- О подожди, - теперь она заговорила более мягко. - Дела не столь плохи, как кажется. У тебя есть то, ради чего стоит жить, и, хотя вечером во время сеанса произошло кое-что очень важное, я, ладно, и Грэгори тоже - мы знаем, как подобное эмоционально иссушает человека. - Она крепко сжала мою руку и пылко продолжила: - Но мы не выбираем, Алиса. Бог дал нам этот драгоценный дар с определенной целью, и все, что мы можем сделать, - помочь тебе управлять им, чтобы раскрыть великие тайны нашего века. - Мама печально вздохнула. - Иногда это кажется проклятием и бременем… Я знаю это. Мне жаль, что тебе приходится нести такую ответственность в столь нежном возрасте, но именно поэтому мы будем учить тебя. - И, посмотрев туда, где теперь стоял Тилсбери, она сказала: - Наше счастье, что встретился такой человек, как Грэгори, и помог развить мои психические способности… после смерти твоего бедного отца! - Мама наклонилась, целуя меня в лоб, довольная, что так легко якобы успокоила мои метания, и мягко пробормотала: - Ты должна простить мне, что я была так невнимательна, что не защитила тебя от подобных Чарльзу Эллисону, хотя… - Она посмотрела вниз, затем отвернулась от меня и, вскинув голову, приложила руку к бровям: - Мне трудно снова произносить это имя и вспоминать о нем без негодования. Если бы только мы могли изменить положение вещей. Если бы я знала, что он останется здесь после приезда Дулипа… но неважно, теперь он ушел, и со временем ты поймешь, что это к лучшему. Мы с Грэгори защитим тебя в будущем. Я обещаю, что твоя жизнь станет спокойной. Ты не должна больше волноваться…
Медленно и уверенно я прервала этот напыщенный поток слов, испытывая отвращение к тому, что она так слепо предана истинному виновнику всех наших бед.
- Разве ты не понимаешь, что Чарльз до сегодняшнего вечера ничего не знал об этом ребенке?
В ответ мама только громко фыркнула и резко подняла голову:
- Он знал достаточно, чтобы сделать его! Но мы не будем больше говорить об этом человеке. У него есть деньги, и я уверяю тебя, что мы его больше не увидим.
На сей раз ее прервал Тилсбери. Он почти кричал:
- Он ушел, Алиса, и не вернется. Тебе лучше забыть о нем. Твое будущее здесь, рядом с нами… и твоим ребенком. Не забывай о том, что я говорил тебе недавно…
Он тщательно подбирал слова, напоминая мне, что я должна держать язык за зубами. Я схватила маму за руку, умоляя:
- Пожалуйста, скажи ему, пусть уйдет и оставит меня в покое.
- Я уйду, - ответил он. - Я не хочу еще сильнее тебя расстраивать, заверяю тебя, что нет никакой причины беспокоиться о делах, о которых ты узнала сегодня вечером. Жаль, что теперь тебе известно о бриллианте, но уже ничего нельзя изменить. Таким образом, я просто прошу, чтобы ты никогда больше не упоминала об этом, так как если ты скажешь хоть одной живой душе, это приведет к беде всех, кто был в этом доме сегодня вечером. Полагаю, это ясно?
Потерпев поражение, я откинулась на подушку и посмотрела ему прямо в глаза, едва заметно кивнув.
Он знал, что я была бы счастлива навредить ему, если бы могла, но не маме, не Чарльзу и не несчастному, обманутому Дулипу. Теперь довольный, Тилсбери улыбнулся и, поклонившись удалился, во мрак темных теней прихожей.
* * *
Я проснулась в панике, на мгновение забыв о том, где нахожусь. Свеча все еще низко горела на своем месте, и в ее тусклом мерцающем свете среди густых ветвей птицы с ярким оперением на стенах, казалось, прыгали и танцевали. Как будто ощущая мой страх, ребенок брыкался у меня в животе, и потребовалось некоторое время, прежде чем он успокоился и затих. Я попробовала снова уснуть, но мысли о Чарльзе и обо всем, что я потеряла, крутились в моей голове. Я ворочалась, наверное, несколько часов, пока свеча не потухла и комната не погрузилась во мрак. На некоторое время я вообразила, что вырезанные женщины на столбиках кровати похотливо скручиваются, танцуют вокруг меня в такт барабанящему за окном дождю. И наконец я погрузилась в беспокойный сон.
Когда я проснулась во второй раз, воздух показался противоестественно влажным и густым. Было трудно дышать, и я лежала очень неподвижно, внимательно прислушиваясь. Мои глаза медленно привыкали к темноте, и я боялась, что Тилсбери мог вернуться. Но единственным звуком было биение моего сердца, стучавшего в такт дождю, и единственное, что я видела, - это рассеянный мерцающий свет над кроватью. Вдруг из этого тумана возникла фигура человека. Он был одет в плетеные армейские брюки и пропитанную потом белую льняную рубашку, в неопрятной куче на полу рядом с ним лежал его красный служебный жакет. Я не могла разглядеть его лицо, а различила только густые влажные каштановые волосы, вьющиеся на затылке. Он сидел, согнувшись, на простом деревянном стуле лицом к двери.
