Несли мы камней драгоценных
И золота яркого блеск
Ливан, благовонья и смирну
И жемчуга крупного снег.Но тщетны все наши старанья.
Нет Ему пользы в дарах.
Милы Ему лишь упованья
О бедных несчастных рабах.
Последовала тишина, хотя в воздухе все еще звучал голос Чарльза и фортепиано. Чарльз продолжал сидеть на табурете к нам спиной, фалды его пиджака свисали со стула, темные волосы блестели при искусственном освещении, а его длинные тонкие пальцы еще парили над клавишами, пока мама не нарушила паузу.
- Браво, мистер Эллисон. Браво! Вы должны сказать нам, почему выбрали именно этот гимн.
Приложив кончики пальцев к подбородку, мама смотрела на него почти как Парвати, фальшиво и зло улыбаясь.
- И где, - спросила она, - вы научились так хорошо играть и петь?
Вопрос был неприятным и явно не имел отношения к его прекрасному владению инструментом. В нем слышался намек на социальный статус Чарльза.
Чарльз встал, обошел вокруг стола, на котором возвышалась богиня, и обратился к маме, стоявшей рядом с ароматным мерцающим деревом:
- Мой последний работодатель, весьма образованный джентльмен, преподавал мне основы игры на этом инструменте, но я, кажется, обладаю талантом играть на слух и, услышав мелодию раз, запоминаю ее навсегда. Я редко забываю даже нюансы, миссис Уиллоуби, несмотря на свое низкое происхождение.
- Должно быть, это врожденная интуиция, - ответила она невозмутимо, глядя ему прямо в глаза.
- О да! Но тогда вся моя жизнь вращается вокруг интуиции, вы не согласны? На ней основываются все наши успехи.
Может, мама подслушала, как он приглашал меня на прогулку? Это весьма плохо замаскированное презрение испугало меня, и я подумала, что оно может привести к дальнейшим конфликтам. И снова кухарка спасла положение, разрядив напряженную атмосферу на сей раз театральным кашлем, приподнимая бровь и обращаясь к своему мужу, который в ответ только нахмурился и покачал головой, предложив ей заняться своими делами.
- Что вы думаете о новой порции моего сливового пудинга? - громко спросила она, с трудом извлекая свое тело из глубокого мягкого кресла. - Если я не предложу, - задыхалась она, - полночь наступит прежде, чем мы успеем зажечь бренди. Иди, Нэнси, не расслабляйся слишком. Ты должна помочь мне принести все в столовую.
Какое-то мгновение Нэнси оставалась на своем месте, подложив руки под голову, ее локти лежали на ручках кресла, и продолжала греться у теплого огня, наслаждаясь редким моментом отдыха, дарованного ей. Наконец она встала, покорно следуя строгому приказанию кухарки. Взглянув на Чарльза и пожав плечами, она произнесла:
- Нет покоя простым людям!
Мамина грубость ускорила завершение вечера, поскольку теперь у нас пропал всякий аппетит. И когда мы вышли из душной гостиной, нас ожидал новый удар. Здесь, в столовой, об огне совсем забыли, и он потух, так что теперь мы сидели и дрожали от холода. Только жадное голубое пламя горящего бренди облизывало пудинг, сохраняя остатки тепла и уюта в комнате, и беседа в этой ледяной атмосфере стала очень трудной и неестественной.
К сожалению, нашим гостям пришло время расходиться, поскольку слуги снова собирались отправиться вниз, в свою вотчину. Перед уходом расстроенная кухарка спросила:
- Никто не находил шестипенсовик? Я знаю, что бросила его туда!
- Это не сулит ни здоровья, ни богатства, ни счастья в наступающем году, - драматично вздохнул мистер Моррисон и расхохотался. - Нам всем следует прямо сейчас лечь и умереть. По крайней мере, мы отправимся к нашим создателям с полными животами, хоть и немного промерзшие… И опять же, для некоторых из нас во время падения вниз горячее пламя ада может быть весьма кстати…
- Мы могли бы пройтись до замка вместе с вами, мистер Эллисон, - предложила мама. Это предложение показалось мне уловкой, чтобы выпроводить его, в то время как мистер Моррисон настоял на том, чтобы помочь своей жене на кухне, с целью забрать ее домой как можно скорее. Вскоре Чарльз пожелал ему спокойной ночи, обнял и поцеловал Нэнси, снова горячо похвалил и поблагодарил кухарку и вывел меня и маму на холодный ночной воздух.
Под уличными фонарями снежные белые тротуары казались желтыми и бледными. Во всех окнах ярко сияли свечи, маленькие блестящие знаки продолжавшегося в домах праздника. На полпути к дороге Чарльз внезапно остановился:
- Миссис Уиллоуби, простите мне мою рассеянность, но мои замерзшие руки напомнили мне о том, что я забыл свой подарок - мои перчатки. Нельзя ли возвратиться и забрать их, пока мы ушли недалеко?
Мама снисходительно улыбнулась. Она выглядела более доброжелательной и расположенной, поскольку наш гость уходил.
- О, нет проблем, мистер Эллисон. Мне тоже не помешал бы дополнительный платок. На улице значительно холоднее, чем я думала. Подождите вместе с Алисой, а я заодно принесу и ваши перчатки.
Как только она исчезла из поля зрения, Чарльз наклонил голову и спросил:
- Ты думаешь, что я сделал это нарочно?
- Но зачем? - спросила я.
- У меня были свои причины. И одна из них - я хотел остаться ненадолго с тобой наедине. И если бы у меня была ветка той омелы, которая столь соблазнительно висела на крыльце вашего дома, я мог бы надеяться, что все мои рождественские мечты осуществятся.
Когда он наклонился, намереваясь поцеловать меня, я, смеясь над этой дерзостью, быстро спрятала щеку.
- Посреди улицы, мистер Эллисон… - прошептала я в притворном негодовании. - Я думаю, это невозможно!
Несколько хлопьев снега упали на наши шляпы и лица.
- Взгляни… - сказал он, внезапно став серьезным, нежно отряхивая своими теплыми пальцами мою щеку и не сводя с меня глаз. - Тебя благословили крошечными бриллиантами.
Стоя лицом к лицу на пустынной улице, мы были похожи на две статуи, застывшие в тишине, и наблюдали, как тают ледяные кристаллы, превращаясь из бриллиантов в слезы.
Мама возвратилась слишком быстро, протянула Чарльзу его перчатки, и я заметила, что он сразу же убрал их в карман:
- Разве вы не собираетесь надеть их после того, как заставили мою маму так беспокоиться? - спросила я, смеясь.
- Неудобно так быстро испортить их прекрасную кожу. Они будут в большей сохранности в моем пальто и… - Он взглянул на маму. - Я буду всегда беречь этот подарок, на память о сегодняшнем дне.
Мы шли в тишине и меньше чем за десять минут добрались до конца улицы Пискод, до пустой рыночной площади прямо перед главным входом в замок. Там мы вежливо попрощались, мы с мамой отправились обратно, вниз по длинной наклонной улице мимо пустых закрытых магазинов; и единственным звуком в этой неподвижной снежной ночи был медленный шаг наших уставших ног по покрытым снегом булыжникам. Я прислушивалась, опасаясь услышать вой Херне, надеясь, что Чарльз будет в безопасности за этими каменными стенами, и опасаясь, что мама станет меня упрекать за флирт и развязность. Но она даже не заикнулась о Чарльзе Эллисоне.