… Но такой крайний шаг еще преждевременен. Я знаю, что теперь невыносимо, что мы готовы служить и повиноваться государыне, венчанной на царство и на священную власть, но не стерпим повиновения пред временщиком, потому что временщик - такой же простой смертный, как и мы, и служить ему мы не станем…
- Не станем! - раздалось со всех сторон.
- А между тем власть в его руках, и он гнет нас ради того, чтобы сохранить свое положение… Подлый раб, он хочет из нас сделать рабов.