Это не могло происходить на самом деле, и все же это казалось настолько ясным и четким, что я почувствовала сильный жар. У меня пересохло во рту, живот сжало, а кожа покрылась мурашками, когда я увидела еще одну фигуру, стоящую в дверном проеме и протягивающую свою ладонь ко мне. В руке была фотография с изображенной на ней темноволосой женщиной, рядом с которой сидел серьезный ребенок. Медленно и задумчиво человек разорвал это изображение на две части, затем еще на две, пока обрывки не разлетелись и не спустились кругами на пол. Сидевший человек отчаянно пытался подняться, собрать части и соединить их. Он пытался закричать, но из его горла вырвался только кашель и хрип, а потом из его рта вылетели густые кровавые плевки, его дыхание стало тяжелым, когда он в изнемождении откинулся назад, сжимая грудь.
С того места в дверном проеме я услышала знакомый голос: "Ты умрешь здесь, сегодня вечером. Но будь уверен, я найду их. В конце концов, ты был только их опекуном. Они всегда принадлежали мне, и теперь… теперь ты можешь отправляться к своему творцу".
И хотя больной предпринял еще одну, последнюю попытку подняться, он снова потерпел неудачу, его ноги подогнулись, и он со стоном рухнул на пол. Из его горла хлынула кровь, которая тут же растеклась по ковру, пропитав все клочки бумаги. Воздух на вкус был странно металлическим, появился сильный резкий запах смерти, я подумала, что меня сейчас вырвет. Когда я снова взглянула на дверной проем, другой человек печально улыбнулся и стал медленно исчезать. Его фигура превратилась в странный рубиновый огонь, который яростно дрожал, прежде чем потухнуть и снова погрузить комнату в темноту. Затем мои веки опустились, непреодолимо увлекая меня в счастливое лишенное сновидений забытье, в котором я пробыла до утра. Я почти забыла о кошмаре. На время…
* * *
Рано утром меня разбудила мама, принеся поднос с завтраком, хотя я едва могла смотреть на еду и думала только об отъезде Чарльза. Когда она раздвинула занавески, чтобы впустить унылый пасмурный дневной свет, я слезла с кровати - моя рубашка прилипла к телу. Я босиком прошла по глубокому безупречно чистому турецкому ковру к окну. Выглянув, я увидела, что нахожусь на одном из верхних этажей. Комната выходила в сад, теперь влажный, пышный и размокший, почти парящий от недавнего ночного дождя. Я дернула за ручку двери, ведущей на балкон, и обнаружила, что дверь заперта. Я услышала мамин голос:
- Алиса, ложись обратно в кровать, я боюсь, что ты простудишься. По-моему, у тебя жар, твоя ночная рубашка вся мокрая. Попробуй поесть или хотя бы выпей чаю.
Поискав в ящиках комода, испускавших сладкие древесные ароматы, она нашла для меня новую рубашку, а также пару красивых шлепанцев из мягкой серебристой лайки, расшитых яркими шелковыми нитями. Я покорно сидела на кровати, пока она поднимала мои безжизненные руки, поспешно натягивая на меня одежду, грубо теребя и вырывая мои волосы, хотя, казалось, эта боль была долгожданной. И если вид моего раздутого живота угнетал ее, то я была только рада этому.
Наконец приведя меня в порядок, мама расслабилась и начала убирать простыни, застилая кровать. Краем глаза я заметила что-то и, когда повернулась, увидела, что это был Тилсбери, почти незаметно прятавшийся за дверным проемом. Как долго он следил за мной? В то время как мама работала, не подозревая о его присутствии, наши глаза сошлись в долгом молчаливом взгляде, пока он не нарушил молчание:
- Я послал за Нэнси. Она переедет сюда и будет заботиться о тебе, когда мы отсутствуем. У нас с твоей матерью есть несколько важных дел, к тому же нам необходимо подготовиться к переезду в Нью-Йорк. Ты должна отдыхать и набираться сил перед поездкой…
- …и конечно, перед нашей свадьбой! - обиженно встряла мама. - Хотя, конечно, в сложившейся ситуации это афера.
Что я могла на это возразить? Все это было спланировано заранее. Мои желания вообще не имели для них никакого значения. Я отпила немного чая, который оказался ужасно сладким, но мама настаивала, что сахар полезен, так как употребление глюкозы ускорит мое выздоровление. И я, должно быть, снова заснула, потому что, когда открыла глаза, разбуженная внезапным грохочущим звуком, комната почти уже погрузилась во мрак. Затаив дыхание, я наблюдала, как блестящая медная ручка с внутренней стороны двери начала медленно поворачиваться, и в тот момент, когда я собиралась воскликнуть, дверь открылась. Это была Нэнси. Она держала груду нового белья, свисавшего с ее рук, и с беспокойством смотрела на меня. Но теперь притворная жалость этой девочки больше ничего для меня не значила.
- Что же вы делали вчера вечером, мисс? Ваше серое шелковое платье почти испорчено, оно все еще сохнет внизу. Но я принесла вам некоторые вещи из дома, а также пару книг, все ваши кисти и краски и ваше шитье - все, чтобы вы не скучали.
Мысль о моих иглах и то, как Нэнси интерпретировала тот вечерний визит Тилсбери в мою комнату, вызвала у меня отвращение: