- Вам холодно, - сказал он, и ей показалось, что он едва заметно улыбнулся. - Позвольте, я закрою окно.
Он встал, пересек комнату, и, пока он возился с оконными задвижками, она вдруг поняла, что должна немедленно покончить с не дававшей ей покоя неопределенностью и удостовериться в его намерениях.
- Вы очень добры ко мне, гражданин депутат, - начала она, когда он вернулся за стол.
Он удивленно взглянул на нее.
- Стоит ли говорить об этом?
- Да, поскольку я должна сказать вам, - не отрывая глаз от груботканой скатерти, продолжала она, - что настало время прощаться.
Она внезапно подняла глаза и успела заметить у него на лице выражение подозрительности, гнева и страха.
- Прощаться? - изумленно повторил он и нахмурился.
- Мы уже в Ниверне, - пояснила она. - Здесь моя родина и повсюду друзья.
- Друзья? Какие еще друзья? - осведомился он таким тоном, словно готов был немедленно подписать им смертный приговор.
- Назвать сейчас моих друзей означало бы подвергнуть опасности их жизни, а это недостойно по отношению и к ним и к вам. Я не хочу, чтобы вы делали выбор между чувством долга и своей совестью, я бы также не хотела появиться вместе с вами среди бела дня в Невере, где многие могут вспомнить и узнать меня. Что они подумают, увидев меня в вашем обществе? Вы окажетесь скомпрометированы и…
- Скомпрометирован! Ха-ха! - прогремел по комнате его презрительный смех. - Кто это, интересно, в Невере осмелится скомпрометировать меня?
Она задумчиво улыбнулась и медленно покачала белокурой головой.
- Вашему мужеству, я бы даже сказала, бесшабашной отваге, можно только позавидовать, гражданин. Я и так уже в неоплатном долгу перед вами, чтобы вдобавок ко всему позволять вам рисковать ради меня своей жизнью.
- Довольно об этом сейчас, citoyenne! Я ничем не рискую. А если и рискую, то что с того? Я распоряжаюсь своей жизнью по своему усмотрению и ни у кого не спрашиваю на это разрешения. Мы, свободные люди новой Франции, не нуждаемся ни в чьих разрешениях для своих действий. Все это осталось в прошлом, вместе с канувшей в небытие тиранией, - закончил он в своей обычной, слегка сардонической манере.
- Однако ваше великодушие ничуть не обманывает меня, - решительно взглянув на него своими зелено-голубыми глазами, проговорила она, - и поэтому мы расстанемся сегодня же вечером.
Он наклонился к ней через стол, и его лицо помрачнело и, как ей показалось, слегка побледнело.
- Вот так новость, citoyenne! Вы говорите, сегодня вечером? Ну-ну! А куда же вы собираетесь, позвольте спросить вас?
- Этого я не могу вам сказать.
Он рассмеялся.
- Иначе я не отпущу вас, - яростно, словно собака, у которой отнимают вожделенную кость, прорычал он, но тут же сменил ставший чересчур откровенным тон и продолжал уже более спокойно: - Я хотел сказать, что не позволю вам рисковать собой. Простите мою настойчивость, citoyenne, но я не для того спас вас от гильотины, чтобы вы так безрассудно распоряжались своей жизнью. О нет! Поэтому я расстанусь с вами не раньше, чем удостоверюсь, что вам ничто не угрожает.
- Но вы говорили в Париже…
- Забудьте о том, что я говорил в Париже. - В его голосе вновь появились гневные нотки. - Запомните: мы будем вместе до тех пор, пока вы не окажетесь в полной безопасности.
Она почувствовала, как ее сердце сжалось от страха. Итак, она получила желаемый ответ. Его горящий взгляд, порозовевшие щеки и нахмуренный лоб говорили яснее всяких слов. Теперь у нее не оставалось сомнений, что перед ней был все тот же волк в человечьем обличье, каким она всегда его считала. Но почему он так осторожно, словно исподволь, подкрадывался к ней, своей жертве? Впрочем, на этот вопрос она не стала искать ответа, да и какая польза была бы для нее в том, если бы она узнала, что его тщеславие не позволяло ему вступать в обладание своей добычей без борьбы?
Однако внешне она никак не проявила обуревавшие ее чувства. На ее лице промелькнула было тень удивления, но она быстро скрылась за нежнейшей и приятнейшей из улыбок, которыми она прежде не удостаивала его.
- Ваше великодушие, гражданин… - она запнулась и смущенно опустила глаза, - …проявленное вами благородство… - опять запнулась она. - Простите, мне трудно говорить. Мне хочется плакать от благодарности. Но я хочу…
- О, оставьте! - умоляюще воскликнул он. - Вы еще не знаете, насколько я предан вам и на что готов ради вас, Клеони.
Его тонкая, изящная рука опустилась на ее руку, и она, внутренне содрогаясь от отвращения и проклиная себя за спектакль, который ей пришлось разыграть, приложила все усилия, чтобы не отдернуть ее.
- Позвольте мне уйти, - попросила она, вставая и заливаясь краской, что он истолковал совершенно превратно. - Я… я слегка смущена.
- Нет! Подождите! - вскочил он, сгорая от нетерпения и досадуя, что между ними совершенно некстати оказался стол.
- Завтра! - еле слышно прошептала она. - Мы поговорим об этом завтра. А теперь позвольте мне удалиться. О, я прошу вас!
Она едва не перегнула палку, изображая борьбу с якобы возникшим магнетическим влиянием его персоны - находись на месте ее собеседника кто-нибудь другой, это могло бы иметь самые плачевные последствия. Но Шовиньер, тонкий психолог, умел сдерживать свои порывы и знал, что мягкость и уступчивость - лучшие средства для достижения полной победы над женщиной.
Слегка вздохнув, он склонился перед ней в низком поклоне и, выпрямившись, обнаружил, что остался в одиночестве. Бесшумной тенью она выскользнула из гостиной, и он услышал только, как щелкнула задвижка в ее комнате. Он вновь вздохнул, улыбнулся и, сев к столу, налил себе вина.
А в это время мадемуазель де Монсорбье, едва не падая в обморок, стояла, прислонившись спиной к стене у себя в спальне, и, даже не помышляя о том, чтобы лечь в постель, прислушивалась к тому, что происходило в гостиной.
Через полчаса оттуда донесся звук отодвигаемого кресла и шаги, и она догадалась, что он принялся расхаживать взад-вперед по комнате, словно зверь в клетке. Шаги приблизились к ее двери и замерли. У нее перехватило дыхание, и сердце ее учащенно забилось; дрожа, как осиновый лист, она ждала стука в дверь, но когда он, резкий и настойчивый, наконец раздался, она каким-то чудом сумела заставить свой голос звучать ровно и спокойно.
- Кто там? - отозвалась она.
- Это я, citoyenne, Шовиньер.
- Что вам угодно?
- Предупредить вас, что завтра мы отправимся в путь рано, - услышала она его ответ, последовавший после продолжительной паузы. - Карета будет ожидать нас в восемь утра.
- Я не опоздаю, citoyen. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, citoyenne.
Шаги удалились, и, не веря своим ушам, она услышала, как закрылась дверь его спальни. Она смогла перевести дух. Чем можно было объяснить такой поступок: желанием напугать ее или попыткой успокоить ее страхи и этим усыпить ее подозрительность? Она пересекла спальню и, как была, не раздеваясь, в дорожных сапогах, рухнула на постель. Часа два она неподвижно лежала, пристально вслушиваясь в звуки за стеной, и лишь убедившись, что все в доме погрузилось в сон, она наконец-то встала и сняла сапоги. Потом взяла в руку чадящую свечу, осторожно отодвинула задвижку, беззвучно открыла дверь и замерла на пороге, напряженно вглядываясь в темноту. Из соседней спальни доносилось негромкое похрапывание, - гражданин полномочный представитель крепко спал.
Держа свечу в одной руке и сапоги в другой, она на цыпочках прокралась через гостиную к двери, ведущей на лестницу, но на полдороге ее внимание привлек блеснувший в неярком свете свечи замок депутатского портфеля. Она остановилась в нерешительности, а затем, уступая овладевшему ею соблазну, подхватила портфель и сунула его под мышку.
В следующую секунду мадемуазель бесшумно выскользнула из комнаты, и ступени лестницы заскрипели под ее необутыми ногами. Внизу, в коридоре, она ненадолго помедлила, чтобы натянуть сапоги, осторожно, стараясь не греметь, отодвинула засовы задней двери и оказалась во дворе гостиницы. К ее ужасу, из распахнутой двери конюшни, несмотря на поздний час, струился свет, и там виднелся силуэт склонившегося человека. Тот тоже заметил ее и выпрямился, собираясь окликнуть.
Однако она опередила его:
- Эй! Как хорошо, что вы не спите! Иначе мне пришлось бы вытащить вас из постели, гражданин. Седлайте лошадь, да поживее.
- Лошадь? Да вы что? В такое-то время!
- Дело государственной важности, гражданин, - голос якобы секретаря звучал повелительно и строго. - Я должен срочно ехать в Невер по поручению гражданина полномочного представителя. - Псевдо-Антуан помахал портфелем перед носом конюха. - Поспешите, если не хотите иметь неприятности.
Конюх больше не задавал вопросов, и вскоре юный секретарь, своей посадкой больше напоминая охотника, чем клерка, спорым галопом умчался в ночь.