– Если бы замужняя дама, чье имя вы готовы скрывать до гробовой доски, подтвердила, что вы провели вечер у нее, это спасло бы вас?
– Не знаю. Вряд ли.
– Доводилось ли вам когда убивать людей кинжалом?
– Да вы что, с ума сбрели?! – воскликнул Артамон.
– Нет, – сказал я, сам удивляясь своему спокойствию.
– А иным оружием?
– В походе мне доводилось стрелять из ружья. Убил ли кого – бог весть.
– Есть ли среди ваших приятелей врачи, имевшие дело с такими ранами?
– У меня есть знакомый фельдшер в гарнизонном госпитале, знаток грудных болезней. Но госпиталь сгорел, и где он теперь – понятия не имею. Других врачей я не знаю. А при болезни иду в аптеку, где покупаю бальзам Кунце.
– Видите ли, господа, чтобы бесшумно заколоть человека одним точным ударом, нужно быть мастером этого дела. Проще сказать, опытным убийцей, – произнес Бессмертный. – Или по крайней мере иметь наставника, который растолкует механику этого дела и даже поучит наносить удар на трупе в анатомическом театре. А также – быть уверенным в своем мастерстве и в своей внутренней способности лишить человека жизни. Тут я не вижу ни опыта, ни теоретических знаний. Поэтому я полагаю, что Морозов, скорее всего, девиц действительно не убивал…
– Ну, знаете ли, всему есть свой предел, – вспылил Сурок. – Я молчал и слушал, но ваши подозрения… подозревать Морозова!..
– Я хочу быть уверен в своем уравнении. Сейчас Морозов для меня – одно из неизвестных. Убедившись, что он действительно невиновен, я начну его использовать как величину, мне известную, – объяснил Бессмертный. – Не обижайтесь, Морозов, это необходимо. И пейте свое пиво.
– Вы еще не убедились? – сердито спросил Артамон.
– Еще нет.
Я смотрел на сержанта и думал, кажется, о том, что у него слабое здоровье, отсюда и худое лицо, вылепленное довольно причудливо, если глядеть в него прямо, то возраст владельца определишь лет в сорок, если же в профиль – то менее тридцати. Я управлял своими мыслями, заставив меня вспомнить о госпитале и о старом фельдшере, Бессмертный сам навел меня на медицинские соображения.
Некоторое время мы пили молча. Первым заговорил Бессмертный:
– Скажите, Морозов, есть у вас какие-то подозрения? Догадываетесь ли вы, кто мог убить обеих девиц? И считаете ли вы, что эти две смерти как-то связаны?
– Они, сдается, никак не связаны, потому что первую девицу, Катринхен, убил, скорее всего, ее любовник, и это было задолго до того… – тут я замолчал, едва не брякнув: задолго до того, как в Риге появились Натали и загадочный мусью Луи.
– А чем же пристав объяснил свое страстное желание непременно видеть вас убийцей Катринхен?
– Он нагородил вздора про ревность, но это еще полбеды. Нашлись свидетели, которые видели, как я на другой день после убийства Катринхен ходил вокруг склада Голубя и расспрашивал местных жителей, словно бы пытался понять, напала полиция на мой след или еще не напала.
– На редкость глупый образ действий, – заметил Бессмертный. – С вами как-то не вяжется. Стало быть, полицейский сказал, что вы, Морозов, в мае бродили возле амбара, где была убита девица, и беспокоили прохожих, тогда как вы этого не делали. Не показалось ли вам это странным?
– Показалось, разумеется! – воскликнул я. – Действительно, я там побывал, но никаких вопросов не делал!
– Побывали?
– Да, из любопытства. Мне самому хотелось разгадать эту загадку. Я должен был увидеть окошко той каморки, прилегающие к амбару улицы… Но клянусь вам – я обошелся без вопросов! Я… я не решался их задавать…
– Что же заставило частного пристава солгать?
– Он поставил мне ловушку. Он полагал, что, услышав про расспросы и про то, что обыватели меня узнали, я растеряюсь и признаюсь в убийстве Катринхен. А оттуда он уже легко перейдет к убийству Анхен.
– Морозов правильно рассуждает, – подал голос Сурок.
– Благодарю, Сурков, – Бессмертный сопроводил эти слова легким поклоном. – Но давайте взглянем на это иначе. Давайте примем, что герр Вейде никаких ловушек не расставлял, а говорил чистую правду. Почему? Потому, что люди, желавшие связать Морозова с двумя убийствами, могли подсунуть полицейским лжесвидетелей. Трудно ли за небольшое вознаграждение сказать квартальному надзирателю, что некий морской офицер бродил и делал подозрительные вопросы?
– Нетрудно, – согласился я.
– Значит, нужно найти тех людей, с коими беседовал ваш квартальный надзиратель Блюмштейн. Заодно и узнать, когда он с ними беседовал – в мае, когда обыватели могли вспомнить разве что зеленый мундир морского офицера и его рост, или же теперь – когда непостижимым образом на свет явилось его имя. И они выведут вас, господа, на след убийцы.
