За ужином он рано встал из-за стола и сделал ей знак, чтобы она следовала за ним - и она встала со смутным ощущением того, что не знает, чего хочет и куда идет.
И когда они легли в постель, она снова заплакала. И, плача у него на плече, она рассказала ему обо всем, что передумала и перечувствовала прошлой осенью, зимой и весной.
Он говорил мало, лишь изредка задавая вопросы или давая знать, что понимает ее, - и при этом осторожно прижимал ее к себе. И когда она рассказала о том вечере, когда она спустилась на берег, чтобы спросить о Турире, он закрыл глаза.
- Я знаю, что прошу тебя о многом, - сказал он. - Но не кажется ли тебе, что можно было бы забыть все то дурное, что ты пережила из-за меня?
Она пыталась собраться с мыслями, но переживания отняли у нее способность мыслить ясно.
- Ты дал мне понять, что я не доросла до этого, - сказала она, - ты сказал, что я девчонка… О, как я ненавидела этого сына, которого должна была родить тебе! А Фрейр и Герд… какой дурочкой я была в ту ночь, слушая твою болтовню и не понимая, что ты говоришь все это только ради себя. И Кхадийя… И смерть Гудрун, и твоя мать…
- Сигрид, - сказал он, взял ее лицо в свои ладони, посмотрел ей у глаза. Его голос прорезал ее сбивчивые мысли. - Ты считаешь, что я обманывал тебя? Это правда, что я много болтал. Но разве я хоть раз лгал тебе?
- Нет, - подумав, ответила она.
- Раньше я никогда не говорил, что ты мне нравишься. Ты поверишь мне, Сигрид, если я скажу, что это так?
Она кивнула.
- Я могу крепко выражаться, - с улыбкой добавил он. - Но я ведь и не овечка. Но, если ты не против, я буду ругаться на других языках!
Еще раз улыбнувшись, он продолжал:
- Теперь ты знаешь меня лучше, чем кто-то другой. Можешь ли ты положиться на меня настолько, чтобы снова довериться мне?
- Обещаешь мне, что у тебя больше никогда не будет любовниц?
- Нет, - ответил он.
Вздрогнув, она сделала попытку вырваться из его рук.
- Я не очень-то верю клятвам в вечной верности, - продолжал он. - Никто не знает, на что способен. Я мог бы купить тебя лживыми обещаниями, но мне кажется, ты заслуживаешь большего.
Немного помолчав, он добавил:
- Могу пообещать лишь то, что буду добр и честен. И могу тебе сказать, если ты этого еще не знаешь, что я своенравен, как Один, и куда более вспыльчив, чем Тор…
- К тому же ты силен, - добавила Сигрид, вспоминая о синяках, оставшихся от его удара. - Я полагаю, что ты должен дать мне время все обдумать.
- Хорошо, - ответил он, - я дам тебе время подумать.
Он встал и подошел к свече, горевшей в небольшом каменном подсвечнике. Потом вынул из ножен нож и сделал им пометку на воске, чуть ниже края.
- Ты можешь думать, пока свеча не догорит до этой черты, - сказал он.
И снова - уже второй раз за этот день - Сигрид сидела, уставившись на него. Его темно-русые волосы были по-мальчишески взъерошены, глаза смотрели дружелюбно и проницательно. Но она знала, как могут сверкать эти глаза в гневе… Она смотрела на его руки, такие сильные, умеющие держать меч. И на нее нахлынули воспоминания о первых днях после их свадьбы - воспоминания о том, с какой любовью и лаской он прикасался к ней этими руками. Она гнала прочь эти мысли. Ей не хотелось растравлять себя. И она заставляла себя думать о том, что он сказал в ту ночь, когда рассказывал ей о походах викингов. На этих руках была кровь детей.
- Почему ты снова не уезжаешь? - спросила она, понимая, что этот вопрос не к месту.
- Ты от меня так легко не отделаешься, - ответил он.
- Я и не думаю от тебя отделываться, - сказала она. - Просто я хочу узнать, почему ты не уезжаешь.
Судя по выражению его лица, ему не очень-то хотелось отвечать; глядя в пол, он произнес:
- С меня достаточно грабежей, убийств и беззакония.
- Ты был когда-нибудь серьезно ранен? - вдруг спросила она.
- Если ты имеешь в виду серьезные ранения, то только один раз, - ответил он. - И я вряд ли дожил бы до сегодняшнего дня, если бы не врачи аль-Мансура.
- Это были толковые врачи?
- Более толковые, чем кто-либо.
- Что ты чувствовал тогда?
- Боль, - ответил он. - Но если взять себя в руки, можно вытерпеть и это.
- Да, - сказала она. Ей пришла в голову мысль, что он говорит ее же словами. И она почувствовала, что между ними есть связь, что оба они осознают свою силу.
Немного помолчав, она спросила:
- А если я не приду к тебе этой ночью, что тогда?
- Тогда ты со своим приданым можешь отправляться обратно в Бьяркей, - сказал он.
- Ты же знаешь, я никогда не брошу малыша.
