- Меня никогда не крестили, - сказала Сигрид.
- И ты не будешь креститься, пока ты моя жена, - ответил Эльвир.
Он рассказал еще, как Олав Трюгвассон предлагал другу Йернскьегге прекратить с ним вражду, если ему отдадут в жены красавицу Гудрун дочь Йернскьегге.
- И это тоже было нарушением закона, - сказал Эльвир, - потому что у него уже была жена, Гюда дочь Ульва, сестра короля из Дублина. И как христианин он не имел права быть многоженцем.
Но Гудрун дочь Йернскьегге пыталась убить его на брачном ложе.
- К сожалению, она поторопилась, - сказал Эльвир, - ей следовало подождать, пока этот негодяй заснет… Но она на это вряд ли пошла бы.
- Твой рассказ не очень-то отличается от предыдущих, - сказала Сигрид. - Нет особой разницы в том, что коптить на огне, котел или сковородку…
- Возможно, ты права, - спокойно ответил Эльвир, - но разница все же есть: я не выдвигаю лживого требования жить по заповедям, согласно которым нельзя никого убивать или иметь только одну жену.
- Последнее мне известно, - вырвалось у Сигрид.
Пожав плечами, Эльвир ничего не ответил.
Они добрались уже до самой вершины горы; остановив коня, Эльвир указал в сторону. Она следила взглядом за его пальцем, медленно описывая круг. Над широкой равниной и над фьордом, дремавшим в лучах послеполуденного солнца, царил несказанный мир. Вода была тихой и неподвижной, покрытые лесом горы спокойно и мощно вырисовывались на фоне неба.
Глаза Эльвира улыбались ей; она видела, что он чувствует то же самое, что и она.
- Эта гора повидала много, - сказал он, - в старину на ее вершине устраивались человеческие жертвоприношения. Она была свидетельницей изгнаний, королевских побед и поражений. Но мир на ее вершине остается непоколебимым…
Он хотел сказать что-то еще, но засмеялся, услышав настойчивый и яростный лай собаки.
- Разве только этот дворовый пес ее нарушает, - добавил он. - Да еще собаки из Саурсхауга… - Он указал в сторону фьорда Боргья, где находился Саурсхауг, скрытый за горой. - Там есть одна собака, которая бродит повсюду и пугает людей. Существует предание о том, что усадьба эта названа в честь собаки Саур, которую король Оппланда Эйстейн назначил властителем Внутреннего Трондхейма.
В усадьбе Мэрин была одна незамужняя дочь ее возраста. Сигрид сидела за столом рядом с ней и женой хозяина. Дочь звали Гуннхильд, и она была просватана за старшего сына Хустада из Иннерея. Ей скоро предстояло выйти замуж, и после еды она позвала Сигрид в кладовую, чтобы показать свои сундуки, в которых лежала пряжа и другое приданое. И Сигрид со стыдом подумала, как мало она пользовалась всем тем, что привезла с собой из Бьяркея.
- Ты знаешь Орма Хустада? - спросила Гуннхильд. Но Сигрид не знала.
Зелено-голубые глаза Гуннхильд были огромными и счастливыми, когда она рассказывала о нем: о том, какой он мужественный, гордый и смелый.
- Да, - торопливо согласилась Сигрид, - он такой же храбрый, как и Эльвир…
Но девушка уже закусила удила, принявшись болтать о свадьбе, о его родителях, братьях и сестрах, о Мэрине, Хустаде, мэринских праздниках, об Эльвире и Турире; это был целый водопад слов. Сигрид начала уже подумывать о том, как бы остановить ее, но тут ей пришлось навострить уши, как сторожевой собаке.
- Тебе повезло, что ты так нравишься ему, ведь из-за тебя он хотел выдать замуж свою любовницу. И в этом нет ничего удивительного, ведь ты так красива, а она так бесстыдно вешалась на него здесь, в Мэрине, прошлой осенью.
"Вот в чем дело", - подумала Сигрид, но промолчала, не желая спугнуть Гуннхильд.
- Он был в ярости, увидев ее, - продолжала Гуннхильд, - он не звал ее, но она пришла сюда и забралась к нему в постель, хотя он даже не хотел разговаривать с ней…
Сигрид чуть не стало плохо от этих слов, но тут вошла служанка и сказала, что Эльвир ждет ее, чтобы осмотреть храм.
Если фундамент храма в Трондарнесе был каменным, то здесь он был деревянным, с четырьмя толстыми столбами, подпиравшими крышу, и прекрасной резьбой вокруг входной двери. Вокруг храма был огороженный изгородью двор, на котором в свое время был убит Йернскьегге, как пояснил Эльвир, в то время как конунг Олав рубил на куски изображения богов на стенах храма.
Мэринским святым был Тор, поэтому фигура Тора стояла на почетном месте. По большим праздникам идола ставили на телегу и выкатывали наружу. В храме были также изображения Фрейра и Одина и других богов.
Воздух в полутемном помещении был затхлым и спертым. Бывая в храме, Сигрид всегда испытывала тягостное чувство. Боги выглядели сердитыми, и ей было страшно. И на этот раз она была рада, когда они вышли наружу.
Эльвир сказал, что с удовольствием покажет ей окрестности. Обойдя селение, они сели на траву у южной стороны храма, откуда открывался вид на фьорд Боргья и Страумен до самого Иттерея.
- Вот так обстоит дело с богами, - начал Эльвир.
- Да, - улыбнулась Сигрид, чувствуя непонятное раздражение, - так обстоит дело с богами…
Перед тем как продолжать, он положил ей руку на плечо - и она вспомнила Тора.
- Ты знаешь песнь, которая называется "Прорицания Вёльвы"?
Но Сигрид не знала.
- Это длинная песнь, - сказал он, - в ней говорится о мире и о богах с самого начала и до Рагнарока. Она заканчивается предсказанием о том, как возникнет из моря новая земля, когда старая уйдет под воду, и одна из последних строф звучит так:
Сходит тогда для суда высочайшего Мощный Властитель в мир с высоты.
Во времена ярла Хокона жил один знаток законов по имени Торкьелл Моне. Он жил в Исландии. Говорили, что он признавал только бога, сотворившего солнце, был уважаем всеми и придумывал мудрые законы.
Говорили также о Харальде Прикрасноволосом, верившем в одного бога, который был сильнее Одина и Тора.
Одно время я думал, что это христианский бог, поэтому я и сделал честную попытку следовать христианским заповедям. Но я понял, что это не для меня. Что толку в красивом учении, если никто не может придерживаться его в жизни? Я знаю, что говорят Христовы священники по поводу покаяния и наказания. Однако мне трудно уловить смысл сменяющих друг друга нарушений закона и покаяний. Один священник как-то сказал, что я упрямец, - и так оно и есть. Зимой ты спросила у меня, что я сказал священнику ярла Свейна. В тот раз я ничего тебе не ответил, но отвечу сейчас. Я сказал, что могу служить всемогущему богу, даже будучи жрецом храма в Мэрине, и жить согласно законам, которые знаю и понимаю. Ты понимаешь меня, Сигрид?
- Думаю, что да, - ответила она. - А как быть с ними? - Она кивнула в сторону храма.
- Поскольку есть всемогущий бог, - сказал он, - он правит остальными богами. И подобно тому, как у христиан есть изображения ангелов, у нас есть изображения богов. Но ты права, говоря, что боги - это природные силы. Ты знаешь, что Бальдр - это лето, поэтому он умирает с приходом осени. И никакие осенние слезы не вернут его обратно. Тор - это гроза и грубая сила, он является оружием богов в борьбе с великанами и злыми духами. Но он и плодородие, потому что приносит дождь. А Фрейр…
- Спасибо, я знаю, что приносит Фрейр, - торопливо перебила его Сигрид. Она хотела произнести это шутливым тоном, но в словах ее чувствовалась горечь. И она тут же раскаялась в своих словах, почувствовав, что он залезает, словно морская улитка, в свою раковину. Ей хотелось объяснить, что она не хотела обижать его, но она не знала, как это сделать.
Наступившая тишина была невыносима, нужно было что-то сказать.
- Я не хотела обидеть тебя, - сказала она.
- Если ты и не собиралась это сделать, - сказал он, когда взгляды их встретились, - то я должен сказать, что ты необычайно способна делать что-то против своей воли.
- Но я этого не хотела, - сказала Сигрид, чувствуя, как неубедительно звучат ее слова.
- Послушай, - сказал он. - Сначала ты намекаешь на закопченный котелок, потом ты говоришь, что я был неверен тебе, и вот теперь это… Я должен сказать: ты не упускаешь возможности ударить в тот момент, когда я сам подставляю себя под удар. Разве не так?
Она не ответила, и он продолжал:
- Я не отрицаю, что в твоих словах есть изрядная доля правды. Но если ты еще не понимаешь этого, теперь самое время сказать, что мало что так ранит человека, как бесцеремонная истина. И если это не входило в твои намерения, тебе следует впредь выбирать слова. Если каждый из нас станет рвать и метать, мир будет просто невыносимым!
- Да, - сказала она. - Стоит мне заговорить, и все кончается слезами. И мне не хочется сидеть здесь, на виду у всех, и выслушивать наставления.
Ей показалось, что он отзывается слишком легкомысленно о ее проблемах.
- Как хочешь, - сказал он.
Они встали и медленно побрели к усадьбе; она пинала ногой землю, считая в глубине души, что ему не мешало бы прислушаться к ее словам. Ей были отвратительны его разговоры о Фрейре.
Перед тем, как войти во двор, она обернулась и сказала:
- Мне досадно, если я чем-то обидела тебя. И спасибо, что ты поделился со мной своими мыслями.
Ничего не ответив, он улыбнулся, взял ее за руку и некоторое время держал в своей.