– Как? – спросил Сурок. – Они могут и сами не знать того, чье поручение исполнили.
– Но тот человек вряд ли, обращаясь к ним, был в маске и домино, как дама на придворном маскараде, – возразил Бессмертный. – У него есть лицо, стан, походка, одежда. Вы, господа, право, как малые дети. Вы за странными событиями никак не можете разглядеть людей, которые ими руководят. У вас, простите, отсутствует логика и нет ни малейшего понятия о стратегии и тактике.
Ответа на это заявление он ждал довольно долго.
Но нас, всех троих, смутил не упрек в отсутствии логики. Мы просто ошалели от мысли, что этот человек предлагает нам, троим офицерам русского флота, слоняться меж каменных амбаров и выспрашивать пьяный и наглый люд, который за гривенник побожится, что назвать мое имя попросил хоть фон Эссен, хоть китайский император.
– Хорошо, – сказал Бессмертный. – Вернемся к подозрениям. Скажите, Морозов, кто перед вами был любовником Анхен.
– Я ее не расспрашивал, – сухо отвечал я.
– Это надобно узнать. Может, имела место ревность – да только не ваша.
– Нет, нет! – воскликнул я. – Ревность тут ни при чем!
– Значит, вы кого-то подозреваете? – сделал вывод из моей пылкости сержант.
– Да! – честно ответил я.
– Морозка! – предостерег Артамон, словно испугавшись моей болтливости. Ведь, упомянув мусью Луи, я должен был бы рассказать и про Натали, иначе это убийство и впутывание меня в преступление не имели смысла.
– Это связано со второй половиной вашей истории? – спросил догадливый Бессмертный.
– Да. Простите, тут я ни слова не скажу.
– Да вы уж довольно сказали. Поскольку вы впутались в интригу с замужней дамой, ее родня, и, возможно, муж, решили покончить с вашими амурами таким жестоким способом.
То есть вы своим примером иллюстрируете присловье: ух, ух, не люби сразу двух, – холодным тоном, без признака улыбки на устах, произнес Бессмертный. – И коли так, недоброжелателям вашим легко удалось разлучить вас с дамой. Надо полагать, она замужем за титулованной или высокопоставленной, или просто очень богатой особой, раз о ее нравственности так пекутся.
Артамон и Сурок переглянулись – очевидно, и тут Бессмертный угадал. Сам я знал о Филимонове лишь то, что совершенно без просьб моих рассказала Натали. Расспрашивать о счастливом сопернике было бы ниже моего достоинства. То есть знал я о нем то, что он чудовище. А они явно что-то еще проведали, но из деликатности не затрагивали при мне эту тему.
Любопытно, что сержант никаких чудес, как штукарь на ярмарке, не показывал и живого голубя из пустой шляпы не доставал. Он рассуждал просто, но последовательно, и даже то, что он изначально имел подозрения на мой счет, тоже было необходимо для его логики. Он доказал мне самому, что я не убийца, хотя… Я вспомнил ночь в каменном амбаре, стычку с незримым русским человеком и тот удар кортика, который мог его погубить. Впервые мне пришло на ум, что тот человек остался цел.
– Что вы намерены делать? – спросил Бессмертный.
Я посмотрел на Сурка, потом на Артамона. Мы все трое подумали об одном и том же: хотя Бессмертный мог бы принести пользу при поисках мусью Луи, говорить ему о французе не стоит, тогда бы уж пришлось сказать всю правду о Натали. А мы даже теперь не теряли надежды, что удастся как-то скрыть от общества ее опрометчивый поступок и спровадить ее обратно в столицу.
– Надо как-то договориться с полицией, – ответил вместо меня Сурок, – и выручить селерифер. Бессмертный, вы можете что-то придумать, чтобы вернуть селерифер?
Это была явная и бесспорная победа сержанта – Сурок обратился к нему с просьбой!
– Пожалуй, да. Дайте мне точные приметы своего самоката.
– Выкрашен в красный цвет! – воскликнул Сурок. – Колеса – передние от брички! Седло гусарское, путлища обрезаны, ольстров нет, да и на кой они…
– Селерифер, говорите?
– Да! По английскому образцу наши плотники сколотили.
– Селерифер ваш я из полиции вызволю, но пока он останется у меня, – произнес Бессмертный скучным голосом. – Почему? Потому, что частный пристав может некоторое время спустя пожелать убедиться, что я ему не солгал. Это во-первых. Во-вторых – чтобы вы, Сурков, не наделали новых дурачеств и не влетели на своем самокате в губернаторскую карету. Кто вас надоумил разъезжать по Замковой площади?
– Я сам. Сам счел это место подходящим, – мужественно отвечал мой племянник, не желавший признаваться, что угодил в ловушку.