- Ты можешь взять мальчика с собой, - ответил он.
"Уехать обратно в Бьяркей… - растерянно подумала она. - К Туриру и Хильд и ко всему тому знакомому, надежному и любимому, что окружало ее с детства? " Но не станет ли теперь все это казаться ей иным?
Она почувствовала, что сама переменилась.
Она посмотрела на свечу: выгорела почти половина отмеченного им воска. Потом снова посмотрела на Эльвира.
Он сказал, что она ему нравится, и она верила ему. Но он не давал никаких обещаний сверх того, что казалось ему выполнимым.
К тому же он был упрям.
Он понял, что дурно поступил с ней. Однако он не пожелал принести какие-либо извинения, а тем более унижаться до просьб о прощении.
Он сказал ей, что вспыльчив и своенравен, и она соглашалась с этим. Однажды он ударил ее, и он наверняка сделает это снова, если его достаточно разъярить. И она не была уверена в том, что его добрые намерения воспрепятствуют ему в этом.
Он был грабителем и убийцей. И если сейчас он и был в мирном расположении духа, он мог в любой момент изменить свои намерения и отправиться с викингами в поход. Да он и сам не пытался утверждать обратное.
Она снова взглянула на свечу.
- Эльвир, - сказала она, - ты можешь дать мне еще немного времени? Хотя бы до утра…
- Нет, - ответил он, - утром ты не будешь знать больше, чем знаешь сейчас.
Судя по его жесткому ответу, ей нечего было ждать от него уступок, даже если бы она отдала свою жизнь в его руки. А сам он, что он мог дать ей, кроме своего упрямого "я", не обещая ничего на будущее?
Да, ей хотелось остаться его женой в Эгга. Но ради этого она не желала продаваться. Да и много ли значило для нее Эгга? Она вспоминала все те места, которые показывал ей Эльвир - одно за другим… старое укрепление, источник Фрейра, Мэрин… да и сама усадьба, хранящая воспоминания о прошлых днях… Но это же дом Эльвира, его места, а не ее… И если она и начала привыкать, то ей нетрудно будет порвать эту связь.
А сам Эльвир…
Думая о нем, она начала, наконец, понимать, что он отдается ей целиком. Да, целиком, не требуя ничего взамен, он отдавал ей себя, свои мысли и чувства, заповедные места и воспоминания детства, жизнь на чужбине. Он показал ей привезенные им вещи, хотя до этого никто ими не интересовался, что доставляло ему горечь и разочарование. И, увидев их, она поняла это. Это были не золотые и серебряные вещи, какие обычно привозили домой; на эти вещи не польстился бы ни один вор. Эти вещи казались ему прекрасными, они напоминали ему о чем-то дорогом…
Он отдавал ей целиком не только самого себя и свою любовь. Он готов был ради нее лишиться даже сына, а уж она-то знала, что значит для него сын.
Он не пытался выставить себя благородным. Он не обманывал ни себя, ни ее лживыми клятвами.
И вот теперь он давал ей возможность свободного выбора.
Он сидел спокойно, с растрепанными волосами, поглаживая ножны ножа. Что он почувствует, если она соберет свои вещи и увезет мальчика в Бьяркей?
Он мог бы принудить ее, но он этого не сделал. Он мог бы взять ее силой в первую брачную ночь. Почему он не считал ценным то, что брал силой?
Она спросила его об этом.
- Мне не будет хорошо, если я не вижу, что тебе хорошо, - ответил он.
Какая-то тяжесть спала с ее плеч: она все поняла. Их первая ночь и все, что он рассказывал о Фрейре и Герд, говорили о том, что он думал не только о своих утехах, но и о ее желаниях. Его радость и ее добрая воля необъяснимым способом были взаимосвязаны.
И теперь она знала наверняка: Эльвир и все его устремления, его мысли и чувства, его мечта стать великим лагманном, его любовь к обычаям, к храму Мэрина, к законам и правам трондхеймцев, живость его рассказов, его улыбка, его ребячливость и увлеченность, его тщеславие и упрямство… теперь она все знала и не могла уехать.
И свеча уже почти догорела до отметки, когда она повернулась к нему. И по выражению ее лица он увидел, что выиграл.
- Сигрид, - сказал он, притянув ее к себе. - Моя Сигрид!
И позволив ему делать с собой все, что ему хочется, она ощутила в себе бесконечный мир.
Он почти ничего не говорил, просто лежал и ласкал ее, и она чувствовала, как в ней опять пробуждается желание и все те чувства, который, как она думала, были в ней убиты.
Желание ее росло, желание близости с ним. Ей казалось, что вся она раскрывается навстречу ему, словно цветок под лучами солнца.
- Эльвир… - сказала она, и в голосе ее чувствовалась вся глубина переживаемых ею чувств. Все ее желания были устремлены к одному: к слиянию с ним.
И тут в ней проснулась страсть, жестокая и о существовании которой она не догадывалась. Эта страсть овладевала ею, швыряя ее в водоворот чувств, от которых перехватывало дыханье.